— Пять двойных.
Голос его прозвучал визгливо.
Дора неторопливо вынула сигару изо рта и выпустила дым ему в лицо.
— Чего орешь? Мы не глухие.
— Тогда давай пять двойных.
— Нет.
Прозвучало это, словно выстрел из крупнокалиберной винтовки.
Мы подняли взгляд. Легионер зловеще улыбнулся. Лениво поднялся, подошел к стойке и сел на табурет возле обершарфюрера.
— Умный парень? — спросил он у Доры и указал подбородком на него.
Дора покачала головой.
— Нет. Глупый.
— Кто глупый, сводня? — крикнул обершарфюрер.
Дора снова выпустила дым ему в глаза.
— Ты, мой мальчик. Будь ты умным, то был бы уже далеко отсюда вместе со своими телохранителями.
Появилась Труде. Чуть заметно кивнула Доре. Со злобным удовольствием поглядела на эсэсовцев.
Обершарфюрер начал выходить из себя.
— Ты угрожаешь нам, негодная шлюха? Похоже, тебе пора совершить поездку в главное управление. Там я лично превращу тебя в фарш.
Его подчиненные громко рассмеялись. Тот, что походил на кота, положил автомат на стойку. Легионер толкнул его пальцем. Автомат упал на пол.
— Ты что делаешь, скотина? — крикнул эсэсовец.
Легионер обнажил зубы в зловещей улыбке.
Дора еще раз взглянула на Труде, та снова успокаивающе кивнула.
— Подними этот пульверизатор, — приказал обершарфюрер телохранителю. И обратился к Доре: — Ну, давай заказанные пять двойных, а то обслужим себя сами.
— Вы ничего не получите, — ответила та, ставя бутылку на вторую сверху полку.
— Черт возьми, как это понять? Мы что, недостаточно хороши?
— У меня вы ничего не получите, хотя я уверена, что вы прекрасно выполняете ту работу, для которой вас наняли.
Обершарфюрер перегнулся через стойку и прошептал со сдержанной яростью:
— Пять двойных, грязная свинья, и НЕМЕДЛЕННО!
Похожий на кота бесшумно скользнул за стойку.
— Делай, что говорит обершар, иначе твой парик вспыхнет.
Унтер со свидетельством об увечии встал и, шатаясь, подошел к стойке.
— Кто-нибудь хочет подраться? — протянул он пьяным голосом.
Обершарфюрер поглядел на него и удовольствовался тем, что плюнул и прошипел:
— Пошел вон, пехтура!
Унтер зашатался, будто дерево в бурю. Мы все думали, что он упадет, но ему удалось сохранить равновесие. Он приблизил лицо к обершарфюреру.
— Вижу, тебе необходим хороший массаж.
Обершарфюрер ударил всего раз — рукояткой пистолета. Унтер упал, как подкошенный. Из носа у него хлынула кровь.
— Хватит! — крикнула Дора, положив сигару. — Если сейчас же не уберетесь, у вас будут большие неприятности!
Она подняла с пола автомат и положила его на колени котообразному эсэсовцу с не допускающим возражений видом.
— Стойка не арсенал. У нее другое назначение.
И принялась лихорадочно вытирать ее салфеткой, поглядывая краем глаза на вращающуюся дверь.
Легионер хотел что-то сказать. Но успел произнести только «merde».
— Заткнись и не суйся не в свое дело! — злобно прошипела ему Дора.
— Черт возьми, — воскликнул обершарфюрер. — Грязная шлюха, мы будем знать, как строить тебе глазки, когда появишься у нас! Мы так разнесем твой притон, что нам позавидует сам дьявол!
И в ярости так пнул в лицо лежавшего без сознания унтера, что с его головы слетела большая повязка, обнажив свежий операционный шрам. Он разошелся в несколько местах, и оттуда сочилась жидкость. Видна была красная плоть. Марлевый дренаж выпал.
Одна из девиц склонилась над лежавшим без сознания человеком.
— О, Ганс, бедный Ганс.
Она с трудом потащила его в нишу. Эсэсовцы засмеялись. Обершарфюрер пожал плечами.
— Уходя, прихватим с собой этого типа. Всыплем ему, как следует. А теперь пять двойных!
Бельгиец у двери предупреждающе кашлянул. Дора подняла взгляд и весело улыбнулась.
В двери стоял невысокий человек с привлекательными чертами лица, одетый в приталенное пальто. Белый шарф был несколько раз обернут вокруг шеи. На руках были белые перчатки, на голове серая фетровая шляпа. Глаза его резко контрастировали со всем остальным. Были мертвенными, водянистыми.
Дора закурила очередную сигару, щелкнула пальцами и сказала:
— Привет, Пауль.
Невысокий человек кивнул и произнес:
— Хайль Гитлер!
