и умереть…
* * *
— Но когда наш герой решил, что ему конец, его судьба изменилась. Когда враг отступил и поле боя опустело, рядом с телом воина на землю опустился ангел.
— Ангел? — бормочет Борька. — Деда, ты видел ангела?
— Видел, — улыбается Георгий Петрович, — конечно, видел. А ты знаешь, кем был этот ангел?
— Нет.
Георгий Петрович не может понять, спит ли Борька. По всему выходит, что спит — дыхание ровное, глазки закрыты, — а отвечает всегда впопад, хоть и в полусне.
— Твоей прабабушкой, — отвечает Борис Петрович с грустью. — Вот так.
Он очнулся от боли и холода. Его тело словно стало ареной битвы льда и пламени — простреленные рука, бок и бедро горели, словно на них опустили раскалённое железо; другой бок замерз, буквально закоченел.
Потом он почувствовал, что его куда-то волочат.
Он попытался что-то сказать, но из горла вырывался только хриплый клёкот, словно там ключом закипал кипяток.
— Тише, — ответил ему голос, похожий на звон ледяных колокольчиков, — не говорите, пожалуйста. Вам нельзя, кажется, у вас лёгкое прострелено.
Он послушно замолчал, чувствуя во рту вкус земли и крови. Его волокли, медленно, но верно, порой останавливаясь, но ненадолго. Зрение проясняться не желало, хотя было довольно светло, в небе висела почти полная луна. Во время одной из передышек он наконец увидел, кто его тащит.
Монгольский овчинный полушубок казался на ней тулупом, такой она была маленькой и хрупкой. Шапку она потеряла, русые волосы, коротко подстриженные, рассыпались по вороту полушубка, сливаясь с ним. Она казалась сотканной из лунного света и напомнила ему какую-то полузабытую не то картину, не то икону…
— Ангел, — прошептал он, — вы, наверно, ангел?
В ответ она неожиданно тихо рассмеялась:
— Да нет пока. Вряд ли ангелу под силу было бы вас вытащить, вон какой здоровый. Ничего, тут уже близко… — и добавила серьезно: — Вы только не помирайте, договорились? Вы ведь не умрете?
— Ну, нет, — сказал он, собирая последние силы, — но только если ВЫ пообещаете мне…
Он хотел попросить своего ангела встретиться с ним после того, как… после того, как что, он не знал, да и попросить не успел — потерял сознание…
* * *
— Может, мы его заберем? — спросил Вася, появляясь в дверях. — Ты, наверно, тоже устал, спать уже хочешь…
— Да какой у меня сон? — отмахнулся Георгий Петрович. — Сам знаешь, как старики спят, полчаса прикорнул, и больше не хочется. На том свете высплюсь.
— Ну, что ты, деда, — сказал Вася, — ты еще…
— Да-да, сто лет еще проживу, — покивал Георгий Петрович, — нет уж, и так я уже нажился, до стольника пару лет не добрал пока. Ладно, как Бог судит, так и будет. Идите сами спать, не мешайте с внуком общаться…
— Да, папа, не мешай, — все также сонно подтвердил Боря, — деда мне про ангела рассказывает.
— Ну ты и затейник, дед, — усмехнулся внук, — то драконы, то ангелы.
— Жизнь такая, — пожал плечами Георгий Петрович. — В ней и ангелы, и драконы встречаются чаще, чем нам кажется.
Так они с Варенькой оказались в тыловом госпитале. Нет, она там не работала, ее тоже ранили в тот же день, когда она его вытащила с передовой. Вытащила — и рванула обратно, да и влетела в самую гущу боя. Это только на карте фронт непрерывной линией нарисован — на деле же такое редко бывает, особенно если одна сторона наступает, другая контратакует.
Ранили Варю тяжело, но не опасно: осколочное в плечо, пройди кусок стали повыше, могло пострадать горло со всеми вытекающими — не дай Бог, артерию перебило бы или вену, да и просто ранение в горло само по себе не подарок.
Но ангелы-хранители существуют, и не только в госпиталях. Наверняка какой-то ангел-хранитель в тот день отвел смерть от комсомолки Варвары Марусиной, отвел для того, чтобы она с Георгием расписалась сразу после девятого мая, а затем и повенчалась, уже когда оба на пенсию вышли.
Но до победы было еще очень, очень далеко. Сорок третий год, словно огромный маятник, раскачивался над страной, принося то победы, то поражения.
Георгий вернулся на фронт — как раз перед Курском. Так уж вышло, что фронтовая судьба швыряла его из огня да в полымя. Так уж вышло, что всякий раз судьба эта проводила его за руку по долине смертной тени…
Они прощались на вокзале Воронежа… хотя какой там вокзал — груда камней и щебня, весь город, так и не сдавшийся врагу, так и не захваченный полностью, лежал в руинах. Рядом в эшелон грузили венгерских военнопленных; в другой — на носилках заносили раненых. В третьем отправлялись бойцы на фронт.
Он уезжал на этом третьем; она — на втором. Ранение, хоть и неопасное, нарушило связки, и теперь левая рука Вари почти не работала и до конца жизни так и не восстановилась; хорошо, хоть сохнуть не начала, а риск такой был.
Они немного говорили, больше понимали друг друга без слов. Он знал, что она боится его потерять; она знала, что он не может воспользоваться предложенной демобилизацией по состоянию здоровья, что он должен быть там, в кровавой мясорубке сражений…
— Знаешь, Борька, раненый, огрызающийся дракон — он в чем-то пострашнее даже здорового и полного сил. Когда он понимает, что ему крышка, он только злее становится. И у него отрастают все новые и новые, все более страшные головы. Рубить которые намного сложнее, чем в самом начале…
Он пообещал ей, что вернется, и она поверила. Это было так по-детски — верить в то, что он сумеет исполнить свое обещание. Выжить на войне — это не от человека зависит. Можно лишь снизить вероятность своей гибели, но нельзя защититься от смерти, когда она повсюду. Это все равно что нырнуть в воду, рассчитывая остаться сухим.
Он догнал свою часть под Обоянью; его бывший второй, Вася, уже сам был первым номером, а на груди у него красовалась медаль «За отвагу». Георгий принял нового второго, получил новое, пятизарядное ружье Симонова и приказ — удерживать фас железной дороги любой ценой…
А это оказалось непросто. На их позиции наступали новые танки, намного больше тех, с которыми приходилось встречаться раньше, с более мощной пушкой и более толстой броней. Их называли «пантерами», и, возможно, года два назад они вызвали бы панику у Георгия. Но два года боев изменили что-то во вчерашнем школьнике: вместо того чтобы паниковать, Георгий деловито проверил возможные уязвимые места вермахтовских кошек и выяснил, что они тоже
