Элени с полным безразличием относилась к своей одежде, считала унизительным даже смотреть на красивые платья, выставленные в витринах. В швейной мастерской, где ей довелось работать, она ссорилась с девушками, помешанными на нарядах, называла их «обезьянами».
Как только в мастерской сократились заказы, ее уволили первой.
Целыми днями бродила она по огромному городу без гроша в кармане. Стучалась во все двери, упорно искала работу… У нее появилась привычка плевать сквозь зубы, точно уличный мальчишка.
Поздно вечером возвращалась Элени домой, совершенно разбитая. Гораздо больше, чем в куске хлеба, нуждалась она в ласке. Но, ни с кем не обменявшись ни словом, замертво падала на кровать…
Никос тотчас повернулся к матери.
— Спит? — спросил он.
— Да.
Мариго хотела сесть рядом с детьми. Она искала их близости. Но Никос поднялся с места.
— Ты уходишь? — спросила она.
— Сбегаю на площадь узнать новости. Я не задержусь.
— Хорошо, Никос.
Тогда Мариго предпочла пойти на кухню. Ей трудно было оставаться наедине с Элени. Она даже закрыла за собой дверь. Есть такие минуты, когда человеку лучше всего побыть одному.
Оставшись одна, Элени особенно остро почувствовала гнет смерти, подкравшейся к их дому. Отдельные события прошлого, казавшиеся ей до сих пор незначительными, теперь оживали в памяти и глубоко волновали ее.
Она прошлась по комнате. Мерный бой часов, словно удары молотка, нарушал тишину. Элени остановилась перед дверью отца.
Точно магнитом тянуло ее к умирающему.
Она открыла дверь и бесшумно проскользнула в комнату. Ночник отбрасывал на стены бледные тени. Окна были закрыты. А вот и кровать отца.
Подойдя поближе, Элени стала смотреть на умирающего. Он был в глубоком забытьи и лежал на спине, закрытый по шею грубым красным одеялом. Видно было только его восковое лицо; открытый рот судорожно ловил воздух. Элени притронулась кончиками пальцев к его лбу и сразу почувствовала угрызения совести. Всегда ей казалось, что она презирает отца. Элени возмущало его поведение, привычка разыгрывать из себя шута, неискренность. В последнее время она неоднократно пыталась его унизить.
Однажды за обедом Хараламбос потянулся к ее тарелке, которую она отодвинула от себя, не собираясь доедать оставшуюся там фасоль.
— Ну вот! Ты только и смотришь, что бы такое стянуть! — проворчала она.
Действительно, из-за своей старческой прожорливости Хараламбос стал просто невыносим. Он хватал и поедал все, что попадалось ему под руку. В доме приходилось прятать от него все съестное.
Потом Элени открыла дверь и демонстративно бросила объедки кошкам. Хараламбос и виду не подал, что обиделся, но Мариго строго посмотрела на дочь.
— Как тебе не стыдно, — сказала она.
— Что хочу, то и делаю.
— Да разве ты соображаешь, что делаешь? Или ты считаешь, что способна уже понимать людей?
Больше Мариго ничего не прибавила, но Элени, конечно, почувствовала, как глубоко умеет заглянуть мать в душу каждого из них. И в ее душу тоже.
Когда Элени села опять за стол, она задела локтем стакан, он упал и разбился.
— Как жалко, доченька, — пролепетал Хараламбос.
Никто в доме не обратил внимания на то, что несколько последних месяцев старик совершенно потерял аппетит. От него продолжали прятать хлеб и всякую еду в самые невероятные места…
Элени слегка погладила потный лоб умирающего.
И вновь, давно забытые, ожили перед ней картины далекого детства.
Маленькой девочкой она любила тереться у ног отца, вцепляться, как устрица в раковину, в пуговицу его жилета. Она искала его ласки. Потом от него стало разить вином, и он так грубо хватал ее, когда она ластилась к нему, что ей делалось больно. Она начала избегать отца, даже прятаться от него под кровать, и Мариго вытаскивала ее оттуда за ноги. Как-то раз он наступил случайно каблуком ей на руку. Она сжалась в комочек, как раненый зверек…
Может быть, ей казалось, что во всех несчастьях виноват отец с его неуклюжей походкой, грубостью… Но нет, нет…
Сейчас она внимательно смотрела на него. На его ввалившиеся щеки, редкие седые волосы, прислушивалась к его тяжелому дыханию… И постепенно проникалась странным ощущением загадочности смерти.
Точно окаменев, Элени смотрела и смотрела на отца. Вдруг она почувствовала, что кто-то стоит у нее за спиной. Она обернулась и увидела мать.
