— Даже если ты не пойдешь на условия Штубера — спаси меня. Спаси, Беркут!… И, может, придет время, когда я спасу тебя. Что пользы от того, что прикажешь расстрелять меня?
— Мне — никакой. Но земле этой легче станет. Принимая своих солдат, она стонет от жалости и боли. А тебя примет с радостью. Хотя и будет ощущать при этом омерзение.
— Да неразумно это, пойми, неразумно! — моляще простонал Полонский. — Зачем нам убивать друг друга? Помоги мне! Спаси! Ведь там, в крепости…
— Нет, — перебил его Беркут. — Понимаю, ты наслушался проповедей Штубера. Но вы не учли, что, в отличие от вас, я не ищу славы на чужой земле. А взялся за оружие только потому, что на мою землю напали враги. И все мы находимся в лесу только потому, что кому-то нужно защищать ее.
Звонаря увели. Какое-то время все оставшиеся в землянке молчали.
— Хорошо, что удалось разоблачить этих провокаторов, — первым заговорил Отаманчук. — Страшно подумать, что они могли бы натворить в наших отрядах.
— Это только начало, — задумчиво заметил Беркут. — Нужно проверять каждого, кто появится в лесу. Каждого! Мы слишком доверчивы.
После возвращения из Заречного Штубер пригласил журналиста в единственный в Подольске приличный ресторан, одиноко высившийся почти на самом берегу реки, посреди почерневших, захламленных руин. Только лишь за этот дичайший беспорядок бургомистра следовало бы вздернуть здесь же, у ресторана, на виду у всего города. Штуберу показалось, что, глядя на руины, журналист подумал о том же. Но оба промолчали. Были дела поважнее.
Ресторан только что открылся, и они оказались первыми посетителями. Штубера это вполне устраивало: появлялась возможность поговорить с журналистом спокойно и основательно.
Этот газетчик из Берлина — сюрприз Ранке. Подполковник позвонил ему вчера вечером и сообщил, что беседовал с каким-то заезжим репортером, командированным на Восточный фронт. Однако до фронта он не доехал, потому что неожиданно заболел. Да и, судя по всему, его не очень привлекают окопы на передовой. В то же время нужен материал о серьезных боевых действиях, нужен герой в арийском духе.
Ранке сразу сообразил, что есть возможность попасть на страницы газеты и что упускать такую возможность не следует. Старинная крепость, «Рыцари Черного леса», усиленная подготовка отряда особого назначения под командованием ученика самого Отто Скорцени… Все это импонировало журналисту. Правда, нужна была еще солидная акция. Причем немедленно. Этой акцией стала сегодняшняя операция против «партизан» в Заречном.
— Вижу, ваши люди не зря называют себя «рыцарями», — заметил журналист после первой рюмки коньяку. — Отличная операция! Знаете, она заслуживает того, чтобы о ней знали и в Германии. Мы довольно ярко расписываем наши победы на фронтах. Но почти ничего не пишем о таких вот отрядах истинных рыцарей, спасающих население от зверств большевистских банд и в то же время обеспечивающих действие на освобожденных территориях приказов новой администрации, нового порядка.
— Насколько мне известно, наш отряд — единственный на Восточном фронте. Пока функционируют лишь карательные команды. Но ведь вы понимаете, что их нельзя сравнивать с «Рыцарями Черного леса».
— Разумеется, разумеется, — вскинул брови Эрнст Денхоф, как звали этого репортера в мешковатом и одновременно кургузом френче с погонами лейтенанта. — Между прочим, читателям интересно будет узнать, почему ваш отряд разместился именно там, в старинной средневековой крепости. Надеюсь, принимая такое решение, вы руководствовались не только соображениями безопасности?
— Эта крепость напоминает мне рыцарские замки Пруссии. А Штуберы — древний рыцарский род, ведущий свою историю еще от крестоносца Олгафта Штубера, одного из инициаторов Крестового похода в Палестину. Кроме того, крепость — удобное место для специальной подготовки моих «рыцарей». Там они проводят ежедневные тренировки. Мои люди владеют едва ли не всеми приемами рукопашного боя. И всеми видами оружия: от лука и дубины — до пушки. К тому же каждый из них способен действовать самостоятельно в самой сложной боевой обстановке. По существу, эти люди — образцы солдат будущего. Жаль, что у нас мало времени. Во всяком случае, стремлюсь превратить их в таковых.
— Это не может остаться незамеченным, гауптштурмфюрер.
