— Это еще не все, — едва слышно сказал Седых. — Пропал истребитель сопровождения.
— Куда же они делись? — Скорняков выжидательно посмотрел на Лисицына, Седых и Прилепского.
— Возможно, что это всего лишь мои предположения. — Седых встретился взглядом с командующим. — Разведчик попытался выйти из клещей и врезался в «миг». Или все попали в мощный грозовой заряд — шли в плотном строю.
— На экранах РЛС операторы наблюдали падение самолетов? — спросил Скорняков.
— Экраны забиты засветами гроз. Сейчас трудно определить причину исчезновения самолетов, — ответил Седых. — Наши предположения — гадание на кофейной гуще, не более.
— Пришла беда — отворяй ворота, — тихо произнес Скорняков.
Он постоял, рассматривая помутневший экран, удрученно покачал головой и медленно зашагал к своему рабочему месту. Неужели столкновение? Попытка вырваться из клещей? Маловероятно — рядом батарея зенитных ракет. «Скорее всего, — размышлял Скорняков, — мощная гроза. А может, на вынужденную сели? Ночью в поле».
— Немедленно запросите аэродромы соседей! — приказал Скорняков Прилепскому и тяжело опустился в кресло.
Какое-то время Скорняков рассматривал карту с нанесенными на ней условными знаками аэродромов, в который раз прослеживая взглядом маршрут полета разведчика и перехватчиков. Нет, не мог РЦ прорвать противовоздушную оборону и уйти незамеченным. Не могли наши люди упустить его. Иначе на кой черт все мы здесь находимся. Он задумался и не услышал торопливого голоса Прилепского.
— …посажен на «Гужевом». Экипаж РЦ арестован. Перехватчики сели там же, на «Гужевом».
4 часа 18 минут. Время московское.
Скорняков пил обжигающий губы чай небольшими глотками, стараясь быстрее освободиться от державшего его всю ночь напряжения, усилившегося за последние три четверти часа, расслабиться и побыть в тишине. Прежде чем выйти из командного пункта, он отдал распоряжение подготовить для контроля папки документирования, лепты самописцев ЭВМ, магнитофонные записи радиопереговоров с летчиками, телеграфное подтверждение посадки самолетов; знал, что из Москвы с рассветом вылетят комиссии Генерального штаба, МИДа, и поэтому готовился к докладу основательно. Конечно, его выслушают, зададут вопросы, но главное — документы объективного контроля. Уставший за ночь, он глубоко вздохнул несколько раз, но облегчения не наступало; видно, не сразу усталость покидает человека, тем более после такой ночи.
Анатолий Павлович открыл покрасневшие от бессонницы глаза в тот момент, когда в притемненную комнату вошел полковник Тужилин. Он тут же вспомнил, что оператор получил задание по проверке входившей в АСУ радиолокационной информации и теперь, видимо, прибыл для доклада.
— Слушаю вас, Николай Николаевич. — Скорняков произнес эти слова медленно, сонным голосом, не напрягаясь; по мере того как Тужилин пояснил суть вопроса, Анатолий Павлович постепенно приободрился и вскоре ощутил себя полностью работоспособным.
За много лет службы он привык довольствоваться ночью коротким отдыхом, порой, как сегодня, даже без сна, — просто покоем и тишиной командного пункта.
«О чем мы говорили? «Мозговой донор». — Посмотрел на Тужилина: осунувшееся лицо, в глазах — устоявшаяся, застарелая тоска. — Все уже на выходе, сейчас соберется с духом и заговорит. Торопиться не надо, — приказал себе Скорняков. — Мы тут вдвоем, бояться ему некого».
— Продолжим, Николай Николаевич, наш разговор. Я ставлю тот же вопрос: почему от вас не слышно предложений, интересных идей? Вы же хорошо подготовленный офицер, интересный, начитанный собеседник. — Скорняков смотрел на Тужилина в упор с близкого расстояния, отчетливо видел его серые сузившиеся зрачки.
Тужилин ждал этого разговора, готовился к нему и потому заговорил сразу, понимая, что времени у командующего мало.
— Все интересные идеи, товарищ командующий, операторы обязаны «отдавать» Лисицыну — шеф так потребовал на второй день после прибытия. Я уже не говорю о составлении бесконечного количества различных справок для Лисицына, расчетов, алгоритмов для его детища — АСУ. Тексты его выступлений в КБ, в различных комиссиях и советах при учебных заведениях — все это на наших плечах. Недавно узнали, что он докторскую диссертацию собирается готовить, так мои ребята за головы схватились. Конечно, Лисицын — человек умный. Он может, когда захочет, подготовить, разработать любое тактическое учение, самую сложную тренировку. Но у него нет времени. Все на операторах. Знаете, как меня в шутку называют? «Двужильный Тужилин». Это тоже с подачи Лисицына, его шутка.
— А вы пытались поговорить с Лисицыным, объясниться с ним? — спросил Скорняков.
— Конечно. И не раз. Он все валит на сложность эпохи. «Всем трудно, товарищ Тужилин» — вот его ответ.
— Попробую вам, Николай Николаевич, помочь. Тужилин поднялся со стула, вытянулся:
— Разрешите доложить просьбу?
— Да, пожалуйста, Николай Николаевич.
— Прошу вас, товарищ командующий, перевести меня в другой отдел. Я больше не могу… Ни выходных, ни проходных. Работаю на износ. Выдохся. По ночам не сплю…
— Подумаем. Пока работайте, Двужильный Тужилин. Выходные дни для вас буду определять лично. Вы мне такую задачу задали! Но будем решать. Вместе. Спасибо за откровенность.
После ухода Тужилина в комнате какое-то время висел запах одеколона. Видно, Тужилин перед тем, как идти сюда, побрился и протер лицо одеколоном. Что ж, Николай Николаевич — человек дисциплинированный, аккуратный. И здесь проявилась его воспитанность. Другой так бы и влетел непричесанный и небритый, а этот постеснялся. Да, человек толковый. Пять лет на одном месте. Его однокашники по академии уже далеко пошли по службе. Конечно, иметь под рукой такого оператора! Вот и держит его Лисицын рядом со своей персоной в качестве ученого секретаря. «Двужильный Тужилин». Вспомнил и улыбнулся. Придумали же. Представить трудно, чтобы начальник так использовал умственный труд подчиненного. Бывает, что и впрямь некогда засесть за доклад или выступление, приходится прибегать к помощи начальников родов войск и служб, они лучше знают свое дело, им, как говорится, и карты в руки. Но здесь — совсем другое…
Какое-то время он еще продолжал думать о Тужилине, но постепенно к нему вернулось все то, что было связано с исчезновением меток и разведчика. Что-то ведь встало на пути информации о целях? Он потер виски, лоб, промассировал шею («это улучшает кровоснабжение головы»), напряг память, «прошелся» по планшету. Нигде. Ничего. Он не услышал стука — дверь открылась необычно широко, и заметил торопливо входившего Прилепского; сразу понял — новости!
— Нашел, товарищ командующий! — Прилепский разложил на столе документы, ленты регистрирующей аппаратуры, журналы; говорил быстро, спешил, будто за ним только что гнались…
— Все ясно! Спасибо. Сомнения подтвердились…
В дверь постучали, и тут же на пороге появился Лисицын с роликами пленок, переданными по фототелеграфу снимками экранов РЛС, папками документирования ЭВМ, схемами перехватов. На красивом лице — полное спокойствие, словно ничего не случилось. Выдержка — позавидуешь, успел подумать Скорняков.
— Вот пока все, что готово, товарищ командующий, — доложил Лисицын, складывая папки и кассеты на стол. — Остальное часа через полтора-два.
Скорняков взял папку документирования ЭВМ и, придвинув настольную лампу, сел за стол; он медленно листал страницы, вчитываясь в пояснительный текст, сверяя цифры, делая заметки на полях.
Лисицын молча и равнодушно следил за ним до тех пор, пока командующий не взял в руки тонкую папку с надписью: «Ввод радиолокационной информации в ЭВМ». Тут он поднялся, встал за спиной Скорнякова, не спуская глаз с ленты с цифрами и кривыми, и, чем дальше протягивал Скорняков ленту, тем бледнее становилось его лицо. Лисицын чувствовал приближение того момента, когда он будет вынужден давать объяснения. «Может, пронесет, — подумал Лисицын, — не заметит. Сможет ли Скорняков разобраться в сотнях цифр и кривых? Успел ли изучить все эти премудрости АСУ? Может… А почему здесь Прилепский?»
— Вот же начальные отметки РЦ! — Лисицыну показалось, что в голосе командующего явственно звучала радость находки. — Ну да! Вот первая, вторая, третья засечки! Так, Приленский?
— Точно. Все три засечки.
— Почему данные о новой цели не были введены в ЭВМ? Я вас, Петр Самойлович, спрашиваю? Кто виноват? Вот же. — Скорняков повернулся к Лисицыну и показал характерый всплеск на пленке. — Куда делась отметка? Почему ее не выдали на экран?
Лисицыну сразу же вспомнился тот момент, когда он вошел в комнату асушников и потребовал первичную информацию. Вспомнил те самые минуты, когда вспыхнуло табло «Новая цель». Бесконечное множество целей шло на различных высотах, люди не успевали их обрабатывать. «Новая цель». Откуда? Да и отметка какая-то необычная.
