— Ого, немцы! — горланил он, чтобы слышали другие. — «Культурная нация»... Я сам так думал, пока собственными глазами не увидел. Это же самые настоящие живодеры, проклятые, в них человеческого ничего нет...
Люди удивленно смотрели на чересчур смелого оратора и боком, боком отходили прочь. Очень уж подозрительно говорил этот хромоногий скелет.
Не поймав ни одной жертвы, Рудзянко скверно ругался и шел дальше, забирался в толпу и снова прислушивался да приглядывался.
Только однажды клюнуло.
Рудзянко, как всегда, пришел на фабрику-кухню обедать. Еще от порога присмотрел в углу столик, за которым сидел лишь один человек. Потирая с мороза руки, направился туда. По привычке под мышкой держал свою палку, которая теперь уже и не нужна была, — нога давно зажила. Палку поставил рядом у стены, а сам опустился на стул, всматриваясь в соседа.
Бросив беглый взгляд на кисть его левой, простреленной руки, Рудзянко тихо вскрикнул:
— Га, неужели это ты?
— Как видишь, братец Обломов, я. Самый натуральный я...
— Ну и ну! — удивился Рудзянко, который в госпитале назвал себя Обломовым и на эту фамилию потом подделал себе документы.
Перед ним был один из тех, кто лежал с ним в госпитальной палате, Бобровский.
— А ты как оттуда выбрался? — спросил у него Рудзянко.
— Убежал, как и ты.
— Чем занимаешься? — обрадовавшись находке, почти шепотом спросил Рудзянко.
— Ничем, братец Обломов... Пока что ничего интересного не нашел. Все еще присматриваюсь, — так же тихо ответил Бобровский.
— А как у тебя с документами? — еще тише, почти упираясь лбом в лоб соседа, снова спросил Рудзянко.
— Ого, здесь братец, у меня ажур! — уже громко ответил Бобровский, а потом, спохватившись и перейдя на шепот, продолжал: — Может, и тебе нужно сделать? Ну, скажем, паспорт или военный билет? Могу...
— Где ты берешь бланки? — не ответив, поинтересовался Рудзянко.
— Бланки военных билетов нашел в подвале военкомата на площади Свободы. Много! А паспорта покупаю в одном месте. Недорого! Ну, так как же, сделать тебе?
Рудзянко растерялся. На это он не рассчитывал. Шеф тоже не давал инструкции, как быть в таком случае. Нужно как-то выкручиваться самому.
— Денег пока что нет...
— Нет, так будут. Ты же не калека, найдешь... Если деньги достанешь, то ищи меня здесь. Я часто тут бываю. Ну, пока, до встречи!
Помня о своей службе, Рудзянко поспешил на явку. Шеф у него теперь был новый — высокий брюнет с грубыми чертами лица. Ходил всегда в штатском желтом кожаном пальто и такой же шапке-ушанке. Этот, видать, был из прибалтийских немцев, говорил по-русски, хотя и с заметным акцентом. Ему и рассказал Рудзянко о своей встрече.
— Документы закажите, — приказал шеф. — Но этого мало. Нужно узнать, кто с Бобровским еще занимается подделкой. Он ведь сам признается, что не один действует. Кто-то продает ему бланки, оформляет документы, ставит печати и подписи... Все, все выведайте. А потом нужно вашего Бобровского арестовать. Вот вам записка — получите четыре литра водки. Это чтобы заплатить за документы...
Бобровский очень охотно согласился за четыре литра водки сделать паспорт и военный билет на имя Обломова. Но он ничего не сказал о своих сообщниках.
— Это, братец, дело, можно сказать, деликатное, и чем меньше людей знает о нем, тем лучше. Тебе нужны документы? Пожалуйста, сделаем первоклассные! Твоим друзьям? Тоже можно, если ты за них поручишься, под твою личную ответственность... Ведь здесь головой можно поплатиться...
Понимаю, понимаю...
— Но выручать честных советских людей нужно? Нужно! А кто это сделает, если не мы? — Немного помолчав, Бобровский спросил: — Есть у тебя еще знакомые, которые нуждаются в документах?
Рудзянко ответил не сразу:
— Надо подумать, — может быть, и найду.
— Только ты осторожней, братец Обломов... — еще раз предупредил Бобровский. — А твои документы будут через неделю. Встретимся здесь, получишь.
Через неделю действительно он ждал Рудзянку на фабрике-кухне. Когда уселись за стол, молча достал завернутые в газету паспорт и военный билет и подал. Простреленная рука его заметно дрожала.
— Спасибо, — выдавив на худом лице улыбку, сказал Рудзянко. — Сейчас пойдем ко мне, получишь водку.
— Во, хорошо! — обрадовался Бобровский. — Тогда можно будет и пообедать. Пошли!
