Тычок в спину получил Краузе. Не удержавшись на ногах, он во весь рост растянулся вдоль глубоко впечатанного в землю следа «тигриного» трака.
— Недоносок! На ногах не стоишь… а еще в самоволку лезет… — перескакивая через него, унтерфельдфебель, будто ненарочно, наступил ему каблуком прямо на плечо. От этого начавший было подниматься гефрайтер снова со всего маху впечатался лицом в грязь, которую гусеницы и сапоги бегущих превратили в жидкое месиво.
Вчера ночью, когда пойманных самовольщиков привели в расположение роты, герр гауптман устроил разнос лейтенанту и унтерфельдфебелю. Барту досталось особенно, и теперь он при каждом удобном случае вымещал свою злобу на гефрайтере Краузе.
Отто помог товарищу подняться на колени.
— Не надо, я сам… — отплевываясь, Краузе отвел руку Отто. — Запачкаю тебя…
— Ничего. Давай подымайся, — не обращая внимания на грязь, подхватил его за плечо Хаген.
Барт остановился и, обернувшись, снова заорал, теперь на них обоих:
— А ну, бегом вперед!.. Вздумали за спинами товарищей спрятаться? Я вам покажу!.. Будете жрать эту грязь вместо обеда… Недоноски!.. Бегом вперед…
— Я его прикончу… Гада такого… — буркнул, как бы про себя, Краузе.
А потом началось. Унтерфельдфебель начал исполнять приказ лейтенанта развернуться в широкую цепь, чтобы равномерно перекрыть весь сектор наступления взвода. Но никто из-за прикрытия танка выбираться не хотел. Тогда унтерфельдфебель, ругаясь и обзывая всех трусами, начал тычками и пинками «распределять» стрелков.
Отто выдвинулся на свою новую позицию одним из первых, не дожидаясь затрещины унтерфельдфебеля. Он знал по фронтовому опыту, что, если пуле суждено найти тебя в бою, она тебя найдет, где бы ты ни был — на острие атаки, под защитой танковой брони или в безопасной траншее. Причем, как ни странно, тех, кто начинал явно трусить, панически прятаться, она находила быстрее. Хаген лично видел этому немало примеров.
В любом случае, лучше быть подальше от унтерфельдфебеля Барта. Краузе собрался пришить его совершенно справедливо. Редкая сволочь и лучший закадычный друг конюха Коха. В попытках выслужиться перед герром гауптманом он на строевых занятиях и стрельбах измывался над подчиненными по полной.
Определяя себе несколько жертв, он третировал солдат так, что лейтенанту Тильхейму приходилось его осаживать, делая замечания. Это, в свою очередь, становилось еще одним поводом для того, чтобы наедине аккуратно избить безнадежно провинившуюся жертву.
Один раз между молотом и наковальней его кулаков оказался и Хаген. Отто накануне получил письмо от Хельги. И вдруг, во время строевой, к нему начал придираться Барт. Еще бы, Отто его возлюбленная девушка писала письма, и писала часто. А унтерфельдфебелю никто не писал.
— Стрелок Хаген, почему еле перебираем ноги? — издевательски начал Барт. — Что, получил очередное послание, полное слюней, и начал таять? Твоя Хельга слишком нежна с тобой в письмах… Она тебя слишком балует, незаслуженно балует…
Отто должен был стерпеть. Но тут он не выдержал и ответил:
— А ты завидуешь?.. Ведь тебя всю жизнь балует только твоя правая рука…
Вечером Барт и его подручный, старший стрелок Мюнцер, подкараулили Отто на пути к полевой кухне и жестоко избили. Лицо при этом не трогали, принципиально, чтобы не оставалось следов. Впрочем, Отто не особо расстроился.
Главное, что Барт не подал начальству рапорт о «неповиновении старшему по званию». Такими подлыми штуками он тоже не брезговал, при малейшем недовольстве тех из стрелков, кто был поздоровее и мог дать хорошей сдачи. Но в этот раз он наверняка поберегся, иначе выяснилась бы причина конфликта и возник бы справедливый вопрос: откуда унтерфельдфебель Барт знает содержание письма из дома к стрелку Хагену? Командиру отделения, в отличие от старших офицеров, такую информацию знать не полагалось…
А что касалось тумаков Барта и Мюнцера, Хаген выдерживал избиения и пожестче. Зато во взводе его зауважали, а его фраза, обращенная к унтерфельдфебелю Барту, вошла у стрелков в поговорку. Естественно, Хаген теперь стал лютым врагом унтерфельдфебеля Барта. Но Отто считал это для себя за честь и нисколько не унывал, то и дело наталкиваясь на красноречивые взгляды унтерфельдфебеля, горящие лютым огнем. От Краузе эти гипнотические потуги командира отделения не утаились.
