Всплывать не так быстро, иначе взлетим, как мячик, и со всей силой ударимся о лед. И не очень медленно, тут тоже есть опасность: снесет под ледяное поле и можно повредить корпус.
Доронин только кивнул, а командир поста отозвался:
— Есть, товарищ командир!
Отданы нужные команды: все взгляды обращены к одному-единственному человеку — старшине, командиру поста. Он стоит в позе мага, совершающего таинство, перед его глазами одни лампочки вспыхивают, другие гаснут, и чувствуется, как невидимые силы подтягивают корабль все выше и выше…
Доронин видит серо-голубое пятно и темные ледяные бугры по краям. Только стрелка глубиномера все время отклоняется влево: 16… 15… 14… 10 метров…
И вот открыт люк. Доронин, Максимов и сигнальщик выбрались наверх. Крепкий морозный воздух ударил в голову и опьянил. Перед глазами лежала снежная волнистая поверхность, покрытая застругами. Сквозь завесу перистых облаков светило солнце. Белая пустыня успокоилась.
— Совсем по-другому встречает нас полюс, — обрадовался сигнальщик.
Моряки щурились под лучами ослепительного солнца. Не верилось, что совсем недавно где-то поблизости крутила пурга и корабль был среди плавучих льдов, наступавших со всех сторон. Казалось, сейчас сама природа в союзе с подводниками.
— Радистам настраиваться на волну по УКВ, — напомнил Максимов.
Теперь была одна забота: оповестить десантников, что корабль снова всплыл. Придется помимо подачи радиосигналов каждые три минуты выстреливать сигнальные ракеты.
Минуты летели, в небо взмывали новые и новые ракеты: красные, белые, зеленые… Они растворялись, таяли в высоте. Пустыня молчала…
Глядя в бинокль, Максимов думал: а что, если все попытки ни к чему не приведут?.. Он вспомнил и о том, что вопреки своему обычаю ласково и заботливо опекать молодежь, к Кормушенко он первое время относился с известной предвзятостью. И все потому, что когда тот попадался на глаза, в памяти точно просыпались от глубокого сна далекие воспоминания. Их Максимов, казалось, давно перечеркнул и не собирался к ним возвращаться. И все же — так или иначе — фамилия Кормушенко напоминала о многом.
«Теперь, только бы их найти, — думал Максимов, — лейтенанту Кормушенко никогда больше не придется почувствовать, что когда-то, до войны, я, по злой воле его отца пережил черные дни…»
— Товарищ адмирал! «Кит-пятнадцать» отвечает!
И тут нее кто-то заметил вдали зеленую ракету. Моряки, расставленные на мостики, закричали: «Они! Они!..»
— Тише! — Максимов припал к биноклю, неторопливо рассматривал казавшиеся совсем рядом, а на самом деле далекие торосы, каждую складку на белом поле, простиравшемся до самого горизонта.
И опять небо прорезала зеленая ракета…
— Они! Наши!
Ракета погасла, а восторги не умолкали. Только Максимов с Дорониным стояли на мостике с невозмутимым видом, еще не веря тому, что все кончилось — они нашлись…
Но, заметив наконец, на снегу темные фигурки, Максимов тоже не удержался, схватил Доронина за руку и по-мальчишески воскликнул:
— Вон они! Видите?!
— Вижу, товарищ адмирал…
…Скоро почти весь экипаж встречал пленников ледяной пустыни.
Кормушенко и Голубев хоть и с посиневшими лицами, но шагали твердо, уверенно, стараясь не показать усталости. Пчелка сидел на санках. У самого корабля мичман хотел было подняться с саней и не смог. Так, вместе с санями, матросские руки и подняли его на палубу.
Подойдя к Максимову совсем близко, Геннадий вытянулся, приложив руку к заиндевевшей ушанке, и доложил:
— Товарищ адмирал, задание выполнено!
Максимов как ни старался не выдать волнения, на его лице нервно подергивалась жилка.
— Молодцы! Поздравляю… Что случилось с мичманом Дубовиком?
— Бур сорвался, повредил ногу. Сначала думали — пустяк, пройдет, вместе на монтаже работали до самого конца, пока не опробовали приборы, а потом он не выдержал, свалился, — объяснил Геннадий.
Атомоход скрылся в толще вод океана и все дальше уходил от полюса. Люди, утомленные напряженными вахтами, тревогами и волнениями за судьбу товарищей, теперь отдыхали, забывшись коротким сном. Максимов тоже расположился у себя в каюте, зажег настольную лампу. И первый раз за сутки стало удивительно легко…
Утро началось намного раньше обычного. Максимов оделся, по привычке первым долгом прошел в центральный пост, увидел, что все идет нормально, успокоился и приказал вызвать к нему Геннадия.
