– Оглянись, полковник, – отвлек Сирко от наблюдения Гуран. – Француз появился.
Сирко так резко повернулся всем туловищем, что чуть было не выпал за борт.
Да, это шлюп «Ангулем». Быстроходный, значительно маневреннее, чем любой из кораблей испанской эскадры, он должен был подойти со стороны моря и взять на абордаж галеон «Сантандер» или, по крайней мере, увлечь его в погоню за собой и тем самым помочь абордажной схватке казаков. На бортах его, кроме шести орудий, было установлено еще десять фальконетов и с десяток аркебуз, так что в ближнем бою этот беззащитный перед любым галеоном шлюп еще способен был показать свой норов.
«Ангулем» пока что шел вдоль берега, прячась за скалами, и вряд ли испанцы сумели заметить его. Но все равно капитан шлюпа явно поспешил. Да и выходить ему следовало в открытое море, поскольку перед испанцами он должен был предстать в виде случайно проходящего мимо корабля неизвестной принадлежности.
«Как много в этой операции зависит не от храбрости, а от случая, от счастливого стечения обстоятельств, – пожевал нижнюю губу Сирко. – От смекалки, а главное – нервов каждого из офицеров».
– Разве я не прав, сотник? – спросил он таким тоном, словно Гуран обязан был вычитать его мысли.
– Так ведь сейчас все узнаем, – уклончиво ответил Гуран, проверяя пистолеты. – Главное, чтобы не расстреляли нас еще у скал. Смотри, ветер сносит корабли в бухту, а значит, приближает к нам.
– Мы дали им бой у Дюнкерка, дадим и здесь.
Добравшись до местечка, Шевалье сразу же направился к лавочнику и купил все необходимое, чтобы Христина смогла приодеться так, как одевались более или менее зажиточные польские горожанки. Пока Подольская Фурия с помощью служанок отмывалась в ванном флигельке в усадьбе аптекаря, майор съездил за местным врачом.
– Знаю я эту женщину, знаю, – удивил его лекарь, садясь в карету. – Но, если просите, могу осмотреть. Вас интересует, беременна ли она?
– Беременна? Вряд ли. Только я прошу осмотреть ее вовсе не для этого. Она ведет себя, точнее, говорит… не совсем так, как обычно ведут себя остальные женщины.
Лекарь – курчавый сорокалетний еврей, с первой сединой в густой пышной бороде – снисходительно взглянул на француза и столь же снисходительно улыбнулся.
– В селе Рудатовке ее действительно считают сумасшедшей. Вы разве не знали этого?
– Я вообще ничего не знал о ней. До вчерашнего дня. Но и сегодня знаю не больше. Так она что, действительно сумасшедшая?
– Как вам сказать? – Врач задумался, долго теребил пальцами бороду. – Мне бы, конечно, нужно было еще раз поговорить с ней. Видел-то полгода назад, да и то мельком, в доме подстаросты Зульского, любовницей которого… Впрочем, простите…
– Продолжайте, лекарь, продолжайте. Я сказал, что ничего не знаю об этой женщине. Но это лишь полуправда. Правда же состоит в том, что я знаю о ней такое… Так что спокойно можете говорить. Все равно эта женщина нравится мне. Может быть, вам удастся подлечить ее?
Продолжая задумчиво теребить бороду, врач бессловесно шевелил толстыми жирными губами, словно творил молитву.
– Давайте отложим наш разговор до того времени, как я осмотрю, а главное, поговорю с Христиной в доме аптекаря. Кстати, вы знаете, что муж ее, Вацлав Заблонский, тоже был лекарем? Личным лекарем господина Зульского?
– Вот как?! Странно. Мне почему-то казалось, что он был гайдуком. И погиб во время восстания, наподобие того, что разгорелось в ваших краях сейчас.
– Погиб он как гайдук – это правда. Поскольку лечил раненого гайдука. Когда польские солдаты напали на их лагерь, он как раз извлекал пулю из живота предводителя. Пытался спасти, хотя спасти его уже было невозможно. Солдаты привезли господина Заблонского в село и уже там, во дворе дома… – Лекарь прокашлялся и умолк. – Он был поляком, – заговорил после долгой паузы, – причем дворянином. Словом, Зульский не мог простить ему измены.
– Очевидно, его повесили на том же дереве?…
– Что-то я не пойму вас…
– Это я так, о своем. Впрочем, вчера на дереве, которое растет посреди двора ее дома, поляки повесили двух повстанцев. На одной ветке.
– Тогда, наверное, действительно на том же дереве и на той же ветке.
– А дом сожгли.
– Дом сожгли, – мрачно подтвердил лекарь, словно эта история уже была известна ему. – А теперь скажите: если бы все это происходило на ваших глазах, вы послали бы за лекарем, чтобы выяснить: нормальный вы, боговидящий человек или же сумасшедший?
