«Стоп, — подумал Крот, натягивая шинель, — сейчас я должен выбросить из головы всю эту романтическую любовную чепуху и подготовиться к предстоящей встрече на явочной квартире. Тем более неизвестно, что меня там ждет». Он вынул пистолет «ТТ» из кобуры и переложил в карман шинели, сняв с предохранителя: в минуты опасности он метко стрелял прямо сквозь шинель, не доставая оружия. Нож-финку достал из вещмешка и засунул в сапог, за голенище. Еще он всегда имел наготове, за пазухой, мешочек-кисет со смесью истертого в порошок перца с табаком: щепоть такой смеси, брошенной в глаза, на время совершенно ослепляла противника и к тому же сбивала со следа собак — если ею присыпать пути отхода. Конечно, при наличии смершевской засады все это вряд ли поможет, но без боя он сдаваться не намерен! На крайний случай в левый карман шинели Крот положил гранату — «лимонку» Ф-1. Закинув через плечо свой армейский вещмешок с нехитрыми пожитками и припасами, Яковлев вышел на крыльцо, закрыл на замок входную дверь и положил ключ под коврик — как велела Нина. Никаких прощальных записок он не оставлял и назад возвращаться уже не собирался: в его положении не до сантиментов. Однако человек предполагает, а господь бог располагает…
Вернуться ему все-таки пришлось, и при обстоятельствах весьма драматических: жизнь порой закручивает такие сюжеты — ни один писатель-романист с самой богатой фантазией не придумает! Но это произойдет еще очень и очень не скоро — сейчас, разумеется, Яковлев не мог этого знать: человеку не дано знать свое будущее, скрытое за семью печатями среди страниц таинственной и загадочной книги судеб…
Калитка нужного Кроту небольшого деревянного дома была не заперта, он вошел во двор и постучал во входную дверь: видимо, та была заперта изнутри, на засов. Снаружи висячего замка уже не было — значит, хозяин точно был дома. Вскоре в сенях послышался какой-то шум, потом шаги человека, и наконец хриплый настороженный голос негромко спросил:
— Кого там принесло?
Яковлев ответил начальной фразой данного ему пароля:
— Михаилу Петровичу привет от дяди Гены, с Севера!
Момент для Крота был весьма напряженный: правая рука его сжимала пистолет в кармане, и он готов был применить его в любую секунду.
— Как он там, по-прежнему страдает ревматизмом? — ответили из-за дверей, и у Яковлева отлегло от сердца — отзыв был правильным. Но расслабляться пока было рано: если смершевцы «взяли» хозяина явки, они без труда могли выведать отзыв. Однако теперь Кроту ничего не оставалось, как закончить пароль второй условной фразой:
— Теперь пошел на поправку, вашими молитвами!
Послышался звук отодвигаемого массивного засова, потом дверь отворилась: на пороге скорее угадывалась в полной темноте фигура человека, который хрипло произнес:
— Заходи!
Яковлев шагнул за порог, дверь закрылась, и на мгновение он оказался в кромешной темноте. Потом чиркнула зажигалка, и слабый огонек ее осветил небольшие сени, потом хозяин открыл вторую дверь, и они зашли в небольшую комнатку, слабо освещенную горевшей керосиновой лампой. Окна были закрыты светомаскировочными шторами, поэтому с улицы свет не был виден и дом казался нежилым. Впрочем, из-за режима светомаскировки так выглядели все дома Смоленска в ночное время. При свете «керосинки» Яковлев смог разглядеть хозяина: коренастого мужчину с редкими волосами, на вид лет пятидесяти, с маленькими, близко посаженными и бегающими глазками. Одет он был в солдатские брюки-галифе, армейскую телогрейку и обрезанные, укороченные валенки — в доме было холодно. Правую руку, как и вошедший гость, хозяин держал в кармане брюк. «Держу пари, — усмехнулся про себя Крот, — у него там пистолет». Между тем хозяин напряженно рассматривал вошедшего, и Яковлев решил несколько разрядить обстановку: достал правую руку из кармана и протянул хозяину:
— Николай Николаевич!
Они обменялись рукопожатием.
— Спиридонов Михаил Петрович! — представился хозяин.
Конечно, оба назвались фиктивными именами, в соответствии со своими «легендами». Агент не должен обладать «лишней» информацией, поэтому Яковлев практически ничего не знал о человеке, к которому пришел: штурмбаннфюрер дал ему лишь адрес и пароль этой явки — для восстановления связи с разведцентром в критической ситуации. В подобном положении был и «дядя Миша»: согласно полученным от немцев инструкциям, ему вменялось в обязанность оказать помощь (в том числе предоставить рацию для связи) человеку, который явится с этим паролем, — вот и все! После рукопожатия напряженность несколько спала: если Яковлев боялся попасть здесь в засаду «Смерша», то хозяин опасался «подставы» — вместо настоящего агента на явку мог заявиться советский офицер-контрразведчик. Конечно, в их положении по определению подвоха и предательства можно ожидать в любой момент — тем не менее оба несколько успокоились и расслабились.
— Присаживайся, — хозяин указал гостю на один из двух стульев, стоящих около небольшого квадратного стола в углу комнаты, — можешь не снимать шинель, у меня прохладно: печь не топлена.
