Часовой на платформе с цистерной, располагавшейся приблизительно по центру состава, натянул на нос вязаный подшлемник, спрятал в рукава руки в обрезанных, также вязаных, серых перчатках и забился под самый бурый торец цистерны, обметанный ржавчиной… Но всё равно, совершенно окоченел. Тут и без всякого встречного ветра, сквозь вязку подшлемника пар валит — сырость промозглая, а на ходу так вообще впору «мороженым мясом»[20] на рукав отметить — чувствуешь себя окороком в ресторанном морозильнике батюшки Шпитца.
Часовой настолько сосредоточился на своих ощущениях, что даже не сразу отреагировал, когда чей-то простуженный голос из-за спины спросил его доброжелательно:
— Du willst dem Spiritus, Genosse?[21]
Впрочем, менее секунды понадобилось ему, чтобы согласно закивать головой так, что каска съехала на нос:
— Ja. Ja! Sehr gut![22] — задребезжал его голос.
На акцент, смазанный хрипотцой, часовой не обратил внимания — не заметил; не подумал также, что смены караула до прибытия на станцию никто не обещал. И вообще не успел спросить себя, откуда взялся этот смуглый с чёрными глазами и расхристанными ремешками каски, будто нахлобучил её впопыхах? Вроде бы и не было такого, откровенно латинского, балбеса в 3-й роте батальона сопровождения…
«Потом. Я подумаю об этом завтра…» — мелькнуло в замороженных мозгах часового, а руки в вязаных перчатках с посиневшими ногтями на голых пальцах уже тянулись к плоской фляге в брезентовом чехле.
Так и не дотянувшись до неё, часовой вдруг почувствовал необыкновенную лёгкость в членах и головокружение, словно уже глотнул оглушительную порцию спирта и не заметил, как закончилась под ногами платформа…
Сергей Хачариди за его спиной, мелькнувшей под насыпь, опустил короткий приклад громоздкого ручного пулемёта.
Если собственного падения часовой так и не заметил, отключившись секундой раньше, то заметили это в конце состава, на задней платформе охранения, с зенитной установкой, обложенной мешками с песком и парой МГ-39 на станинах.
— Чёрт, или мне показалось, или часовой с десятой платформы свалился к чёртовой матери… — с сомнением пробормотал пожилой обергефрайтер, застёгивая ширинку мешковатых штанов.
— Может быть, он был занят тем же самым, герр обер? — предположил, оглянувшись вполоборота, молодой здоровяк рядовой, пристроившийся по соседству. — Только не удержался на повороте и…
— Возьмите двух человек, Томас, и проверьте, что там… — распорядился унтер, возглавлявший взвод охраны, и раздражённо добавил: — И прекратите, ради Бога, мочиться мне на шинель. Это в конце концов не соответствует субординации.
— Прошу прощения, герр обер! — вспыхнул рядовой, отворачиваясь.
— Сколько у нас времени? — спросил Мигель на ухо партизанского минёра Ваську Громова, заменившего погибшего Антонио.
— И много и мало… — рассудительно ответствовал Громов, возясь со связкой толовых шашек под округлым боком цистерны, охваченной массивными цепями со скобами кронштейнов на концах.
— Это как понимать?
— А так, товарищ майор… — Васька остругал перочинным ножом картон с торца одной из шашек и продолжил, перекрикивая грохот колес и стук рельсов: — Был бы у меня часовой механизм, сейчас бы выставил минут 5–7, сколько там осталось до станции, и всё, можно спрыгивать!
— Это мы уже обсуждали… — поморщился Боске, сдвинув немецкую каску на затылок. — А так?
— А так нам придется держаться до самых последних секунд… — ответил вместо минёра Сергей Хачариди, выглядывая в конец поезда из-за дубовых брусьев, подпиравших цистерну. — Сколько будет гореть метр-полтора бикфордова шнура, секунд десять? — уточнил он у Громова.
— На таком ветру может и быстрее… — пожал тот плечами.
— Значит, так… — решительно поднялся на ноги Мигель и переправил «шмайссер» из-за спины под руку. — Благодарю всех за помощь. Помощь была неоценима. Но это наше задание, нашей диверсионной группы, поэтому прошу всех остальных товарищей покинуть состав… и это…
Майор смущенно кашлянул и, тронув за рукав шинели «Везунчика», добавил, склонившись к нему каска к каске:
— Заберите с собой Родриго, пожалуйста…
Сергей понимающе кивнул, но ответил неожиданно:
— Ребята заберут. Я остаюсь с вами.
— В этом нет необходимости! — замотал головой Мигель.
