Вокруг стояла необыкновенная тишина.
И в этой тишине неожиданно раздался крик:
— Стой!
Аскар-Палван, подумав, что ему сейчас попадет за какое-нибудь нарушение, замер на месте. Потом резко, по-военному, повернулся на каблуках.
Напротив Аскара в нескольких шагах стоял хохотавший Бектемир. Друзья кинулись в объятия друг к другу.
Глаза Аскар-Палвана наполнились слезами.
— Жив-здоров? Темир мой! Во сне или наяву?
— Когда увидел тебя издали, не поверил своим глазам. Говорят же: надевший саван уйдет, не надевший придет назад обязательно.
Бектемир положил руку на плечо друга.
— Что ты знаешь о наших? — спросил Аскар-Палван.
— Почти ничего.
— Али пропал без вести?
— Путь кривого оказывается тоже кривым. Неизвестно о нем ничего: ни о живом, ни о мертвом, — сказал Бектемир. — Ну, а как там товарищи? Дубов наш крепок?
— Из тех, кто покуривал с тобой и кто воевал вместе, многих уже нет, — вздохнул Аскар-Палван. — Дубов здесь. Частенько он вспоминает тебя.
Друзья присели на балку и продолжали вполголоса беседовать. Бектемир коротко рассказал о своих приключениях. Аскар-Палван тоже поделился пережитым.
— Помнишь богатырей, которые в сказках избирают путь, "откуда нет возврата", дерутся с драконами, дивами, разрушают заколдованные преграды? — заговорил Аскар-Палван. — По-моему, эти самые богатыри горя не видели. А мы воевали среди болот, проливали кровь, жевали траву, пили мутную воду и выбрались все же из окружения. Когда от холода, усталости не было сил, мы связались с какой-то ротой. Уже вытянувшиеся от худобы, люди обрели надежду, будто в высохшие арыки пришла вода. Однажды на рассвете, когда сеял дождь, мы с двух сторон ударили по фашисту. Да так, что память вышибли у него!
— Наш командир такой человек: если уж возьмет камень в зубы — разгрызет. Мысль у него ясная, а в сердце у него такой огонь, что даже со смертью не потухнет! — восхищался Бектемир.
— Наш Никулин — лучший из командиров! — с гордостью произнес Аскар-Палван. — Не знает, что такое страх, действует, как подсказывают ему голова и сердце. Напрасно не кричит "ура", не гонится за славой, прежде всего заботится о бойцах. Знает, где надо крепко сказать, а где утешить. Если бы все командиры были такими, дела наши были бы хороши.
— Это действительно, — согласился Бектемир. — Бойцы плохого командира не могут сделать хорошим. Но хороший командир из плохих бойцов может сделать настоящих орлов.
— Капитан Никулин нас из ада вывел целыми, — произнес Аскар-Палван и, вздохнув, добавил: — Вот, слава богу, свиделись мы с тобой. О таком счастье даже не мечтал.
— Точно. В таком грохоте увиделись! Редкий случай.
Бойцы положили руки на плечи друг другу. Гордость и вместе с тем добрая, внимательная улыбка, говорившая об искренности их чувств, отразилась на суровых, почерневших лицах земляков.
Колючий ветер срывал над головами друзей последние, редкие листья. Бойцы невольно посмотрели на дрожавшие деревья, на застывшие над ними облака, на дорогу с затвердевшей грязью. Чувство тоски наполнило сердца воспоминаниями о родных местах.
Аскар-Палван припомнил пытавшегося всегда над ним шутить своего соперника по курашу Гупчак-Палвана, нечестного в борьбе и хвастливого.
— Взяли ли этого хвастуна в армию? На каком фронте он ходит-пыхтит? А все-таки неплохой он человек.
Бектемир думал о другом.
Он пожаловался, что нет писем. И с печальной улыбкой добавил:
— Как-то подсчитал я детей брата. Их, оказывается, Двадцать один…
— Их крик и визг весь кишлак оглушит, — засмеялся Аскар..
— Не знаю, если брата тоже взяли в армию, этим цыплятам трудно придется. Было бы письмо, все узелки распутались бы. Возможно, пишут одно за другим, да только оттого, что кружит нас ветром в пучине, словно вот эти листочки, до нас не доходят вести.
— Верно. Если иные бойцы не находят свои части, где уж там бумаге малюсенькой разыскать нас! Но, Темир мой, если тело мое смешается с землей до того, как я получу из дому маленькое письмецо, ох и недовольный уйду я из этого мира!
— Оставь, не расстраивайся, пусть голова будет здоровой! — посоветовал Бектемир. — Вон, зовут меня. Соседи мы, оказывается. Я еще приду. Передай привет ребятам!
В эго время пробегавшая мимо медсестра внезапно повернула назад и резко остановилась около бойцов.