Он сделал несколько шагов, скрипя остроносыми черными ботинками. Сунул сигарету в очень длинный серебряный мундштук с наконечником из слоновой кости.
Эсэсовцы и все посетители глядели на него, как зачарованные.
Пришедший указал мундштуком на обершарфюрера, который сидел на высоком табурете, покачивая ногой.
— Что вы здесь делаете?
Обершарфюрер пришел в замешательство. Не знал, что делать. Подскочить и отбарабанить рапорт или крикнуть: «Заткнись, грязная свинья, кто ты такой?» Он предпочел бы последнее, но лающий голос казался очень уж знакомым. Напоминал о казармах и темных коридорах в управлении гестапо. Его что-то парализовало. Он знал по опыту, что под нелепой штатской одеждой может скрываться самая неожиданная личность.
Обершарфюрер сполз с табурета, хотя ему не очень хотелось. Свел вместе каблуки, не щелкнув ими. И отдал рапорт совершенно не по-военному. Доложил, что проводил обычную облаву и схватил сомнительного вида шупо, которого заподозрил в дезертирстве.
Невысокий человек бросил равнодушный взгляд на стоявшего возле стены полицейского.
— Предписание на облаву, — потребовал он.
Обершарфюрер переступил с ноги на ногу. Захлопал глазами, как всегда, когда недопонимал чего-то.
Рука в белой лайковой перчатке с длинными, похожими на змей пальцами была требовательно протянута.
— Предписание на облаву, обершар!
— У меня нет его, герр…
На него удивленно уставился глаз, левый глаз на бледном, худощавом лице. Правый, пустой и водянистый, смотрел в пустоту. Он был фарфоровым. Не очень хорошей имитацией, однако невысокий человек был им доволен. Его жертвы всегда приходили в смятение, видя ледяной холод этого глаза. Он был таким же бесчувственным и холодным, как мозг и душа невысокого человека.
— Что? У тебя нет предписания на облаву, обершар?
Вопрос был задан с наигранным удивлением.
— Н-нет, герр…
Казалось, обершарфюрер хотел, чтобы этот человек назвал свое звание. Он до сих пор не знал, с кем имеет дело.
Знала это только Дора.
Обершарфюрер продолжал, слегка заикаясь:
— Мы подумали, что в этом хлеву находится человек, личность которого нужно выяснить.
Невысокий человек приподнял уголок губ, что больше походило на гримасу отвращения, чем на улыбку.
— Кто «мы»? И почему ты говоришь «хлев»? Единственная свинья здесь ты, обершар, и ты вошел сюда совсем недавно.
Долгая пауза. Все ждали ответа обершарфюрера. Вдалеке упало несколько бомб.
— Ты что, утратил дар речи? Я спросил, кто «мы»?
— Патруль, герр…
Снова кривая улыбка.
— Командуешь патрулем ты, обершар?
— Так точно, герр…
— Так! Это означает, что ты в ответе за недостойное поведение своего подразделения, противозаконное и необъяснимое. Самовольные облавы и действия караются трибуналом. Может быть, ты держишься иного мнения, обершар?
— Никак нет, герр…
— Хмм. Так! Ты не ответил на мой вопрос, лежит на тебе ответственность или нет.
Обершарфюрер сглотнул и снова переступил с ноги на ногу. На сей раз он щелкнул каблуками и вытянул руки по швам. Он давно догадался, что этот штатский гораздо значительнее, чем кажется с виду.
Дора, вытиравшая стаканы за стойкой, была явно в восторге от происходящего. Легионер что-то бормотал себе под нос.
— Обершарфюрер СС Бреннер докладывает, что ответственность за действия патруля лежит на мне.
Невысокий человек приподнял бровь. Живой глаз немного потемнел. Мертвый смотрел все так же холодно.
— Мы обсудим это в главном управлении, обершар! Теперь убирайся и забери с собой своих солдат.
— Я хотел бы знать, куда мне надлежит явиться.
Невысокий человек обходил зал и не ответил. Заглянув в несколько маленьких, полутемных ниш, где трепетало пламя свечей, он указал на полицейского, стоявшего у стены, держа руки на затылке.
— Забери с собой этого человека, обершар!
Обершарфюрер, стоя «смирно», поворачивался на каблуках, чтобы все время находиться лицом к невысокому человеку в черном приталенном пальто.
— Куда мне надлежит явиться, герр…
Никакого ответа. Невысокий человек, казалось, даже не слышал вопроса. Он стоял у стойки, глядя на бутылки, стоявшие сомкнутыми рядами, словно батальон на параде, на двух нижних полках под зеркалом.
Дора делала вид, будто не видит его. Она стирала пятна со стойки. Труде налила ему большой стакан джина. Невысокий человек понюхал его.
— Голландский, — произнес он, словно подумав вслух.
