– Раньше чем через неделю они не встанут в строй. Вы поглядите на их ноги!..
Каамо обернулся, и в это время повернул к нему голову сержант. Подозревает!
– Очень хорошие лошади, – сказал Каамо.
Хмурый с платком на шее насмешливо хмыкнул:
– Из-за этих «очень хороших» мы и таскаем пушки на себе.
Они подошли к казарме – приземистому кирпичному зданию, над которым повис полосатый красно-синий флаг.
– Постой-ка, парень, – сказал сержант Каамо.
И в это время из казармы выскочил низкорослый плешивый солдатик и закричал:
– Сержант Коллинз, быстро к лейтенанту!
Сержант топтался в нерешительности.
«Пронесет? Не пронесет?»
– Джонни, – повернулся Коллинз к негру с платком, – ты слышал, что плел мне этот парень?
Хмурый кивнул.
– Дойди с ним до дома Лоуренса, посмотри и, если парень что-то соврал, тащи его сюда, а побежит – стреляй.
– Сделаю, сержант…
Теперь они шагали вдвоем.
– Слушай, Джонни, – решился заговорить Каамо, – а почему все-таки пушки на себе, а не на лошадях? Что у них с ногами?
– Меня зовут не Джонни. Этот дурак сержант так всех называет. Меня зовут Сеетане.
– А меня – Каамо.
– Чей танец ты танцуешь?
– Крокодила.
– Я тоже. – Улыбка тронула сумрачное лицо Сеетане.
«Эге, может, мы с тобой уладим все миром», – подумал Каамо и сказал:
– Слушай, брат, у меня есть деньги. Ты не хочешь выпить чего-нибудь?
Сеетане остановился. Видно, решить такую задачу на ходу ему было трудно. Он погладил ладошкой по груди:
– Я знаю одно местечко, где можно купить выпивку… Но что мне скажет потом сержант? И откуда у тебя деньги?
А выпить-то ему явно хотелось. Каамо широко, дружески улыбнулся:
– Деньги я заработал. И сержант не будет тебя ругать, скажешь, что угостила моя тетушка.
– О, правильно, тетушка! Это ты хорошо придумал. Тогда идем.
Все же он был глуповат, этот Сеетане…
Городу, видать, приходилось туго. Ближе к центру не стало многолюднее. Очень часто попадались заколоченные дома. В каком-то переулке свора отощавших собак с остервенением рвала труп лошади. На улицах стояла удушливая вонь – пахло гнилью и карболкой. От всего веяло запустением и бесхозяйственностью.
В маленькой покосившейся лавчонке в стороне от главной улицы они купили бутылку виски. Поторговавшись, хозяин – сморщенный одноглазый мулат – отрезал им кусок солонины и дал сухарь.
Найти уединенное место было не так уж трудно. В нескольких шагах от лавчонки начинался большой сад, окружавший покинутый хозяевами дом. Приятели перемахнули через забор и оказались под тенью грушевых деревьев авокадо. Отойдя от ограды, они уютно расположились на полянке, обрамленной декоративным вереском.
Сеетане понюхал солонину и отбросил:
– Только гиене может понравиться эта тухлятина!
– Видно, он жулик, этот одноглазый мулат, – сказал Каамо.
– Он не жулик, – насупился Сеетане, – просто у него нет другого мяса и негде взять. Скоро мы в Ледисмите начнем жрать друг друга. Или у твоей тетушки запрятано на кухне стадо быков?.. На, пей первый – деньги были твои.
Каамо чуть-чуть потянул из бутылки, водка обожгла горло.
– Теперь ты, Сеетане. Пей больше. Если захочешь, мы купим еще.
– Гм! Ты богатый парень…
Он, видимо, привык, ему нравилась эта крепчайшая дрянь. Каамо лишь делал вид, что отпивает, – все виски шло в желудок Сеетане. Он размяк, толстые губы обвисли, глаза масляно блестели. Он стал разговорчив.
– Ты бечуан?.. Бечуаны, хотя они и братья мне, – дураки. Бечуаны – трусливое племя, басуто – храброе. Ты – бечуан, и у тебя нет ружья, я – басуто, и смотри, какой у меня хороший мушкет. Никто не отнимет мой мушкет, я буду убивать им буров.
Какая-то доля правды была в этом рассуждении. Доля. Бечуаны, западные басуто, быстрее покорились бурам, чем их восточные братья – англичанам. Высокое степное плоскогорье Басутоленд в верховьях реки Оранжевой держалось до 1868 года, а потом, чтобы не даться бурам, вождь басуто Мошеш признал английский протекторат. Англичане всё туже затягивали петлю на шее племени, и тогда вспыхнули восстания. Их назвали «ружейной войной»: негров хотели разоружить, но они отстояли право носить мушкеты. Только право это оказалось липовым: все равно англичане в 1884 году взяли управление страной басуто в свои руки.
– Я вижу, ты храбрый воин, – сказал Каамо. – Но ты объясни мне, глупому, вот что. Англичане захватят бурские земли, а что получат басуто?