— Салям, братья, слова ваши, как огнем, обожгли мой слух.
Аскар-Палван, опешивший, смотрел на нее.
Бектемир вскочил с места и сжал между своими ладонями протянутую руку девушки.
— О боже, узбечка? Откуда вы прибыли? Из Ташкента? Вы доктор?
— Нет, простая сестра. Из Ташкента. Недели две, как приехала.
Девушка протянула руку Аскар-Палвану, который, только теперь опомнившись, вскочил с места. Палван долго жал руку девушки.
— Хвала вам! Рахмат! Вон из какой дали вы прибыли! Как Узбекистан? Давно оттуда?
— Узбекистан такой, каким вы его видели. На поле и в городе кипит работа, — улыбнулась девушка. — Ничуть не изменился. Только стал больше трудиться.
Бойцы, взволнованные и удивленные, не в силах были оторвать взгляда от девушки с большими черными глазами. Они не знали, что говорить, и только переглядывались между собой. Наконец Аскар-Палван тихо сказал:
— Удивительные девушки у нас есть. Их смелость не описать. Как в легендах. Как вас зовут?
— Алтынай, — просто ответила медсестра. — Алтынай…
— Хвала нашим сестрам. Уже то, что они ходят по такому аду, — героизм, — улыбнулся Бектемир.
— Нет, нет, преувеличиваете. На войне все мы равны, все мы бойцы. Ну, о чем вы здесь беседуете? — спросила девушка.
— О делах наших… — произнес Бектемир, нахмурив брови. — Отступаем. Москва в большой опасности. Немцы, без конца посылают свои танки, самолеты. Тяжелые времена.
— Да, времена тяжелые, — согласилась Алтынай с серьезным видом. — Будут сильные, кровавые бои, но все же мы опрокинем немца. — Она посмотрела ка Аскар-Палвана и Бектемира. — Конечно опрокинем. Возможно, мы и умрем, но наша Родина победит…
— Знаем, — ответил Аскар-Палван. — Видим каждый день, как бьются наши.
— То-то, — засмеялась Алтынай.
— Как хлопок, осведомлены вы? — вдруг торопливо спросил Бектемир.
Алтынай вновь рассмеялась:
— Хлопок хорош, план, конечно, будет выполнен. Народ замечательно работает.
— Радостно об этом слышать. Расскажите, сестричка, о Ташкенте.
Девушка решительно ответила:
— К сожалению, больше не могу. Работы у меня много, раненые ждут.
— Хайр, племянница. Будьте осторожны… — посоветовал Аскар-Палван, прощаясь.
— Постараюсь.
Бектемир прошел с ней еще несколько шагов. Не хотелось ему расставаться с девушкой.
— Как-нибудь я приду к вам в санбат, хорошо? — сказал он и смутился.
— Хорошо. Здесь недалеко. Пожалуйста, — протягивая руку, произнесла девушка.
Прощаясь, Бектемир задержал ее руку, пристально взглянул в глаза.
Девушка ответила добрым, ласковым взглядом.
— Заходите, — повторила она шепотом.
Она стояла, опустив голову перед бойцом, который так неожиданно встал на ее пути.
На потемневшем небе с реденькими облаками тускло блестел серп луны. Еле слышно доносился орудийный гром.
Ветер слегка шевелит коротко подстриженные волосы девушки.
А она все не может поднять голову, прислушиваясь к тяжелому дыханию солдата, сердце догадывается о его горячем взгляде.
Вздрогнув, Алтынай посмотрела на бойца, медленно освободила руку из широкой ладони и ушла.
Бектемир сразу почувствовал вокруг какую-то пустоту.
Девушка исчезла за реденькими деревьями.
Бектемир остался наедине с чудесной, необыкновенной мечтой, рожденной этой неожиданной встречей.
Генерал встретил Никулина рассеянно. Резким движением руки он указал комбату на табурет и продолжал прерванную беседу с двумя молоденькими лейтенантами в новом обмундировании. Видимо, эти командиры только что прибыли на фронт.
Никулин, прислушиваясь к разговору, посмотрел на широкую, сложенную наспех, гудевшую от пламени печь. Пробегая взглядом по сырой землянке, он иногда исподлобья посматривал на высокого, худого, с густыми черными волосами генерала, один глаз которого был всегда чуть прищурен.
Хотя при первой же встрече некоторые стороны его характера пришлись капитану по душе, он сказал себе, что бои покажут, из какого материала он слеплен.
А сейчас Никулину нравились и тонкие, глубокие борозды, пролегшие от длинного, острого носа к уголкам губ генерала, и волнение, переполнявшее его, когда он говорил.
Генерал Соколов встал и крепко пожал руку лейтенантам. Проводив их до двери, он закурил папиросу и, пуская клубы дыма, снова опустился на табурет.