— Теперь есть… — не добавив ни слова, Сергей приткнул сложенные сошки пулемёта к дубовой опоре и, будто не целясь, дал короткую очередь в конец состава. Сухой треск словно бы тут же и снесло встречным ветром, но его наверняка донесло до ушей транспортного караула на задней платформе.
— Что вы, чёрт возьми, делаете? — зашипел было майор Боске, но тут же увидел, как всего за три цистерны до них кувыркнулась за леера ограждения серая фигурка, вспорхнув полами шинели, словно подстреленная ворона.
— Я сам останусь, один! — закричал Боске, припав на одно колено. — Удержаться несколько секунд на цистерне не так уж сложно, гранат они не применят, побоятся, а…
— А с другой стороны? — иронически поинтересовался «Везунчик». — А сверху? Бегать туда-сюда будете, вверх-вниз прыгать? Малахов! — окликнул он матроса, который даже теперь не нашел в себе достаточно силы воли, чтобы запахнуть шинель, спрятав тельняшку, дырявую, как легендарное полковое знамя.
— Я остаюсь! — зло бросил Арсений через плечо, даже не услышав ещё новой команды.
— Остаёшься… — согласно кивнул Серёга. — Остаёшься за старшего группы! Группа немедленно покидает состав! Головой отвечаешь, чтобы все живые и здоровые добрались до своих, ясно?! Особенно за Родриго!
— Ясно… — нехотя протянул Малахов. — Но…
Не дожидаясь его возражений, Хачариди забросил пулемёт за спину и по стальным скобам на замасленном боку цистерны проворно поднялся наверх, исчезнув из поля зрения Малахова.
Матрос исподлобья взглянул на Мигеля — в конце концов командовал операцией именно он…
— Подтверждаю… — майор положил руку на плечо Арсения. — И это… Нас не дожидайтесь. Сами доберёмся…
* * *
— Что там у вас происходит, обергефрайтер?! — военный инженер в оливково-зелёном армейском мундире, сопровождающий груз ЛТ-300, кричал в текстолитовый коробок внутренней связи.
— Партизаны, герр флигер-инженер! — отозвался сквозь хрип и шелест помех командир взвода охраны. — А скорее всего, даже русские диверсанты. Они все в форме наших пехотинцев.
— Сколько их, всех?!
Гефрайтер снова перегнулся за кладку мешков, набитых песком, растянув витой шнур переговорного устройства.
— Непонятно, но у них пулемёт, и мы уже потеряли четырех своих…
— Шайсе! — выругался флигер-инженер и, рванув вниз раму, высунулся в окно штабного вагона чуть ли не по пояс.
Струя ледяного воздуха растрепала его русые волосы.
Что творилось в центре состава, было не совсем понятно. Ветер относил далеко назад треск автоматных очередей, звучавших то поочередно, то шквалом, и лаконичные реплики партизанского пулемёта в ответ. И, похоже, что краткость была сестрой его военного таланта — ещё одна серая фигурка, путаясь в полах длинной шинели, закувыркалась по насыпи. Изредка, когда была возможность — состав слегка выгибался на плавном повороте, — в дело подключался крупнокалиберный МГ, его глухой лай слышен был даже здесь, в голове поезда…
— Господи, что делают эти идиоты?! — простонал господин инженер, ударив кулаком по дубовой раме. — Они думают, что мы везём простой бензин?! Они не представляют себе, какое у «Avgas» октановое число!
— Гефрайтер! — бросился он назад, к переговорному устройству на стене вагона, оббитой коричневым дерматином. — Немедленно прекратите огонь! Топливо в цистернах детонирует лучше всякого глицерина!
— Что им будет, стальным цистернам, от 7.69? — насмешливо возразил командир роты охраны, меняя фуражку на каску, не столько из боязни получить пулю в лоб — один черт, в ближнем бою не поможет — сколько боясь потерять фуражку на ветру. Можно было, конечно, отпустить ремешок под подбородком, но с ремешком, витым из алюминиевой тесьмы, вид был несколько излишне… франтоватый.
— Если влепить из МГ в упор, господин лейтенант, — с привычным раздражением проворчал инженер («привычным», поскольку довольно редко выпускнику «Berliner Polytechnischen» доводилось встречаться в среде фронтового вермахта с технически компетентными офицерами), — то и этого может оказаться достаточно, чтобы архангелам незачем стало спускаться по наши души, они просто испарятся!
«Зануда…» — подумал лейтенант, но вслух поинтересовался скорее для проформы:
— А если без поэзии, герр инженер. Что вы предлагаете?
Хотя, что делать, он и так представлял довольно ясно.
