Стоило бы их расстрелять.
Вмешались майор Золин и капитан Лукин:
– Товарищ майор, какие же они дезертиры? Вы разве не знаете, какая была обстановка сегодня? Ведь они отстали от части из-за сильной бомбардировки и артиллерийского огня противника.
Злобное выражение постепенно стало сходить с лица Каравашкина.
– Да, пожалуй, это так, – медленно и приглушённым голосом сказал командир полка. – Переформируйте подразделения! – приказал он майору Золину.
Скоро был дан приказ идти в атаку. Вёл нас капитан Лукин, а капитана Малинина я уже больше не видел. Видимо, на каком-то участке он погиб. О капитане Лукине говорили, что он когда-то работал на Челябинском тракторном заводе бухгалтером. Лукин – человек жёсткий, требовательный, довольно эрудированный, хорошо разбирался в обстановке и в тактике военных действий. Бойцы его очень уважали за объективность и справедливость, за заботу и уважение к ним. Я его запомнил на всю жизнь после одного случая.
Это было ещё до войны. Как-то к нам в роту зашёл капитан Лукин на утреннюю поверку. А я как раз в этот день был дневальным. Я отдал ему рапорт.
– Где старшина? Почему его нет? – спросил он.
– Не знаю, товарищ капитан, – ответил я.
– Построй мне роту, – приказал капитан.
Я построил роту. Лукин внимательно осмотрел красноармейцев и обнаружил, что у некоторых ботинки и гимнастёрки порваны. Он страшно возмутился и даже побагровел. В этот момент появился старшина Коркин (он был сверхсрочником и мог свободно уходить за пределы части). Капитан обратился к старшине:
– Коркин, почему ты вовремя на поверку не приходишь?
Коркин молчит.
– Коркин, почему у некоторых красноармейцев ботинки и гимнастёрки порваны, почему новые не выдаёшь?
– Откуда я знаю? – со злобой сказал Коркин.
– Коркин, я тебя посажу, – серьёзно предупредил капитан.
– Ну и сажайте! – нахально пробасил Коркин.
На этом перепалка закончилась. Капитан ушёл, но через час вызвал старшину к себе и устроил ему хорошую «баню», а сидеть ему не пришлось, потому что у капитана была добрая душа. После этого случая старшина стал больше уделять внимания красноармейцам, а капитан Лукин снискал большое уважение со стороны красноармейцев.
Скоро был получен приказ идти в наступление. Вёл в атаку нас капитан Лукин. Прямо на ходу он приблизился ко мне и громко спросил:
– Ну как, Лачинов? Правда, здесь гораздо интереснее, чем в штабе полка?
– Конечно, – отвечаю ему, – на передовой всегда интереснее, здесь события за событиями и больше жизни.
Это была наша с ним последняя встреча. С криком «За Родину, за Сталина!» мы рванулись вперёд. Но продвинулись ненамного.
Противник встретил нас сильным артиллерийским и пулемётным огнём. Мы же, в основном, были вооружены винтовками. Правда, имелось ещё несколько 45-мм орудий и станковых пулемётов «Максим». Вскоре разведчики доложили капитану, что враг пустил в ход танки. Мы опять дали кросс назад. Отдельные вражеские танки прорвались и смяли наших. Через наш блиндаж тоже прошёл танк, но я остался жив. В небе появились фашистские бомбардировщики и истребители. Нам приказали стрелять по самолётам из винтовок. Истребители летели совсем низко, на бреющем полёте и обстреливали нас.
Сделав своё дело, вражеские самолёты улетели на запад. Артиллерия замолчала. Воцарилось затишье. Старший лейтенант Иванов собрал остатки разбитых подразделений и повёл нас в бой.
Но воевать было нечем: ни патронов, ни гранат, ни снарядов у нас не было, как уже и сил идти дальше и сопротивляться врагу, вооружённому до зубов (у немцев даже пехота была посажена на мотоциклы и машины). Уже несколько дней мы ничего не ели, даже воды не было. Прошло очень много времени, а я, вспоминая пережитое, часто задумываюсь над тем, как всё-таки человек вынослив физически и духовно по сравнению с животными, которые не смогли бы преодолеть и сотой доли тех трудностей, какие может вынести человек.
Красноармейцы шли еле-еле, переваливаясь из стороны в сторону, как утки. Во рту у всех пересохло от безводья, губы потрескались, исхудалые, измождённые лица почернели. В глазах обречённость.
Впереди, по направлению к Гродно, находилось то ли озеро, то ли пруд, то ли болото. Старший лейтенант Иванов дрогнувшим голосом сказал: «Ребята, кто из вас пойдёт по воду, хоть одну фляжку принесите, хотя бы промочить горло». Бойцы молчали. Во-первых, не было сил, во-вторых, противник вёл сильный артиллерийский и пулемётный огонь. Хотя болото и находилось недалеко, но идти, вернее, ползти было трудно. Вызвался идти я. Благополучно прополз и вернулся с водой, грязной и пахнущей гнилью. Бойцов было около тридцати человек. Всем дал по одной крышечке от фляги, последнюю выпил сам. Стрельба прекратилась. Бойцы прилегли на лужайке отдохнуть. Очень хотелось есть. Многие нашли какие-то дикие ягоды и с жадностью ели, а некоторые, в том числе я, набросились на лебеду, калач и даже на пырей.
Не прошло и часа, как противник возобновил огонь. Мы двинулись на восток. Бомбы и снаряды догоняли нас. Сколько мы прошли – не помню. Вдруг я инстинктивно остановился, оглянулся назад и увидел: недалеко от меня в мою сторону плетётся боец, а вокруг валяются трупы. Он поравнялся со мной и выпалил: «Где остальные, где командиры, где командир полка, где Иванов, Ширинов, Лукин, Золин? Что нам делать?» Минуты три мы молчали. Потом я твёрдо сказал: «Нам необходимо двигаться на восток, к своим. Может, прорвёмся сквозь фронт».
Мы пошли на восток. Примерно через часик неожиданно увидели, что с востока идёт немецкая рота. Мы спрятались за кустарником. Интересно, откуда тут немцы и почему они идут с востока. Только позже я узнал, что немецкое командование высадило десант в Минске. По их походке и гордо поднятым головам видно было, что идут победители.
Попутчик мой наставил винтовку и хотел взвести курок. Мне стало смешно и обидно: «Ты что, друг, обалдел? Наставил винтовку, а есть ли у тебя патроны?» Попутчик улыбнулся и опустил винтовку, потому что патроны у нас закончились давно. Немцы прошли мимо, видимо, держали путь в Гродно. Я посмотрел ещё раз в ту сторону, откуда шла немецкая рота, но больше никого не было видно. Удостоверившись, что немцев нет, я повернулся к попутчику, а он оказался шагах в 100-150 от меня и идёт в сторону немцев. Я крикнул: «Куда ты? Вернись!» Он махнул рукой и продолжил путь на запад. Мне стало досадно, нахлынула злость. Я простоял в оцепенении несколько минут и двинулся на восток.
Безлюдно. Гробовая тишина. Вокруг нет ни одного строения, и только вдали на холмике виднелся домик. Не доходя до него метров 200, я от истощения, усталости и переживаний упал, потеряв сознание.
Сколько я