— Я уже беспокоюсь за зрение нашего унтерфельдфебеля… — смеясь, говорил он Хагену. — Того и гляди, у него от натуги белки из орбит выскочат… Одно успокаивает: даже в незрячем состоянии его правая рука всегда найдет себе дорогу… На ощупь!..
Теперь, во время смертельной атаки, Отто опять увидел этот ненавидящий взгляд унтерфельдфебеля. Так что лучше было держаться от него подальше. Кто знает, что задумала эта сволочь…
Хотя здесь, на поле боя, любые замыслы оказывались совершенно бесполезны. Смерть тут же вносила свои коррективы в намерения людей, своими кровавыми делами доказывая, что ей одной позволена роскошь чего-то хотеть и исполнять свои желания.
Когда с обоих краев высоты появились танки русских, Отто напрочь забыл о существовании унтерфельдфебеля. Это были средние танки — «микки маусы», как их прозвали стрелки за пару характерных круглых люков на башне. Оба шли наперерез «тиграм», ведя очень плотный огонь из орудий и пулеметов. Для «тигров» эта стрельба серьезной угрозы не представляла. Основной удар обрушившихся осколков и пуль приняла на себя пехота.
Выжили только те, кто успел вовремя залечь. Но и здесь осколки бронебойных русских снарядов, отскакивая от непробиваемых боков «тигров», настигали стрелков.
Двоих носильщиков раненых накрыло русским снарядом. Он срикошетил от башни правого крайнего «тигра» и, пролетев еще метров двадцать, попал прямо в носилки. Два санитара-унтерфельдфебеля в этот момент как раз оттаскивали назад носилки с тяжело раненным командиром первого взвода Мором. От взводного и носилок осталась только воронка, а санитаров, разорванных на куски, разнесло на несколько метров в стороны.
Вторая пара носильщиков не успевала оттаскивать раненых, которые корчились и кричали по всему полю. Помочь им не было никакой возможности.
Противотанковое отделение роты ничего не успело толком предпринять. Еще на подходе русские, которые вели огонь с высоты, устроили настоящий отстрел тех, кто бежал с противотанковыми ружьями. Участок поля от города практически до самой высоты был ровным, как стол. Только у самого подножия начинались овраги и ямы. Спрятаться практически негде, только используя канавы, которые прорыли гусеницы наступающих «тигров». Трава, которой заросло поле, мешала занять выгодную позицию.
Следом за средними танками русских появились тяжелые монстры. Они с ходу открыли огонь по стоявшим на задних позициях «самоходкам», а потом развернули настоящую охоту на «тигров». Скорее это напоминала травлю.
Воспользовавшись эффектом неожиданности, русские монстры психологически подавили немецких танкистов, и те совсем растерялись. Выстрелы немецких танков уходили мимо, а наводчики русских работали без промаха. Ухающие, оглушающие выстрелы огромных пушек, которыми были оснащены башни тяжелых русских танков, выплевывали огромные снаряды. Первым они поразили «тигр», следом за которым шло отделение Барта. Мощнейшую броню пробило насквозь, а часть взрывной волны, уйдя в сторону по касательной, раскидала бегущих во все стороны. Следом возле машины ложились снаряды, выпущенные из других танков. Они поднимали тонны земли. Обрушиваясь на головы солдат, мокрая и тяжелая, как плита, земля заживо погребала их под собой.
Еще две тяжелые машины показались на правом фланге. Между танками бежала пехота. Грязно-зеленые фигурки русских накатывались со всех сторон, и сквозь рев и грохот боя прорывался их наступательный клич.
Отто, уже потом, только после боя, смог сообразить, кто первым подал знак к отступлению. Русские почти одновременно подбили еще два «тигра». Видимо, этот приказ первым отдал командир танкового взвода, который находился в подбитом танке управления, в самом центре поля. Экипаж командирского танка спешно вылез из машины. Они не успели еще отбежать от покинутого танка и на пару метров, как машина содрогнулась от мощного взрыва, потрясшего все ее нутро. Гриб дыма и пламени вырос над развороченной башней. Они сами подорвали оставленный танк.
Примеру командира попытались последовать три других экипажа подбитых «тигров». Тем двум, что находились на левом фланге, пришлось особенно несладко. Один из «тигров» от прямого попадания русского 122-мм снаряда развернуло и наклонило набок, прямо башней к русским. Танкисты, попытавшись покинуть танк, попали под пулеметный огонь русского «микки мауса». Два танковых пулемета русских расстреляли экипаж в упор, и танк двинулся дальше, а начатую им работу уже доделывали подбежавшие к добыче русские пехотинцы.
