— И какова же численность отряда этих ваших «коммандос-коршунов Фриденталя», оберштурмфюрер?
— Завтра сюда прибудет шестьдесят бойцов.
— Для операции, которая вам предстоит, маловато.
— Остальные семьдесят участвуют в акциях по очистке тыловых приднестровских лесов от окруженцев, красноармейцев-дезертиров и прочего прифронтового сброда.
— …коего становится все больше, — угрожающе проворчал начальник армейского отдела гестапо фон Роттенберг. — Вопреки всем вашим усилиям.
— Вопреки нашим общим усилиям, господин штурмбаннфюрер, — вежливо огрызнулся Штубер.
— И все же… Почему столь мизерная численность? — обратил пятидесятилетний генерал бледное, иссеченное багровыми капиллярами лицо в сторону подполковника военной разведки. — В тылу что, некому отстреливать русских дезертиров и окруженцев? Насколько мне известно, для этого существуют специальные команды.
— Смею заметить, господин генерал, что этих наших солдат оценивают по особым меркам, — поднялся Ранке. — Они обучены действовать в одиночку, в любых условиях, владея всеми видами оружия, вплоть до лука, топора и бумеранга, а также приемами рукопашного боя.
— Вы, подполковник, расхваливаете своих абвер-диверсантов с такой навязчивостью, словно и меня стремитесь заманить в один из отрядов «фридентальских коршунов».
— Командование курсами гордилось бы таким выпускником! — заверил его Ранке, не избавляясь при этом от суконного выражения лица.
Командующий армией хотел что-то ответить, однако в проеме двери появился адъютант и доложил:
— Только что из зенитного дивизиона сообщили, что в нашем направлении движется два звена русских бомбардировщиков.
Услышав это, офицеры, сидевшие за «совещательным» столом, словно по команде, подхватились, готовые тут же покинуть кабинет, спуститься в подвал или укрыться в ближайшую щель. Однако реакция генерал-полковника заставила их поостыть:
— Разве у русских еще остались какие-то бомбардировщики? — вскинул тот густые, рано седеющие брови. — Странно. Давно не проявляли себя.
— Зенитчиков это тоже удивляет, — подыграл ему адъютант. — Хотя приближающийся гул моторов, который они именуют «зовом небес», уже слышен.
— Вот и прикажите им, — повысил голос генерал, — избавить русских от этого летающего металлолома! Все остальные остаются на местах. Продолжаем совещание, господа, — выждав, пока адъютант скроется за дверью, Швебс как можно раскованнее поинтересовался: — Так что вы там говорили в свое оправдание, Штубер?
— Хотел доложить, что во время крупных операций мой отряд обычно укрепляют разведывательно-диверсионными подразделениями, сформированными непосредственно в частях вермахта, — уточнил оберштурмфюрер.
— Для этого у нас уже нет времени, — проворчал командир авиационного звена, чьи самолеты должны были осуществлять переброску десанта. — Если, конечно, не перенести операцию на более поздние строки.
Все выжидающе взглянули на генерала, но в эти мгновения он уже прислушивался к приближающемуся гулу тяжелых бомбардировщиков. Как и следовало ожидать, самолеты начали штурмовать понтонную переправу. Её, собственно, и прикрывал своим огнем дивизион зенитчиков.
— Так ведь у них еще и фронтовая разведка поставлена из рук вон плохо, — генерал не отказал себе в возможности позлорадствовать по этому поводу. — Иначе они бы знали, что почти рядом с мостом находится штаб армии.
— И, слава богу, что плохо… — обронил кто-то из офицеров-штабистов.
— Переноса операции не будет, — решительно проговорил Швебс, чеканя каждый слог. — Хотите еще что-либо добавить, оберштурмфюрер?
— Скорее, уточнить… Численность армейских групп, которыми укрепляют нашу команду, обычно зависит от характера заданий, — вопросительно уставился он на генерала, полагая, что тому пора бы уже раскрывать карты.
— Солдат вы получите столько, сколько понадобится, — заверил его генерал, воинственно опираясь кулаками о массивный стол.
Поручив морякам осмотреть первого пилота, Лощинин пробился по тропке к Евдокии и, вытирая рукавом кителя пот, прямо над ухом девушки прохрипел:
— Этот, по всему видать, еще жив. Что скажешь, Степная Воительница?
— «Степная Воительница» — это что, тоже комплимент?
— С комплиментами потом разберемся, а пока что разговор о немце. Он, спрашиваю, жив?
— Судя по комплименту, только что сказанному, да…
— Что ты заладила со своими комплиментами? — не понял ее лейтенант.
— Потому что он так и сказал: «Вы прелестны, фройляйн», — Евдокимка чувствовала себя задетой.
— Чего только не сморозишь в бреду…
— Почему вы решили, что летчик бредил? — еще сильнее зацепило девушку безразличие этого сухопутного моряка. — Открыл глаза, увидел перед собой… И так и сказал…
— Знала бы ты, какие «комплименты» они посылают с неба, когда десятками набрасываются на наши города или корабли, — буквально прорычал морской пехотинец, грубовато отталкивая Степную Воительницу, чтобы приблизиться к пилоту.
Девушка обратила внимание на его лицо — широкоскулое, с резко выпяченными желваками под смуглой кожей; с почти прямым, слегка утолщенным носом и пухловатыми, по-юношески выразительными губами. Черные, почти антрацитовые глаза блестели под узкими выцветшими на солнце бровями. «Вот о таких мужчинах, все девушки, наверное, и мечтают», — как-то отстраненно подумалось Евдокимке.
Ответить на вопрос о том, какие мужчины нравятся ей самой, Степная Воительница вряд ли смогла бы. После шестого класса она — «сдуру и по ошибке», как определила впоследствии мать, — влюбилась в «мужчину в черном». В того самого, который неожиданно появился в их доме в черном кожаном пальто, черной широкополой шляпе и в черном гражданском костюме военного покроя.
Как оказалось, это был Дмитрий Гайдук, двоюродный брат отца. Отец встретил гостя с холодной вежливостью, как обычно встречают важного, но не очень-то уважаемого гостя. Эта холодность почему-то передалась и матери, на что гость обратил внимание и безмятежно, с наигранной улыбкой на лице, предупредил:
— Могу подумать, что мне тут не рады, брат-ветеринар, — впоследствии он так и называл ее отца «братом-ветеринаром». — Может, так, сразу, взять и уйти?
— Сразу — не положено, — сухо возразил отец. — Во-первых, как-никак, а ты из Гайдуков, а значит, наш.
— Что значит «как-никак», брат-ветеринар? Я действительно «наш», из Гайдуков.
— А во-вторых, — продолжил свою мысль отец, — поселку незачем знать, что мы с тобой нравами, или еще чем-то там, не сошлись. Тем более что в детстве ты, как и надлежит старшему и более сильному, защищал меня.
— Вот видишь, как много поводов у нас для того, чтобы посидеть за обеденным столом и потолковать о жизни нашей распрекрасной, брат-ветеринар.
Выразительнее всего Евдокимке запомнилась тогда эта иронично-загадочная улыбка, которая, казалось, запечатлелась на лице чекиста Дмитрия Гайдука однажды и навсегда.
— Видал, какая у него уверенная, пренебрежительная, прямо-таки чекистская, улыбочка? — уловила эту особенность родственника мать Евдокимки, когда два дня спустя гость отправился дальше, куда-то, как он говорил, «в район Первомайска, на новую должность». — Представляю себе, как он ведет себя на допросах.
— Не о том ты сейчас говоришь, — встревоженно оглянулся Николай Гайдук. — Не наше это дело. Ты же слышала его объяснение: все, что он как чекист делает, он делает по долгу службы!
— Я всего лишь говорю о том, о чем ты думаешь, — осадила мужа Серафима. — Соседка вон вчера спросила, как ядом брызнула: «Уж не арестовывать ли вас приехал этот ваш, из органов?» Вроде бы тихо спросила, остерегаясь, но язвительно.
И только Евдокимку «дядя Гайдук» почему-то сразу же покорил настолько, что после обеда, во время которого отец и гость обменивались какими-то колкими, непонятными девушке выпадами, она предложила:
— А хотите, я покажу вам, сколько новых домов появилось за то время, пока вас не было, и в поселке нашем, и в Степногорске?
— Как же не пройтись по улицам с такой красавицей? — тут же согласился дядя Гайдук, на радость девушке.
Откуда ему было знать, что главное для нее — прогуляться с таким сильным и красивым мужчиной мимо поляны, где сейчас гонял с мальчишками мяч ее штатный школьный воздыхатель Пашка Горовой. И ничего, что, узнавая Дмитрия Гайдука, встречные сельчане тут же сторонились его и бросали вслед — «это и есть тот самый, из органов…». Слыша все это, дядя Гайдук так ни разу и не согнал с лица свою «чекистскую улыбочку».
Впрочем, все это было уже в прошлом…
— Жив, сволочь, — командир морских пехотинцев прощупывал тем временем пульс раненого на сонной артерии. — Хотя крови потерял немало, а на несколько километров вокруг лазаретов не предвидится.