Яковлев сбросил вещмешок, повесив его на спинку стула, потом снял пояс с портупеей и кобурой и расстегнул шинель — тут же, на край стола, положил фуражку. Когда сел, огляделся вокруг: комната была небольшая, с минимальным количеством мебели — стол с двумя стульями, в другом углу неприбранная кровать и еще ободранный бельевой шкаф. Все было грязным и неопрятным: давно не мытый пол с валявшимися в углу окурками папирос и пустыми бутылками из-под водки, грязные стены с паутиной по углам, и даже воздух в комнате был пропитан запахами водочного перегара, табачного дыма, чеснока и давно не стиранного белья. Хозяин подсел к столу прямо напротив Крота. Вид «дяди Миши» (так называла его Нина Блинова, и так же, про себя, непроизвольно окрестил его Яковлев) вполне соответствовал окружающей обстановке: неопрятный и запущенный. Из-под расстегнутой у ворота телогрейки выглядывала грязная рубашка в клетку, лицо заросло щетиной, под глазами мешки. На столе, среди грязной посуды, рядом с керосиновой лампой стояла наполовину початая бутылка водки, какая-то закуска: куски черного хлеба, открытая банка рыбных консервов, кусок копченой колбасы. Похоже, приход Яковлева совпал с поздним ужином, и хозяин, выдвинув ящик стола, достал и поставил перед гостем второй стакан: налил себе и Яковлеву по сто грамм и, подняв свою порцию, произнес:
— За встречу! — после чего тут же выпил, затем подцепил вилкой консервированную сардинку и закусил, исподлобья глянув на Крота. — А ты чего, особого приглашения ждешь?
Второй вечер подряд пить водку у Яковлева не было ни малейшего желания, но в данной ситуации пить придется — он это отчетливо понял по выжидательному выражению лица хозяина.
— За встречу и за знакомство, — поддержал тост Крот, после чего добавил: — Можешь звать меня Николай.
— А это уже второй тост! — «дядя Миша» тут же разлил по стаканам остатки водки. — Ты, значит, Николай, а я, стало быть, Михаил — вот за это и выпьем!
Они выпили по второй, потом Спиридонов закурил папироску и предложил Яковлеву — тот отказался.
— Да ты ешь: с дороги небось голоден, — «дядя Миша» подвинул гостю консервы, хлеб, колбасу, достал вторую вилку, — ешь, на меня не смотри — я едок еще тот!
— Что так, нет аппетита?
— Какой тут, к черту, аппетит! — Спиридонов со злостью швырнул окурок в угол. — Ты давно с «той стороны»?
— Не должен тебе этого говорить, но скажу: выброшен на парашюте два дня назад.
— Два дня назад! — «дядя Миша» как-то неестественно рассмеялся, и стало видно, что он уже сильно пьян.
Поднявшись со стула, он подошел вплотную к Яковлеву и, дыша ему в лицо водочным перегаром, заговорил каким-то истерическим полушепотом:
— Я тебе тоже ничего не должен говорить, но скажу — и пошли они все куда подальше! — При этих словах Спиридонов, покачнувшись, погрозил кулаком куда-то в пространство. — Я здесь уже год и два месяца, представляешь?! Четырнадцать месяцев на волоске от смерти: каждую минуту прислушиваюсь, особенно по ночам, к любому звуку, стуку, шороху — вдруг за мной! Вот ты постучал в дверь, а у меня сердце в пятки — все, конец, смершевцы-чекисты пожаловали! Можешь ты такое понять и представить?!
Яковлев, слушая Спиридонова, прекрасно представлял его положение: сам по нескольку месяцев находился на задании в советском тылу. Конечно, для этого надо было иметь железную выдержку и хладнокровие — «дядя Миша», похоже, этими качествами в достаточной мере не обладал. А вернее всего, просто-напросто стали сдавать нервы: более года в советском тылу — срок огромный. Рассуждая здраво, этого Михаила давно надо было отзывать на отдых — так бы немцы и поступили в «хорошие времена». Но где они, те времена? Фронт трещал по швам и уже докатился до границ Германии, Третий рейх агонизировал, и только слепой не видел, что война немцами безнадежно проиграна. Будут ли сейчас в Берлине, в 6-м управлении, проявлять заботу о нервном состоянии таких вот русских агентов, в свое время тысячами засланных в советский тыл? Все, на что они могут рассчитывать, — это ободряющие радиограммы из разведцентра о скором переломе в войне и неизбежной победе Германии да еще на редкие «посылки», выброшенные с самолетов или доставленные курьерами, — с деньгами и питанием для рации, взрывчаткой и оружием. При этом немецкие хозяева требовали: резко усилить диверсионную работу в советском тылу, обеспечить разведданными по широкому спектру. Спиридонов, как позже узнал Крот, занимался сбором и передачей информации по воинским перевозкам на железной дороге через станцию Смоленск. Кроме напарника-радиста, в группу входил завербованный ими железнодорожник — составитель поездов, — от него и шла в основном нужная разведывательная информация — ее периодически передавали по рации за линию фронта. Немного поостыв, Спиридонов задал вопрос, который с самого начала (Яковлев это чувствовал) так и вертелся у него на языке:
