— Завтра чтобы выходила со своими щенятами нашу рожь жать!
Янцис с Мирдзой, прильнув к матери, смотрели на пригорок, за которым скрылся в вечерних сумерках их отец. Чужие люди толкали его, руки у него были связаны, и их большой, сильный отец позволял обижать себя. Почему он не вырвался?
— Мама, что они с ним сделают? — шепотом спросил Янцис. — Куда они ведут его?
Закиене провела рукой по его головенке и вздохнула.
1
— Ты не замерзла, Ингрида? — спросил Имант Селис сестру.
— Нет, ничего, — ответила та, хотя у нее зуб на зуб не попадал и руки посинели. Они сидели в лесу, от большака их отделяло только большое ржаное поле. Всю ночь гудели моторы автомашин и лязгали гусеницы. Моторизованная колонна немецких войск двигалась совершенно открыто, без всякой маскировки. Сначала Имант все считал танки, броневики и орудия, но скоро сбился со счета. Тогда он решил, что достаточно общего вывода: по направлению к Риге движутся значительные силы противника. Они, наверное, уже начали бой у берегов Даугавы — иначе, как объяснить сильную канонаду, которая была слышна весь вчерашний день? Теперь наступила тишина. Лишь отдельные грузовики появлялись на дороге да небольшими группами проходили пехотинцы.
Уже четверо суток брат с сестрой брели по лесам и болотам. Взморье они миновали ночью, пробираясь по узким боковым улочкам. Следующий день просидели в лесу около Слоки, а ночью двинулись в путь вдоль берега Лиелупе. В конце концов им удалось найти небольшую лодку и переправиться через реку. 30 июня они в первый раз увидели немецких солдат. Теперь уж больше нельзя было идти по большакам. Где проселками, где лесными тропинками, но на другой день к вечеру они вышли на шоссе Рига — Бауска и остановились на отдых в этом лесу, откуда хорошо была видна дорога. Все бы ничего, если бы не мучил голод и не холод по ночам. Есть они просили у местных жителей — иного выхода не оставалось. Ингрида выбирала домики победнее, похуже, где с готовностью давали кусок хлеба и кружку молока. Там же разузнавали о том, что творится на свете. В общем, немцы стояли под Ригой, весь левый берег Даугавы был в их руках.
«Отрезаны от своих… — с ужасом — повторяла про себя Ингрида. — Неужели нам не пробраться? Что теперь думает Айя о моем исчезновении?»
Ее огорчало, что Имант как будто вовсе не желает понимать серьезности положения. «Ему все это кажется хоть и опасным, но увлекательным приключением. Какой он еще ребенок».
— Ингрида, что ты скажешь, если я убью двух немцев? — заговорил он, глядя на дорогу. — Мы бы тогда переоделись и преспокойно пошли по дороге. А там только переправиться через Даугаву, и мы за два дня доберемся до своих.
— Немцы живо догадаются, кто мы такие. Да и не бывает таких молодых солдат.
— А если приклеить маленькие усики?
— Где ты их достанешь? — Ингрида не могла удержаться от улыбки.
— В том-то все и дело, что негде достать. Эх, был бы я чуть повыше ростом…
Как только стемнело, Иманта нельзя было удержать в лесу.
— Ты посиди здесь, никуда не уходи, я только на полчаса, разведать дорогу. На, бери мою куртку, теплее будет, а мне без нее удобнее… — и исчез.
Ни через полчаса, ни через час он не вернулся. Ингрида уже решила выйти на дорогу разыскивать брата. Одно ее останавливало: а что, если он вернется и не застанет ее? Так можно потерять друг друга…
Стало почти светло, когда измученная ожиданиями девушка услышала шорох. Имант! Она так и бросилась к нему — и остановилась: в руках брата был немецкий автомат и солдатская сумка.
— Ну, теперь давай поедим… — сказал он деловито, доставая из сумки две банки мясных консервов и хлеб. — А это видала? — и он показал Ингриде несколько плиток шоколада.
— Где ты все это взял?
— Отнял у фрица.
— Как — отнял?
— Обыкновенно. Он отстал от своих и присел на краю дороги отдохнуть. Отдыхал, отдыхал и уснул. Я потому так и задержался… Взял, что мне нужно, и — драла. Жалко, что уже рассвело, иначе я бы его живым не оставил. А сейчас стрелять опасно, светло, могут поймать…
Имант старался сделать вид, что ничего особенного в этом приключении не находит. Но он больше ни о чем другом не мог ни думать, ни говорить, только о новой охоте за фрицами.
— Нам еще надо обязательно снять с кого-нибудь из них шинель. Тогда ты не будешь мерзнуть по ночам; мне-то не холодно.
