– Точно, их не так уж и много, не роди их матери, – согласился слуга-чех. – Был бы здесь какой-нибудь тайный ход, – вопросительно взглянул он на маркиза.
– Но его нет, – объявил маркиз тоном, в котором обычно сообщают о смерти ближнего.
– Тогда мы в ловушке.
– Еще неизвестно, кто в ловушке: мы или они, – по-прежнему не теряла присутствия духа графиня. – В конце концов, нас тоже четверо. Кагир, где сейчас может находиться Кара-Батыр?
– Где-то неподалеку. И, возможно, не один.
– Тогда хватит засматриваться на меня, мой правоверный. Проверь окно, оно наверняка открывается.
– Точно, поддается, – сообщил татарин, повозившись с окном.
Графиня оттеснила его плечом и выглянула. Метрах в пяти, внизу, каменной серостью на фоне рассвета проявлялся небольшой уступ, за которым начинался крутой склон то ли каменистого каньона, то ли широкого рва. Справа, совсем близко, казалось, рукой можно дотянуться, чернела бойница ближайшей башни.
– Ты видишь ее? – указала графиня.
– Вижу, повелительница.
– Я понимаю, что, как всякий правоверный мусульманин, ты сейчас расстелешь коврик и начнешь совершать намаз или что-то в этом роде, – резко подбодрила его де Ляфер. – Но в эти минуты мне нужны не аллахобоязливые мусульмане и не трепетно аристократические маркизы, – оглянулась на де Норвеля, – а воины.
– Понял, повелительница.
– Веревка?
– Есть.
Графиня знала слабость Кагира, отличавшую этого полукровка-татарина от Кара-Батыра. Он выполнит любой приказ, совершит все, что угодно, но лишь тогда, когда ему прикажут и объяснят, что и как нужно совершить. Своих мозгов у него, кажется, не существовало.
– Кара-Батыр! – позвала графиня, глядя, как Кагир поспешно разматывает веревку, которой был обмотан. Когда веревка была закреплена, он высунулся из окна и со второй или третьей попытки заарканил зуб открытой башенной бойницы. – Кара-Батыр, мы здесь!
– Он не слышит вас, графиня.
– Пусть только попробует не услышать, – зло обронила она, стреляя из пистолета в каменный выступ.
– Если только он где-то здесь, – проворчал чех Ковач.
– Не тратьте вы заряды! – почти со страхом усовестил графиню де Норвель.
– У меня их хватает. Кагир, сделай все возможное, чтобы Кара-Батыр, если только он обнаружится, оказался в замке. Понятно, что через ворота ему не попасть.
– Сделаю, повелительница, – поспешно довязывал татарин последние узлы на веревке. И, оттолкнувшись от подоконника, прыгнул в утренний полумрак. Графиня видела, как, перелетев к башне, он уперся ногами чуть выше и левее бойницы, но по-кошачьи откорректировал свой прыжок.
– Я здесь, графиня-улан! – в ту же минуту донеслось откуда-то из-за выступа крепостной стены.
«Кара-Батыр», – с облегчением произнесла про себя графиня.
– Ты слышишь, Кагир, это Кара-Батыр!
– Это слышит даже нелюбимый вами Аллах! – обиженно ответил татарин, с трудом, ногами вперед, протискиваясь в бойницу.
В светлую синеву ночи врывались отблески далекого северного сияния, вспышки которого то и дело озаряли все фламандское побережье.
Появление таинственных, навевающих мистический страх, разноцветных сполохов воспринималось в ту весну жителями побережья то как вещий знак близкого конца света, то как требование небес прекратить затянувшиеся войны, которые Франция одновременно вела с Голландией, Испанией, Австрией, Швецией и Данией. Впрочем, во все эти знаки и предзнаменования уже давно никто не верил. Другое дело, что все они служили вернейшим признаком холодного неурожайного лета, каковое случалось здесь довольно часто.
Связано это было с предзнаменованием небес или нет, но море в тот вечер представало на удивление тихим, почти неподвижным. Свинцово-синяя гладь его лишь едва-едва покачивалась под перегруженными рыбацкими баркасами, время от времени вздымаясь неким подобием волны, которая тотчас же угасала у подножия прибрежных скал, медленно, словно сходящий ледник, тащилась к черному излому берега и угасала, раздробленная остриями прибрежных скал.
– Вижу корабль! – крикнул дозорный, сидевший с подзорной трубой в руках на вершине скалы, у которой теснилось сразу три баркаса с казаками.
Пять других баркасов, на которых ждали своего часа казаки и французские драгуны, притаились между соседними скалами, в узкой бухте, чем-то похожей на густо поросший кустарником фьорд.
– Вижу еще один! – докладывал казак с восторгом марсового матроса, увидевшего посреди океана землю, быть которой здесь, по всем картам и лоциям, не положено.
