19
В день посещений множество людей собралось в столовой, которая по этому случаю была превращена в комнату для свиданий. Под бдительным присмотром охранников семьи ненадолго воссоединялись. Несмотря на требование говорить только по-французски, там звучали самые разные языки. Мария-Луиза ожидала мужа и сына в углу этого большого зала. Когда они вошли, она встретилась с ними взглядом, полным смущения. Одета Мария-Луиза была очень просто, в короткий жакет с желтой звездой на груди. Слегка ссутуленные плечи, потускневший цвет лица. Мужчины сняли шляпы, обняли ее и присели на плетеные соломенные стулья. Справившись о здоровье и условиях содержания, они перешли к теме, которая занимала все их мысли. Предпринимались шаги для ее освобождения. Мария-Луиза была невинной жертвой ошибки. Вполголоса упомянули имя маршала. Они пытались вести себя уверенно, но во взглядах сквозило смятение.
— Не волнуйтесь, мама, мы очень скоро вернемся за вами, — сказал Франсуа, поднимаясь.
На лице Марии-Луизы появилась слабая улыбка. Она старалась держаться мужественно, но, когда муж и сын вышли из столовой, ею овладели мрачные мысли. Сколько еще ей придется терпеть это мучительное заточение?
В день мессы около шестидесяти женщин, почти все с непокрытой головой и без чулок, ждали у подножия лестницы. Многие из них носили звезду. Большинство «подруг евреев» тоже были здесь — около дюжины женщин из простых семей, в основном молодых, интернированных за проявление симпатии к евреям. Они либо носили звезды в знак солидарности, либо портили их, добавляя причудливые надписи. Мария-Луиза, для которой ношение звезды было клеймом, видела в этом скорее акт безрассудства, чем героизма. Эти девушки, бросившие вызов запретам, теперь были обязаны носить звезду и ленту с надписью «Подруга евреев». Как и многие другие, они стремились попасть на мессу, чтобы продемонстрировать свою приверженность христианству. «Ненадолго хватило их героизма», — с горечью подумала Мария-Луиза.
После получасового ожидания охранник отвел их в столовую, где должна была проходить служба. В центре помещения сдвинули столы, разделив его на две части — женскую и мужскую. Все стояли. Священник установил свой переносной алтарь на обычном казарменном столе. Уверенной рукой он расстелил три белые салфетки, поставил распятие, свечу и потир. Жены арийцев стояли в стороне от других заключенных. Мария-Луиза заняла место среди них в первых рядах. Священник раздал маленькие молитвенники с потрепанными обложками. Прихожане с воодушевлением запели «Я — христианин», и месса началась. Впереди стоял капеллан в очень простом облачении. Женщина, обращенная лицом к собравшимся, вела с ними диалог, следуя тексту молитвы на французском языке. Мария-Луиза была не слишком удивлена этой упрощенной, стилизованной литургией, в которой отсутствовала латынь: содержание под стражей практически лишило ее способности удивляться, и она всецело подчинилась этому нестандартному ритуалу. Момент причастия, пусть и не такой, как она привыкла, принес ей чувство облегчения. Она нашла утешение в молитве. Тюремное заключение подорвало ее силы, но надежда оставалась. Для ее освобождения предпринимались все необходимые шаги. Это вопрос всего лишь нескольких дней, убеждала она себя.
18 июля 1942 года началось так же, как и любой другой день. Для Марии-Луизы это была третья суббота, проведенная в заключении, которая ознаменовала начало четвертой недели ее пребывания в Туреле. Эта зловещая круглая дата принесла еще один повод для терзаний — накануне распространился слух, что в Париже арестованы сотни евреев. Мария-Луиза, совершенно выбитая из колеи, не желала слушать эти новости, которым не было никакого подтверждения. После обеда она, как обычно, села на кровать и стала перечитывать письма. Вдруг вошел мужчина и окликнул ее по имени:
— Вы освобождены. Пройдите в административный офис.