— Ровно через неделю мы планируем нападение на очередной партизанский лагерь. На этот раз — лагерь известного в этих местах партизанского предводителя Беркута.
— Как-как его фамилия? — переспросил Денхоф, вынимая ручку. Блокнот его все время лежал на столе.
— Скорее кличка. Беркут. То есть горный орел. Это его банда совершила сегодня нападение на Заречное. А наш рейд будет рейдом мести. Вот там, думаю, мои люди по-настоящему продемонстрируют свое искусство.
— Весьма сожалею, что не смогу задержаться в вашем городке позднее, чем до завтрашнего дня, — потер отвисающий подбородок репортер. Ему было уже под пятьдесят. Болезненное, синюшное лицо, неприметная фигура, изъеденные паршой реденькие седые волосики едва прикрывали приплюснутую, мертвенно синюю голову. Весь его вид вызывал у Штубера отвращение. Жаль, что он не имел права хотя бы в чем-либо проявить его.
— Вам действительно есть о чем сожалеть, — многозначительно произнес Вилли, галантно благодаря официантку, принесшую им тушеную говядину. Говоря так, он знал, что, даже если бы этому пентюху строго-настрого приказали отправляться с ними в лес, он нашел бы тысячу причин, чтобы избежать этого похода. — Но лишь как солдату. Ибо как журналист вы ничего не потеряете. Это уже не первая наша операция. В общих чертах я хоть сейчас могу описать вам, что и как будет происходить там.
— Буду бесконечно признателен.
— Методика отработана до мелочей. На рассвете сосредотачиваемся несколькими группами вблизи партизанской базы. И пока специально подготовленные пластуны без единого звука снимают партизанские посты, мы, так же беззвучно, подкрадываемся все ближе и ближе к землянкам. Затем штурмовая группа врывается в землянки и действует, вначале используя исключительно ножи и боевые приемы рукопашного боя. Но так продолжается недолго. Часть партизан все же проснулась и пытается оказать сопротивление. И вот тогда вступают в бой основные силы отряда. В ход идет все, вплоть до топоров с партизанской кухни. Мы не признаем классических атак, в результате которых всегда бывают большие потери. Каждый «рыцарь» действует самостоятельно, полагаясь на свою ловкость, волю, выдержку. И выручают его молниеносная реакция и предельная натренированность. Быть может, это не для печати, но пленных, как правило, не берем. Кроме, разве что, командиров и комиссаров.
— Чтобы допросить их, — понимающе дополнил журналист рассказ гауптштурмфюрера.
— Вот именно.
— Сколько у вас людей?
— В операциях обычно принимают участие не более полусотни. Но они вполне заменят два-три батальона, которые нужны были бы для карательной экспедиции против такого отряда, как отряд Беркута. И в этом нет ничего удивительного: пока армейские батальоны подойдут к лагерю, партизаны уже готовы к бою. Кроме того, в лесу эти бандиты чувствуют себя очень уверенно.
— Своих людей вы приучаете именно к лесным боям?
— Естественно. У нас два собственных лесных лагеря, в которых они обучаются ориентированию, психологически настраиваются на ночные рейды и всячески привыкают к лесу, к условиям боя в чащобах.
Штубер еще долго рассказывал об операциях своего отряда, которых никогда не было и которым едва ли суждено осуществиться. Но делал это вдохновенно. Денхоф был в восторге. Мог получиться блестящий репортаж из украинских лесов, главным героем которого станет фигура, способная увлечь не только мальчишек из гитлерюгенда, но и любого толстокожего бюргера, который все еще ворчит, недовольный налогами военного времени.
— Какую же, в таком случае, школу должны были пройти вы сами? — осторожно поинтересовался лейтенант от журналистики, торопливо записывая что-то в свой потрепанный блокнот.
— Вам, вероятно, приходилось слышать такое имя — Отто Скорцени?
— Скорцени? Тот, из Вены? Герой аншлюса? Мне даже посчастливилось побывать вместе с ним в одной берлинской компании. Помню, меня тогда неприятно поразили шрамы на его лице. Кажется, на левой щеке.
— Да, на левой. Два шрама, похожих на змеиное жало. Символично.
— Честно признаюсь, я почти не общался с ним. Человек он довольно замкнутый.
— Умеющий молчать — так будет точнее.
— И что, он действительно такой?… Ну, каким его пытаются изображать сторонники аншлюса в Австрии? Да и вообще, говорят, Скорцени — какая-то особенная личность. Один из тех немногих, кого уже сейчас действительно можно считать сверхчеловеком.