Шевалье угрюмо кивал в знак согласия.
– Возможно, я в самом деле сошел бы с ума настолько, что послал бы за лекарем… Только он уже вряд ли чем-либо смог бы помочь мне. Пьёнтек, – крикнул, отворив дверцу кареты. – Разворачивай коней! Отвезем доктора домой.
– Нет-нет, – остановил драгуна-кучера лекарь. – Езжай к дому аптекаря. Я все же осмотрю госпожу Заблонскую. И не думайте, господин Шевалье, что я настолько сошел с ума, что откажу себе в удовольствии еще хотя бы раз, возможно последний, взглянуть на эту удивительную женщину.
– Вот оно что, – грустно улыбнулся француз. – Сдаюсь, вы меня переиграли.
– Кстати, вы знаете, что она – не из крестьянок, не из сельских? И вообще не местная. Господин Заблонский привез ее из Кракова, где изучал медицину. После Краковского университета мечтал продолжить образование в Италии, в Римском университете. Однако не доучился даже в Краковском. Из-за Христины, которая приходилась родственницей профессору медицины. Да, это жизнь, господин Шевалье, все это жизнь, – вздохнул врач о чем-то своем.
Шевалье подгонял Пьёнтека, пытаясь спасти время врача, а Пьёнтек подгонял коней, пытаясь спасти нервы француза. Однако явившись в дом аптекаря, они выяснили, что спешили совершенно напрасно.
– Вам придется немного подождать, – загадочно блеснула вишневыми глазами аптекарша. – Ко встрече с мужчинами мы еще не готовы.
– Что значит: «не готовы»? – Шевалье был слишком замотан, чтобы воспринимать какие-либо недомолвки.
– Этого я вам объяснить не смогу, – не менее загадочно добавила Сима, скрываясь за дверью.
Врач и Шевалье переглянулись. Появился аптекарь и пригласил их посидеть за столом, на котором стоял кувшин с молдавским вином.
– Вы не боитесь, что у вашей аптеки соберется толпа страждущих? – поинтересовался врач, с первой же пробы признав этот напиток богов отменным.
– Каждый страждущий придет сюда. Я еще не встречал человека, которому бы повредил стакан хорошего вина. Никаких иных лекарств после моего вина человеку уже не понадобится.
Не успели мужчины пропустить по второму стаканчику, как дверь отворилась и заглянула Сима.
– Ага, вы все еще здесь, лентяи и пьяницы, – игриво насупилась она. – Сейчас вы кое-что увидите.
Она вновь исчезла за дверью, где сразу же послышались возня и возмущенный шепот. Еще через минуту в комнату втолкнули Христину.
С минуту мужчины смотрели на нее, не в силах отвести глаз. Подольская Фурия была неописуемо красивой. Малиновое вечернее платье с декольте настолько выразительно подчеркивало абрис ее груди, что даже очень сомнительного достоинства колье засверкало на ней драгоценными жемчугами. Распущенные черные волосы Сима успела подстричь, и теперь они по-цыгански окаймляли удивительно белое, цвета слоновой кости, лицо, на фоне которого черные глаза представлялись неестественно большими, словно озаренными солнечным светом угольки, источающие какое-то неземное волшебное излучение.
– Правда, я предложила Христине вовсе не то платье, которое вы ей купили, – игриво напомнила Сима. – Но ведь и вы, господин Шевалье, купили не то платье, которое должны были предложить такой красавице. Разве я не так уж права, чтобы ты осмелился утверждать это, Соломон? – обратилась к мужу.
– Разве я когда-нибудь осмеливался утверждать это, даже когда мог поклясться, что ты не права? Но в этот раз… – пощелкал он языком и пальцами, словно цыган, загоревшийся при виде холеной кобылицы.
– Во всяком случае, теперь господину Шевалье не стыдно будет везти госпожу Заблонскую хоть в Варшаву, а хоть в Париж.
– А вы собираетесь увозить ее с собой в Варшаву? – удивленно взглянул аптекарь на майора. – Если нет, я подыщу ей работу здесь, в местечке.
– Ага, у себя в доме, – мстительно рассмеялась Сима. – Нет уж, пусть лучше господин майор увозит ее в Варшаву. Я не пожалею для этого трех лучших своих платьев. Зато спать буду спокойно и в обнимку с мужем, а не с котом.
– Это ничего, что я встретила вас там, в лесу, правда? – с наивной надеждой спросила Шевалье доселе молчавшая Христина, совершенно не обращая внимания на перепалку супругов.
– Это прекрасно, что ты встретила меня именно там, – заверил ее Пьер.
– Вот видите…
– Сима, – вступил в свои права лекарь. – Вы можете выделить комнатку, в которой мы с госпожой Заблонской остались бы наедине?