— Как он мучается, Элени! — прошептала Мариго.
— Да.
— Все, что он сделал плохого, сейчас ему прощается. Чем виноват он, несчастный?
Мать и дочь долго стояли у изголовья умирающего.
— Мне кажется, что с ним вместе уходит целый мир, — сказала Мариго. — Мир, где человек был честным, порядочным, мечтал о счастливой жизни. Все это рухнуло.
В воскресенье утром немцы на границе перешли в наступление. Проснувшись, Хараламбос почувствовал себя несколько лучше. Хотя в голове у него все перепуталось, он вспомнил вдруг о торговце из Триполиса, который должен был ждать его сейчас в кофейне с деньгами в кармане.
— Я упущу его, мошенника, — пробормотал он.
В комнате никого не было. Он сбросил с себя одеяло и, уцепившись за железные прутья кровати, попытался встать на ноги.
От этого неимоверного усилия старик, от которого остались кожа да кости, заскрежетал зубами. Наконец ему все же удалось встать. Ухватившись за комод, он сделал шаг, но колени у него подогнулись и он рухнул на пол.
Собравшись немного с силами, он пополз. Добрался до стула, стянул с него свои брюки и, не вставая, попытался надеть их…
Вскоре в комнату вошла Мариго и увидела мужа, распростертого на полу без сознания.
С каждым днем Хараламбосу становилось все хуже. Он почти не приходил в себя. Губы его едва шевелились, когда он пытался прошептать что-то в бреду. Чтобы ослабить боли, врач делал ему уколы морфия.
Тем временем немцы, прорвав линию фронта, заняли северные области страны. Всюду царил хаос.
Мариго проводила ночи у постели умирающего, непрерывно думая об Илиасе. Почти месяц от него не было вестей.
Как-то вечером Элени принесла домой пистолет и, вытащив его из-за пазухи, показала брату.
— Откуда ты его взяла? — спросил Никос.
— Сын хозяина бросил его в мастерской, а сам побежал переодеваться в штатское. Немцы возле Афин. Ты знаешь?
Никос внимательно посмотрел на нее.
— Зачем ты взяла пистолет?
— Так просто, — ответила она, кладя оружие на стол. Несколько минут длилось молчание. Потом Никос, взяв в руки пистолет, принялся его разглядывать. Он спустил предохранитель, взвел курок. Ему надо было поговорить с сестрой об одном деле, но он никак не мог решиться.
— Элени, ты поможешь мне найти несколько безопасных квартир? — спросил он наконец.
— Для чего?
— Чтобы устроить там кое-кого… Знаешь, оттуда…
Девушка села на стул и принялась снимать ботинки.
Она приходила вечером такая усталая, что ей хотелось прежде всего дать отдых ногам, вытянуть их.
Она стянула с себя один ботинок, засунула в него руку, и палец ее вылез в дырку на подошве. Шутки ради она повертела пальцем у себя под носом.
В открытое окно врывались запахи весны.
— Никос, скажи мне все начистоту.
— Сарантис бежал из ссылки, — прошептал Никос.
— Правда? — воскликнула Элени.
— Да, человек десять бежали на лодке. Их должны были выдать немцам…
— Ты видел его? — спросила она.
— Да.
Они опять замолчали. За спиной Элени над этажеркой висела фотография Клио и Толстяка Янниса. Их сняли после венчания, и, как ни странно, Клио на фотографии улыбалась. Такой увидят ее дети и внуки.
Из соседней комнаты донесся слабый голос Мариго:
— Никос…
Никос сунул пистолет сестре.
— Спрячь его, — торопливо сказал он.
В дверях показалась Мариго. Чтобы не упасть, она держалась за притолоку.
— Он умер, — тихо проговорила она и села на сундук, изнемогая от усталости и бессонницы.
Никос и Элени, ничего не сказав, направились в комнату отца.
Голова Хараламбоса покоилась на подушке. По приоткрытому рту, искаженному мукой, видно было, что он до последнею мгновения боролся со смертью. Желтая, блестевшая на носу и лбу кожа обтягивала кости, под ней ясно обозначался череп.
Никос и Элени молча стояли в ногах кровати.
— Никос, сынок, — устало прошептала Мариго.
— Да, мама.
— Возьми полотенце и подвяжи ему челюсть, пока он еще не окостенел.
Никос повиновался. Открыв ящик комода, он достал оттуда полотенце. Чтобы закрыть покойнику рот, он крепко стянул ему нижнюю челюсть полотенцем, завязав концы его узлом на макушке.