— Оставь это, — сказала Ингрида. Ее удивляла и пугала предприимчивость брата. — Подумаем лучше, как нам выбраться отсюда. Не можем мы все время сидеть в этом лесу.
— А где же нам жить, как не в лесу? Я ничего лучшего не могу придумать. Достанем шинель, а когда поспеет картофель и брюква, нам совсем неплохо будет.
— А мама?
— Да, верно. Ну так что же, она тоже будет жить с нами. Я сделаю шалаш…
— И она сама узнает, что ты ждешь ее в своем шалаше? Нет, Имант, все-таки ты еще ребенок. Маме и невдомек, что мы сидим здесь и фантазируем.
— Ты права, Ингрида… — печально сказал Имант. — Мама этого знать не может. Тогда остается разыскать ее и привести сюда. А там мы вместе будем пробираться к своим.
— Я об этом и думаю. Я уверена, что она в Риге, ждет нас с тобой. Без нас она не могла уехать.
— Тогда надо идти за ней в Ригу. Я так и сделаю. А ты будешь ждать нас здесь.
— А если немцы уже в Риге?
— Ну и что? Разве я Ригу не знаю?
— Нет, за мамой пойду я, — твердо сказала Ингрида. — Я лучше тебя знаю немецкий, а это сейчас имеет большое значение. Потом я старше тебя.
— А я должен сидеть в лесу и беспокоиться за тебя? — возмутился Имант. — Нет, на это я не согласен. Я — я мужчина.
Они долго спорили. Наконец, Ингриде пришла хорошая мысль.
— Бросим жребий. Кто вытащит палочку подлиннее, тому оставаться в лесу.
Имант согласился. Ингрида взяла две сухие веточки, обломала их, чтобы можно было спрятать в горсти, и дала тянуть Иманту.
Длинная веточка оказалась у него. Он бросил ее наземь и пожал плечами.
— Жребий есть жребий, но все равно это неправильно.
Уговорились, что Имант будет ждать Ингриду три дня. Если до того времени она не вернется, он должен действовать по своему усмотрению.
Ингрида отчистила жакет и юбку от приставших к ним травинок и хвои, тщательно причесалась и отдала Иманту свой комсомольский билет.
— Хорошенько береги, чтобы немцам ни в коем случае не попался. Если иначе нельзя будет, зарой в землю или уничтожь. То же сделай со своим билетом. Автомат пока спрячь где-нибудь в кустах, иначе плохо будет, если кто увидит. На дорогу не выходи. Имант, я тебя очень прошу, будь осторожен. Ну ради мамы хотя бы!..
— Не беспокойся, я знаю, как действовать.
Когда пришло время расставаться, они как-то растерялись. Оба были взволнованы и старались не показывать этого друг другу. Ингриде хотелось поцеловать брата, но она только крепко пожала ему руку.
— До свиданья, Имант.
— До свиданья, Ингрида. Скорее приводи маму.
Как только фигура сестры исчезла за деревьями, Имант тут же начал высчитывать, сколько ей понадобится времени, чтобы дойти до Риги и вернуться обратно. Если все обернется хорошо, то завтра к вечеру они будут здесь.
«Эх, что я буду делать до завтрашнего вечера? — подумал Имант. — В конце концов могли вдвоем пойти, вдвоем легче».
2
Уже вечерело, когда Ингрида вошла в Ригу. В Задвинье ее остановил наряд вспомогательной службы полиции, чтобы проверить паспорт. Убедившись, что она прописана в Риге, полицейские ее отпустили.
Ингрида не узнала Старого города. Не было больше горделивого шпиля церкви Петра, в развалинах лежал дом Черноголовых и многие здания по набережной Даугавы. Обезображенный бульвар, многочисленные воронки и ямы на мостовой, израненные осколками закопченные стены, выбитые окна… Страшно стало Ингриде при виде этих разрушений.
По улицам расхаживали немцы, никому не уступая дороги, а рижане жались к стенкам домов, чтобы не мешать завоевателям. Кое-кто услужливо срывал с головы шапку перед немецким офицером. На бульваре Райниса Ингрида увидела толпу арестованных, которых гнали в сторону вокзала. У бакалейного магазина растянулась длинная очередь, вдоль нее ходили два немецких солдата и заглядывали каждому в лицо.
Один из них увидел молодую еврейку, которая держала за руку девочку лет пяти.
— Heraus! [9] — закричал солдат и, схватив ее за плечи, грубо вытолкнул из очереди. Толчок был так силен, что женщина упала на мостовую; девочка расплакалась и судорожно вцепилась в мать. Солдат затопал ногами: — Молчать, дрянь! Брысь отсюда!
Из той же очереди солдаты пинками выгнали двух еврейских подростков. Остальные люди отворачивались и опускали глаза.
