В реакторном отсеке
Бросив на крышку реактора
Ватник,
Дремлет подводник —
Скиталец и ратник.
А по щеке его,
Нагл, как цыган,
Полупрозрачный
Ползет таракан.
Их породнили
Нейтральные воды,
Всплеск радиации,
Кризис свободы.
…С ядерным грузом
Уйдя в океан,
Сотни Чернобылей
Плавят уран.
Шторм во флотской походке,
В планках орденских китель.
Ходит в черной пилотке
Мой ангел-хранитель.
А характер не кроткий —
Кроет в мать и в царя.
Ангел в черной пилотке —
Командир корабля.
Вода закипает за бортом,
Как в ливень – густая листва.
Нигде между Богом и чертом
Не сыщешь теснее родства.
Мне тучи казались эскортом,
Но сгинул в пучине мой след.
Нигде между Богом и чертом
Огромнее пропасти нет.
Без крови – открыта аорта —
Укрыла вода, не земля!
Нет в мире ни Бога, ни черта.
И нет на волнах корабля.
Нам казался веселым и сирым
Лейтенантский хмельной неуют.
Нам старухи сдавали квартиры,
Словно крепости в битвах сдают.
По задворкам лесного пространства,
По околицам мирной страны
Жили…
В службу впадали, как в пьянство,
Заложив душу богу войны.
А потом оставлять полигоны
Нам предписывал строгий приказ.
И, снимая ремни и погоны,
Как в себя, уходили в запас.
И морской офицер, и поэт…
Три минуты затишья в эфире.
Мне исполнилось тридевять лет
В тридевятой казенной квартире.
Стынет в кружке технический спирт,
А над кружкой топорщится сало.
Не до женщин… Какой уж тут флирт! —
Быт по разным углам разбросало.
Для поэзии дверь распахну.
Свечки в черствой буханке – не в торте.
Жизнь люблю. И судьбу не кляну.
Блок – на полке. На поясе – кортик.
Туз бубновый. И дама крестей.
Картам нет, словно женщинам, веры.
И шепчу я: «Все как у людей…»
И пою: «Господа офицеры…»
Осторожно проклюнулся день
В оперенье полярных сияний,
И отхлынула к полюсу тень,
Обнажив ледниковые грани.
Мир еще не оттаял, и свет
Заскользил по безжизненным рекам,
Словно эхо с далеких планет,
Что состарились без человека.
Не колышутся впавшие в сон
Водопадов крутые ступени.
Но уже потеплел горизонт —
Мой предел и дорог, и стремлений.
Конец походу – рюмки всклень полны.
В квартирах наших – жены, а не вдовы.
Вернулись все – ни мертвых, ни больных!
И флаг трепещет, и скрипят швартовы.
Зачеркивали дни в календаре —
И жизнь быстрей летела, чем в романе.
Нас берегла любовь: на корабле
Кружились тени из воспоминаний.
Святое дело – выпить «двести грамм».
Приправив парой боцманских историй.
Мы пили за любовь, за милых дам.
И только после тост: «За тех, кто в море!»
Задыхаюсь воздухом сырым —
Затянуло небо туч коростой.
Был у белых полуостров Крым,
Нам достался Кольский полуостров.
Нас теснят лишайником и льдом.
Моряки на суше – пешеходы.
На Москву с боями не пойдем —
Негде швартовать атомоходы.
Медь оркестров плачет – не поет! —
Тонут в Бахе выстывшие скалы.
Медленно вмерзаем в ложь и в лед,
Оставляя семьи и причалы.
«Мир! Дружба! А войну долой из моды!
Конверсия – все плавить и взрывать.
Вокруг России – братские народы,
Зачем торпеды – не с кем воевать!»
Ломали нам, как белым птицам, крылья.
Пускали наши принципы в расход.
А мы сливали спирт с торпед и пили,
Водой разбавив, за погибший флот.
«Зачем стране моря и океаны?
У нас континентальная страна!» —
Политики болтали неустанно,
А мы хватили горюшка сполна.
И штурманские карты слоем пыли
Покрылись – лыко в черную строку.
Но мы, сливая спирт с компасов, пили,
Чтоб выбрать верный курс на берегу.
Продали солярку. Нет бензина.
В ржавчине надстройка. Винт в песке.
Адмирал скупает магазины.
Он пахан в военном городке.
Офицеры пьяно горбят спины.
Втоптан в грязь, как тряпка, флотский флаг.
Адмирал, скупивший магазины,
Топит флот страшней, чем внешний враг.