На физиономии Сеетане отразилось мимолетное напряжение мысли, но тут же лицо опять расплылось в пьяной ухмылке:
– И верно, что глупый… Англичанам нужны всякие дорогие камешки и золото. Нужны рудники. Они набросятся на землю буров, а наши пастбища оставят моему народу. Это нам объяснил наш вождь, а он говорил с самым большим английским генералом. Вот почему я буду стрелять в буров, – чтобы англичане больше не совались в мои Малути. Ты видел мои горы Малути? Ты видел мою реку Симгу? Белые называют ее Оранжевой, но она Симгу… Ах, какие травы в моих степях на склонах Малути! Когда я дою корову[37], молоко бежит желтое от жира. Много молока, как воды в Симгу…
Сеетане замолчал, и на лице его застыло блаженное выражение. Потом он вспомнил о бутылке и снова приложился к ней.
– Я не хочу, – отстранился Каамо, и Сеетане, чуточку помедлив, прикончил виски. – Ты красиво говоришь, хорошо говоришь. Только ведь буры не выпустят вас… нас из города. У них меткие пули, и они бьют наших солдат – англичан и негров.
– Опять ты глупый! Из тебя никогда не получится вождь. Мы уйдем из Ледисмита. Сержант Коллинз, он дурак, но он слышал от лейтенанта, что мы вырвемся к моим горам Малути, а потом уйдем в долину. В той стороне буров вокруг города меньше, и мы вырвемся. Только надо подождать, когда станут здоровыми лошади. Сейчас все лошади больные, у них распухли ноги. Лошади поправятся – мы уйдем. А ты, глупый бечуан, останешься тут со своей тетушкой. – Сеетане загоготал.
– Тише, нас услышат!
– Я говорил, что ты трус… Пусть слышат, Сеетане никого не боится! – Он хотел встать, ноги подкосились. – Хм!.. Одна бутылка на двух таких здоровых негров – и ноги уже не хотят идти. Как у лошадей. Странно, да?
– Мы ничего не поели, водка не перемешалась с едой и потому опьянила сильнее, – рассудительно сказал Каамо.
– Да, надо поесть. Сейчас ты говоришь верно. Надо пойти к сержанту. Пойдем, ты проводишь меня.
Солнце уже спешило на покой. Где-то за горами притаились сумерки, готовые вот-вот выпрыгнуть и разом прикрыть землю мглой.
Они выбрались из сада. Сеетане шатался. Каамо вовсе не собирался его провожать. Зачем это снова лезть в пасть врагу? «Доведу вон до того дома, а дальше пусть идет один», – решил Каамо и крепче ухватил приятеля.
Они подходили к большому, богатому дому, когда оттуда вышли три офицера. Чарльза Марстона Каамо узнал сразу. Все те же залихватские рыжие усы, тот же стек в руке, только мундир другой – армейского лейтенанта. Вот как ты вырос в чине, заклятый враг Каамо!..
– Сеетане, я ухожу. Тегушка потеряла меня.
– Нет, стой. – Сеетане облапил его своей ручищей. – Ты должен проводить меня.
Офицеры, болтая о чем-то, приближались.
– Я не могу, мне надо торопиться.
– А я сказал, ты проводишь! Побежишь – буду стрелять. Ты помнишь, что сказал мне сержант? Пиф-паф!
– Свинья ты, Сеетане.
– Что-о?
– Ну ладно, я провожу тебя.
Однако было уже поздно: офицеры обратили внимание на ссорящихся негров. К ним, выпятив грудь, подходил лейтенант Марстон.
– Что вы расшумелись возле штаба, черномазые?.. Ого, солдат ее величества? Да ты в стельку пьян, каналья!
Ноги у Каамо начали дрожать, как сегодня днем. Сеетане подтянулся и опустил руки по швам.
– Я, господин лейтенант… ик… самую… ик… малость.
– Мерзавец! – Рука в белой перчатке наотмашь хлестнула по лицу Сеетане. Марстон круто повернулся к Каамо: – А ты кто таков? Спаиваешь наших солдат?
Шрам на лице Каамо посветлел. Но сумерки уже затушевали это. У Каамо задрожали теперь руки. Не от страха – от ярости. Но он не мог дать воли сердцу. Не имел права.
– Я просто встретил этого солдата, господин офицер, и хотел ему помочь.
– Он мне помог… ик… Буль-буль…
Пощечина ожгла и Каамо.
Марстон, Марстон! Перед тобой совсем не тот мальчишка, которому когда-то ты раскроил лицо стеком. Мальчишка вырос, он стал воином.
От страшного удара в переносицу лейтенант, глухо охнув, брякнулся оземь…
Улица, ограда, сад, опять ограда… Каамо бежал быстрее страуса, прыгал выше, чем лев. Сзади грохотали револьверные выстрелы. Не попадете, пули, нет! Каамо еще надо жить: Каамо должен убить Марстона…