– Их должно появиться три! – взглянул на вершину полковник Сирко.
– Третьего пока что нет. Эти два идут рядом, почти борт в борт.
– Передай казакам, засевшим на скалах, чтобы приготовились. Напомни, чтобы не открывали огонь, пока корсары не высадятся на берег!
– Напомню!
– Ветра нет, – проворчал стоявший в соседнем с полковничьим баркасе сотник Гуран. – Французский шлюп может не подоспеть.
– Тогда моли Господа, чтобы сжалился над их капитанами, – ответил Сирко, не скрывая иронии. «Что толку от их ворчания, – говорил он себе. – Нет ветра, так, значит, нет его. Придется сражаться только экипажами баркасов и шлюпок, которых удалось собрать по окрестным рыбацким деревенькам. Да и то несколько лодок пришлось основательно ремонтировать. Лучшие плотники – фламандцы и казаки – трудились над ними почти сутки». – И не забудь о веслах.
Прошлой ночью к форту приближались испанские лазутчики. Их не тронули, вежливо подпустили. Гарнизон форта беспечно «пьянствовал», отмечая какое-то свое торжество. Возможно, день ангела коменданта. Часовые тоже увлеклись весельем, и прибрежные пираты могли убедиться, что орудий восемь, но три из них – муляжи, причем откровенная халтура.
И казачьего лагеря у форта тоже нет. Любой мальчишка поселка мог подтвердить, что чужеземцы-наемники ушли в сторону Дюнкерка. Они действительно ушли из лагеря и поселка, чтобы рассредоточиться по окрестным лесистым холмам и готовиться к визиту эскадры командора Морано.
– А вон и третий. Он приближается со стороны моря, – вывел Сирко из раздумья голос дозорного.
– Может, это шлюп французов? – проворчал полковник.
– Что оказалось бы очень кстати.
Но достаточно было поднести трубу к глазам, чтобы убедиться: это не шлюп и уж тем более не вооруженная двумя фальконетами яхта с двадцатью солдатами на борту. Скорее всего, это был испанский бриг «Сен-Самоник», наиболее быстроходный корабль эскадры Морано. Очевидно, командор послал его пораньше, чтобы обнюхал мили в окрестностях гавани.
– Оказывается, ветер нам принес не Господь, а испанцы, – указал рукой на распущенные паруса Гуран. – Смотри, как идут. Прямо к форту.
Только теперь Сирко обратил внимание, что с моря потянуло холодным низовым ветром. Даже прикрытые скалами баркасы закачались на неожиданно взбудораженной зыби. Однако сейчас его занимало другое: заметили ли испанский бриг на шлюпке и яхте, укрывшихся в скалистой бухте в двух милях отсюда? И сумели ли на самом бриге обнаружить засаду на баркасах? Если бы заметили, командор, очевидно, был бы извещен об опасности каким-то знаком, скорее всего – пушечным выстрелом в сторону судов противника.
* * *
Поднявшийся ветер зарождал в морском поднебесье и гнал к берегу не только волну, но и клубы ночной темноты. У берега они быстро сгущались, превращаясь в предгрозовой мрак, в котором скалистая береговая линия переплавлялась в гряду замысловатых призраков. Корпуса баркасов и абрисы силуэтов затаившихся на них людей невозмутимо вписывались в это призрачное сонмище.
В просвете между скалами Сирко уже едва мог различить поросший кустарником мыс по ту сторону бухты, на котором ждали своего часа две сотни казаков под командованием полковника Гяура.
– Не увлекся бы наш князь-русич, – молвил Сирко, осматривая в подзорную трубу заостренную, похожую на корму корабля, оконечность мыса.
– Да вроде бы не из поспешливых, – обронил сотник Гуран.
Он понимал тревогу полковника. Если Гяур погорячится и вступит в схватку хоть на несколько минут раньше обусловленного времени, то задержит прибрежных корсаров у кромки берега. А нужно позволить им пойти на штурм форта, потом внезапным ударом уничтожить охрану шлюпок, если таковая вообще предвидится, и, захватив их, прийти на помощь баркасной флотилии Сирко. Только таким образом отряду князя удастся лишить испанцев возможности отступить на палубы кораблей, чем они в самые критические моменты всегда довольно трусовато пользовались.
Тем временем кабальеро демонстрировали прекрасную пиратскую выучку. Выйдя на рейд форта, все три корабля выстроились в линию параллельно линии берега, образовав некое подобие защитного вала, под прикрытием которого быстро спустили на воду шлюпки с корсарами. Однако взгляда на эту шлюпочную россыпь было достаточно, чтобы понять: лодок у испанцев оказалось значительно больше, чем обычно бывает на боевых кораблях.
