— Какое там в Союз! — вздернулся Хантер. — У меня дел, — он ткнул кулаком куда-то на юг, — выше крыши. Долги кое-кому вернуть предстоит!
— Ладно, герой, — женщина смотрела на лейтенанта-десантника как-то по-иному, — ты пока отдохни, перелет длинный. А в Куйбышеве потолкуем.
И в самом деле — начинало сказываться действие укола. Веки отяжелели, как свинцовые, глаза сами закрывались. Сквозь вязкую дрему Хантер чувствовал: куда-то несут, грузят… вот подсунули посудину, куда и справил он свою нужду. Потом послышался гул двигателей на рулежке. Только тогда он позволил себе окончательно расслабиться и то ли заснул, то ли снова отключился.
Летели в самом деле так долго, что старлей несколько раз просыпался. Приходил медбрат со шприцом, потом ему поставили капельницу, после которой он вновь странствовал в царстве Морфея, очнувшись лишь в аэропорту Курумоч, расположенном на полдороге между Куйбышевом и Тольятти. «Таблетки»[3] из окружного госпиталя уже дожидались на бетонке. Майор медслужбы Фаткулина грамотно организовала процесс приема-передачи раненых, обмениваясь сопроводительными документами с тощим подполковником медслужбы, у которого то и дело съезжали с кончика утиного носа очки в золотой оправе. Заметив, что старший лейтенант наблюдает за ней, Зульфия подошла.
— Что, герой? — Уголки слегка подкрашенных губ дрогнули. — Боишься без мамочки остаться?
— Нет, — улыбнулся Хантер, — просто запоминаю тебя. Спасибо за все. — Он взял ее руку и поднес к губам.
Ладонь была жесткой, по-мужски сильной. Пахла какими-то лекарствами и табаком. Александр бережно приложился к ней губами — словно благодарил не одну Зульфию, а сразу всех женщин — военных медиков, которые ежедневно несли несладкое бремя своей службы в госпиталях и медсанбатах, вытаскивая и возвращая на белый свет мужиков, по воле судьбы оказавшихся на грани жизни и смерти. А с ними и ту симпатичную прапорщицу-медичку, осматривавшую его на ПКП[4] армии на афгано-пакистанской границе, и тех двух неизвестных (он даже лиц их не видел!), что не дали ему загнуться от болевого шока по пути из Джелалабада в Кабул.
Зульфия поняла, что происходит в душе молодого офицера. Тихонько убрала руку, склонилась над раненым и кротко, по-матерински, поцеловала в лоб.
— Все будет хорошо, Саня! — шепнула она. — В полном порядке! Если захочешь — меня в Ташкенте найти легко!
Женщина заботливо поправила одеяло, сползшее с носилок, и вернулась к тощему подполковнику — заканчивать формальности.
Часом позже санитарные «уазики», не так чтобы на полном ходу, хоть и с включенными мигалками и под вой сирены «газика» ВАИ, сопровождавшего колонну, прибыли в центральный госпиталь Приволжского военного округа.
Народу встречать раненых собралось порядочно. Видно, не каждый день в тихий тыловой Куйбышев доставляли «трехсотых»[5]из Афгана. Врачи и администрация госпиталя организовали вновь прибывшим плотное «сопровождение». Всех опросили; даже тех, кто без сознания, привели в чувство, проверили документы (у кого таковые имелись), на каждого завели новую историю болезни. Начальник госпиталя — осанистый седой генерал-майор — побеседовал с каждым, за ним явились начмед и замполит — и опять за рыбу гроши, как говорят на Украине.
На момент опроса раненые афганцы уже практически не могли озвучить просьбы и пожелания. Изможденные, вымотанные, едва-едва притерпевшиеся к неотступной боли, они хотели только одного: скорей бы вся эта мутотень закончилась, дабы просто передохнуть от многочасовых перелетов, переездов, тряски и суеты.
Однако это было еще далеко не все. Прибывших прогнали сквозь санпропускник — одежда отправилась на санобработку, а раненых раздели донага и первым делом удалили всю растительность на теле.
На Сашкиной голове и без того почти ничего не было, но на груди, животе и в паху уже в ранней юности курчавились довольно густые «водоросли» — предмет его тогдашней гордости. Две молодые санитарки, не задавая вопросов, размотали бинты и уложили на кушетку. Девиц он не стыдился, а заодно впервые получил возможность взглянуть на себя. Зрелище оказалось не для слабонервных — едва ли не все тело представляло собой нечто среднее между сплошным кровоподтеком и шматом базарного мяса. Даже санитарки, всякого навидавшиеся, подрастерялись.