И вот он вошел. Свежий, порозовевший. Он был все в том же сером свитере, словно только что шагнул со льдины на палубу корабля.
Максимов протянул руку, показал на диван и добродушно спросил, взглянув на унты:
— Вам все еще холодно?
— Наоборот, жарко, товарищ адмирал. Кажется, из ледяной пасти вырвались.
Максимов рассмеялся.
— Да, именно, из ледяной пасти. Не думал я, что так получится… Многое можно предусмотреть, кроме шуток природы.
— Ничего, товарищ адмирал, в жизни все надо испытать.
Максимов с беспокойством рассматривал пятна на щеках Геннадия.
— Крепко вас морозец прихватил.
— Не мороз виноват. Я сам прохлопал. Надо было щеки растирать, а я растирал пальцы. Нужны для дела… Сначала съемка, потом пурга поднялась, ничего не видно, и мы сами чуть-чуть не потерялись. Но все обошлось. Программу выполнили полностью. Станцию установили точно по чертежам. Опробовали приборы. Работают как часы…
Максимов взялся за термос и начал разливать чай: один стакан протянул Геннадию, другой поставил перед собой. И было все очень просто, как бы по-семейному.
— А представьте, если бы мы не нашли «окно», не всплыли в тот же день! Что бы вы стали делать? — спросил Максимов.
— Поставили бы палатку и ждали…
— Ну а если бы на другой день мы тоже не появились?
— Опять ждали бы, — как о чем-то само собой разумеющемся, сказал Геннадий. — Нам некуда было торопиться. Я так и решил: пошли наши на погружение. «Не вешать носа, — говорю ребятам. — Если лодка не всплывет, за нами пришлют самолет».
— Точно! — подтвердил Максимов. — Только куда лучше не ждать авиацию, а своим ходом прийти домой. Не так ли?
— Конечно, — согласился Геннадий и начал по порядку рассказывать обо всем, что было после высадки на лед…
— А ракета, товарищ адмирал… Я ничего подобного не представлял… Выскочила из лодки, как рыба из воды, подумала, подумала и понеслась в небо… Все запечатлено от первой до последней секунды, пока она не скрылась…
Максимов сидел, слушал, устало подперев голову, иногда вставлял слово или интересовался какими-то деталями. Чувствовалось по всему, что он в добром настроении.
— Да, а вы не забыли о вашем намерении изучать историю подледного плавания?
— А как же! Я уже литературу подобрал.
— В таком случае, — улыбнувшись, сказал Максимов, — вам придется включить и свою ледовую одиссею… Теперь вы тоже вроде первооткрывателя. Командир первого у нас ледового десанта.
— Что вы, товарищ адмирал! — улыбнулся Геннадий. — Наше дело военное. Мы выполняли приказ…
— Что же вы подарите дочке на память? — спросил вдруг Максимов, после чая посасывая пустую трубку. — Хорошо бы маленького медвежонка. А то она не поверит, что вы были на полюсе.
Геннадий рассмеялся.
— Живой нам не встретился. Придется подарить плюшевого…
И, снова возвращаясь к событиям на полюсе, Максимов спросил, доволен ли Геннадий своими спутниками.
— Замечательные ребята. Мичман Дубовик и с ушибленной ногой работал без устали. Есть же чудаки, болтают, будто мы все на один манер, какие-то стандартные… — вырвалось у Геннадия.
— Встречали таких?
— Да, случалось.
«Не в бровь, а в глаз», — подумал Геннадий и решил, что наступил самый удобный момент вызвать Максимова на откровенность.
— Товарищ адмирал, извините, давно хотел вас спросить. Да все как-то не решался. Вы вроде были чем-то недовольны мною?
— Недоволен? Ничуть. С чего вы взяли?
— Да так получалось, вы не раз проходили мимо, стараясь не смотреть в мою сторону.
— Ерунда! — не очень уверенно произнес Максимов, — Вы не логичны, Геннадий. (Первый раз Максимов обращался к нему по имени.) Имей я что-нибудь против вас, вы никогда не получили бы такого ответственного задания. Могли ведь и другого офицера назначить. Желающих сколько угодно. А остановились на вас, и, поверьте, не случайно…
— Вы правы. А все-таки что-то было. Помните, у вас за завтраком…
На Максимова смотрели глаза, полные доверия, в нетерпеливом желании узнать всю правду.
— Как же, помню! Ну это, Геннадий, особая тема. У нас еще будет время, когда-нибудь поговорим. Во всяком случае, к вам у меня не было дурного чувства. И не будет! Запомните! — твердо проговорил Максимов и, чтобы больше к этому не возвращаться, взял Геннадия за плечо: — Идемте лучше в лазарет, узнаем, как самочувствие мичмана Дубовика.