Она не могла поверить своим ушам. Вокруг царило всеобщее изумление — заключенных редко отпускали на свободу. Маркиза собрала вещи, раздала соседкам по камере остатки того, что ей передавали родные. Пожав руку нескольким женщинам, она сдержанно попрощалась и направилась в административный офис. Там она, как и в первый день, лицом к лицу столкнулась с изображением маршала, застывшим в торжественной позе. Мария-Луиза попросила позвонить ее мужу. Через два часа полицейский инспектор вручил ей удостоверение личности, продовольственную карточку и справку об освобождении. Дверь распахнулась на залитую светом улицу. Луи уже ждал ее. Увидев жену, он вышел из машины, забрал у нее чемодан и положил его в багажник. Взволнованно обменявшись парой слов, они поспешили сесть в машину. Как только за ней закрылась дверца, Мария-Луиза дала волю эмоциям. Слезы, которые она подавляла в течение последних нескольких недель, хлынули наружу вместе с переполнявшими ее чувствами. Она плакала от усталости, ярости и облегчения. Луи попытался взять ее за руку. Она протестующе оттолкнула его:
— Заводите, Луи! Прошу вас, давайте поскорее уедем отсюда!
Вскоре их машина слилась с пылающим горизонтом июльского дня.
20
16 и 17 июля 1942 года около тринадцати тысяч парижских евреев, включая четыре тысячи детей, были арестованы в своих домах и собраны на велодроме «Вель д’Ив». Всех их предполагалось поместить в лагеря Дранси, Питивье и Бон-ла-Роланд, а затем отправить на восток. 18 июля, после трех недель административного заключения, Мария-Луиза де Шасслу-Лоба вышла из ворот лагеря Турель, направляясь в свой дом в Париже. «Освобождена по приказу начальника тайной полиции при военной комендатуре Франции», — говорится в следственной записке Службы общей информации Префектуры полиции, датированной июнем 1945 года. Наряду с немецким посольством в Париже и гестапо военная комендатура была одной из основных оккупационных структур. Кто отдал приказ об освобождении Марии-Луизы? Невозможно не заметить в этом деле тень маршала Петена. Именно от него исходила эта инициатива. 12 июня 1942 года, через тринадцать дней после публикации восьмого немецкого указа об обязательном ношении евреями желтой звезды, маршал Петен направил письмо Фернану де Бринону, представителю французского правительства на оккупированных территориях, в котором изложил собственную интерпретацию антиеврейских мер.
Уважаемый господин посол,
мое внимание неоднократно привлекалось к плачевной ситуации, которая возникнет в некоторых французских семьях, если недавний указ оккупационных властей, предусматривающий ношение специального значка для евреев, будет применяться без возможности обеспечить естественную и необходимую избирательность.
Я убежден, что и сами немецкие верховные власти прекрасно понимают, что без определенных исключений не обойтись; более того, в тексте восьмого указа такие исключения предусмотрены.
Это представляется мне необходимым, чтобы справедливые меры, принятые против евреев, были поняты и приняты французами.
В связи с вышеизложенным прошу Вас настоять на том, чтобы главнокомандующий оккупационными войсками во Франции поддержал позицию, которую Вы изложите ему от моего имени. Таким образом Генеральный комиссар по еврейским вопросам получит возможность в индивидуальном порядке принять исключительные меры для урегулирования некоторых особо тяжелых ситуаций, которые могут быть доведены до нашего сведения.
С искренним уважением,
Ф. Петен
Лишний раз демонстрируя свой антисемитизм и активную поддержку проводимой немцами политики, Петен называет меры, принятые против евреев, «справедливыми». В том же письме маршал беспокоится о «плачевной ситуации», к которой эти меры могут привести в «некоторых французских семьях». Он просит принять особые меры в отношении тех, кого хочет защитить. Эти просьбы об исключениях были связаны только с «недавним декретом… предусматривающим ношение специального значка» и не касались остальных мер, принятых против евреев с сентября 1940 года.