Я список кораблей прочел до середины…
О. Мандельштам
Указ или приказ – как вражеский фугас:
Уходит флот ржаветь на мели и в глубины.
Я список кораблей прочел десяток раз,
А раньше я не мог прочесть до середины.
Останки кораблей – вдоль русских берегов,
Но сраму ни они, ни моряки не имут.
Все тайные враги… а явных нет врагов,
И гибнут корабли трагичней, чем в Цусиму.
Заморские моря грустят без наших рей,
Но флаги на морях не нашего пошива.
О, флотские сыны, романтики морей!
Здесь движет не любовь, а зависть и нажива.
Умирал великий флот Союза —
Флаги со звездой срывал приказ.
Скатывались якоря из клюзов,
Словно слезы из ослепших глаз.
Уходили с палуб офицеры
На причалы как на эшафот.
И надежды рушились, и нервы
Рвались. Погибал без боя флот.
Выбросили – и на барахолку,
И в металлолом, и под волну…
Умирал великий флот, поскольку
Был не в силах пережить страну.
Мы научились умирать достойно,
Но из беды не извлекли урок.
Мою подлодку, как на скотобойню,
Ведут утилизировать в плавдок.
Она б еще народу послужила,
Ведь до сих пор ее боялся враг.
Но тянут кабеля, как будто жилы.
Распущен экипаж и спущен флаг.
Оркестра нет. В трюмах ржавеют трубы
Систем, но не сыграть на них аврал.
Торпеды, словно выбитые зубы,
Отвезены в подземный арсенал.
Она перед врагами виновата —
Что не дала страну отправить в плен.
Как блюда на обед, разделана для НАТО,
Чтоб не поднялся русский флот с колен.
Россия, не зная курса,
Плывет себе наугад.
Как первый отсек от «Курска»,
Оторван Калининград.
Не просвещен, не обучен
Вовремя наш экипаж.
И по борьбе за живучесть
Не проведен инструктаж.
Гибнем в подъездах и штреках —
Страшен кровавый след.
Но «Осмотреться в отсеках!»
Сверху команды нет.
Взрывчатка, ножи и пули —
Топит Россию братва.
Словно винты, погнулись
Курильские острова.
Экипажам атомоходов, погибшим в океане
Акустик различает голоса
Архангелов, а не семей китовых.
Из глубины всплываем в Небеса, —
Апостол Петр готов принять швартовы.
Достоинство и Веру берегли,
А к Господу вели морские мили.
У нас горизонтальные рули
Похожи на расправленные крылья.
Качаемся, как будто на весах,
На облаках – в цене весомость слова.
Наш экипаж зачислят в Небесах
В эскадру адмирала Ушакова.
Нет, кроме нас, в отсеках ни души.
Над перископом белый ангел вьется.
В раю мы будем Родине служить
Под вымпелом святого флотоводца!
В шинели зрелость встала на пороге.
Приказ подписан: бросить якоря.
Что видел я? Учебные тревоги.
Казармы. Полигоны. И моря.
Неоспорима флотская наука.
Течет походных дней калейдоскоп:
Циклон – в отверстье рубочного люка,
Полярное сиянье – в перископ.
Таинственна глубин нейтральных темень:
Немало в ней находок и утрат.
Что видел – разберусь! Судьбу и время
Мне высветил кремлевский циферблат.
С Севера вынырнув, словно из проруби,
Жадно дышу Ленинградом.
Мысли порхают, как дикие голуби,
В стае с густым листопадом.
Трудно года мои плыли и ехали
Сквозь ледниковые мили.
В лиственном небе, изрытом прорехами,
Солнечно светятся шпили.
Все позабудется, все перемелется —
Жизни жестокий закон.
Дышится легче и в лучшее верится
Возле Ростральных колонн.
Грузен крейсер на рейде.
Полумрак.
Лишь заря багровеет на рее.
Спущен флаг.
Нет! Не думайте, мы не сдались.
Ночь – не враг.
Как свинец, сны в затылки влились.
Свернут флаг.
Свет зарниц – свет сигнальных ракет.
Жди атак.
Маскируются войны в рассвет.
Поднят флаг!
Снится сон: мучительно и странно
Видеть заполярную весну.
С аварийным дифферентом на нос
Мой корабль уходит в глубину.
Океан раскачивают ветры.
Айсберг отражает лунный свет.
Глубина – четыре километра.
Дно – гранит. На всплытье шансов нет.
Просыпаюсь. Сердцу неспокойно.
Не спасет от бед уют квартир.
В полигонах вызревают войны.
Скоротечна жизнь. И зыбок мир.