Едва они сошли с крыльца, сзади подскочили трое в штатском и подхватили их под руки: двое — Бобровского, один — Рудзянку.
— Спокойно, вы арестованы! Идите так, будто ничего не случилось... Мы — старые знакомые. Веселей, веселей...
Немного в стороне стоял шеф Рудзянки. Он сделал вид, что не понял того, что здесь произошло, и ждет кого-то из фабрики-кухни. Но одним глазом искоса следил за каждым движением своих подчиненных.
Арестованных повели по глухому переулку к Советской улице. Вдруг Рудзянко, как было условлено с шефом, изо всех сил бросился наутек. Агент, шедший рядом с ним, с криком побежал вслед. За углом Рудзянко бросился на улицу Берсона, а конвоир его умышленно отстал.
Теперь уже Рудзянко шел на явку с уверенностью, что заслужил похвалу хозяина. Видно, Бобровский — птичка довольно важная, если может фабриковать документы. Верно, у него есть крепкая подпольная организация. Встретившись с шефом, Рудзянко несмело спросил:
— Ну, как Бобровский? Признался?
Шеф поморщился и буркнул:
— Казус получился... Бобровский — агент шуцполиции. Он сам хотел поймать тебя. Они практикуют такое: продают документы с еле заметным надрезом на определенном месте, а потом во время проверки или прописки арестовывают владельцев таких документов.
Рудзянко стоял, как мыла съевши. Даже сам шеф начал успокаивать его:
— Ничего, случается... Недоразумения могут быть. На первый раз мы прощаем тебя. Но впредь будь более внимателен. Ищи, настойчиво ищи... Есть сведения о подпольном большевистском горкоме. Тебе нужно пролезть в него.
Некоторое время Рудзянко бродил по городу, обдумывая, через какие щели протиснуться в подполье. Но так ни до чего определенного и не додумался. И только спустя несколько дней ему неожиданно повезло, — проходя по улице, он заметил знакомое лицо. Остановился, схватил человека за руку:
— Подожди, подожди, дружок, чего зазнаешься?
Тот моргал глазами, не веря себе:
— Так и ты здесь? Вот это диво! Чудесно, что мы встретились!
Рудзянко узнал Никиту Гуркова — человека, с которым также долго лежал в госпитале. Они даже вместе выбрались оттуда с помощью Ольги Щербацевич. Но Никита как-то отбился тогда от их компании. Сейчас они наперебой старались расспросить друг друга: как, да что, да какие у кого планы...
Неуравновешенный Никита Гурков не умел держать язык за зубами. Давно ли он только мечтал выбраться из-под надзора госпитальной стражи, а удачно выскользнув на волю, держался так, будто вокруг на сотни верст — ни одного фашиста.
Теперь, после долгих прожитых лет, в мирных условиях, мы можем сурово осудить многое из того, что тогда делалось подпольщиками. Мы можем жестоко упрекнуть их за чрезмерную доверчивость, за неумение соблюдать элементарные правила конспирации, за многие организационные промахи в работе. И все это будет справедливо.
Ошибались? Да, ошибались, и довольно часто... Дали пробраться в подполье фашистским шпионам и провокаторам? Да, недосмотрели, доверились, дали... Поплатились за это? Конечно, поплатились.
Но кого винить? Тех, кто ошибался? Так они же ошибались потому, что не знали, с какой стороны подступиться к делу. Разве кто-нибудь даже за день до войны догадывался, что ему придется самому возложить на себя бремя ответственности за судьбу родины? Или думал кто-нибудь из них, скажем, в первую неделю войны, что такое подпольная работа в тылу врага? Им, коммунистам, честным советским людям, никто не говорил — создавать подпольную организацию, никто их не учил методам подпольной борьбы. Всё они делали сами, по зову своего сердца, по своему собственному разумению. И ошибки, которых они совершили немало и за которые расплачивались кровью, — не их вина, а их беда.
Среди многих ошибок самой тяжелой была та, которую допустил Никита Турков. Увидев Рудзянку, он радостно воскликнул:
— Вот хорошо, что мы встретились!
Оба направились в тихий переулок.
— Ну, как ты зовешься теперь?
— Документы имею на Обломова...
— Вот и хорошо. Кое-как перебиваешься?
— Перебиваюсь. Научился сахарин добывать, торгую понемногу, тем и живу.
Здесь он не соврал. Новый шеф сразу же после их знакомства предложил Рудзянке торговать сахарином. Даже станок передал для расфасовки сахарина. Большая доля выручки шла шефу, но и себя Рудзянко не обижал. Спекуляция сахарином давала ему возможность шнырять по рынку и подслушивать.
— И много зарабатываешь?