Выручила старуха-санитарка. Проворчав, что «в ту войну» еще и не такое видела, она ловко намылила Сашкины «водоросли», взяла станок для бритья и пару раз провела по синей груди, подбадривая молодух. Те быстро сориентировались и в два счета обслужили Хантера по высшему разряду, удалив всю растительность, в том числе и в самых укромных местах.
Надо полагать, руководство госпиталя всерьез опасалось, чтобы афганцы не завезли с собой каких-нибудь туземных насекомых, а с ними — инфекций вроде сыпняка.
После бритья Хантера осторожно подняли и уложили в ванну, наполненную теплой водой. В воде ему стало так хорошо, что он едва не заснул, и только боль в ноге не давала возможности расслабиться полностью. Затем девчонки, перебрасываясь шуточками, принялись осторожно тереть мочалками. Закончив, подняли легкое тело старлея, перенесли на покрытую чистыми простынями каталку, закутали, как младенца, по самые ноздри, и помчали по бесконечным госпитальным коридорам.
В отделении травматологии Хантера поджидал какой-то медик, мужик, лет сорока с виду. Санитарки ловко перекинули раненого на кушетку и удалились. Из коридора еще долго слышался их смех и скрип колес каталки.
— Молодежь, что с ними поделаешь? — улыбнулся мужик. — Ну что, давай знакомиться?
— Давайте, — согласился Хантер. — Только недолго, что-то опять в сон бросает…
— Ладно, — кивнул медик. — Я тоже не в лучшей форме. Сутки дежурил по госпиталю, плюс две операции сложные. Устал. А тут позвонили, что «трехсотых» из аэропорта везут… Подполковник медицинской службы Седой Владимир Иванович, — представился он, — начальник травматологического отделения. В практической медицине пятнадцать лет, из них десять — в области травматологии.
— Старший лейтенант Петренко Александр Николаевич, — назвался Хантер. — Заместитель командира четвертой парашютно-десантной роты N-ской отдельной гвардейской десантно-штурмовой бригады, Афган…
— Ну, здравствуй, десантник, — подполковник протянул руку, и они обменялись рукопожатием. — А сейчас коротко расскажи обо всем, что с тобой случилось. Как на духу.
Прихватив стул, Седой уселся рядом с кушеткой.
Хантер самым лаконичным образом доложил все, что помнил о событиях последних дней, опустив, ясное дело, многие подробности операции «Иголка» и нюансы «ночи на Днепре» с Оксаной. Упомянул о глумлении таможенников и погранцов в Ташкенте, рассказал о майоре медслужбы Фаткулиной и ее роли в деэскалации «пограничного конфликта». Подполковник медслужбы Седой расхохотался, когда Александр добрался до мордобоя, устроенного афганцами-заменщиками на авиабазе Тузель.
— Молодцы хлопцы, с этими крысами иначе нельзя! И Гюльчатай эта твоя, или как ее там, — тоже молодчина! Мне ведь тоже довелось побывать в Афгане, — как бы между прочим сообщил он. — Я вашего афганского брата навидался.
— Служили?
— Нет. Пару лет назад всех ведущих травматологов из окружных госпиталей начальник Центрального военно-медицинского управления генерал Комаров отправил туда в трехмесячную командировку. Поднабраться практики. Называлось — «прогнать сквозь Афган». Так что побывал я и в Кабуле, и в Кандагаре, и в милом твоему сердцу Джелалабаде, оперировал во время крупной армейской операции вроде той, в которой и тебе досталось. Потом стажировался в Германии — тоже не без пользы, и около года провел в Никарагуа…
— Повезло мне, — заключил Хантер.
— Будем надеяться, что так оно и есть. — Подполковник медслужбы смахнул улыбку с лица. — А теперь рассказывай про свои болевые ощущения, только начистоту! Герои мне здесь ни к чему, ясно? Герои остались там — в Джелалабаде!
— Ясно, товарищ подполковник! — Александр припомнил военно-полевую шутку: — Значит так, докладываю голосом…
На протяжении следующего получаса они беседовали исключительно на медицинские темы. Седой задавал вопрос за вопросом, Хантер подробно отвечал. Затем подполковник долго осматривал повреждения, полученные старлеем за много тысяч километров от волжских берегов, бережно, сантиметр за сантиметром, прощупывая его мышцы и суставы, и что-то заносил в историю болезни.
— В общем так, дружище, — наконец подвел итог Седой. — Твоя Гюльчатай верно оценила твое состояние, несмотря на то что времени у нее было в обрез, а возможностей для полноценного обследования — еще меньше.
