В штабе меня уже ожидали прибывшие от Васильева Знаменский, назначенный на должность адъютанта полка, и Крыжановский, помощник адъютанта. Оба бывшие офицеры и прибыли из центра.
Знаменский был уже пожилой, лет сорока, полный, даже немного обрюзглый, но очень подвижный и общительный человек. Красный нос его и немного слезящиеся глаза говорили о том, что он, по всей вероятности, любил выпить. Однако нужно отдать ему должное, показал он себя в полку с очень хорошей стороны: будучи ярым поборником офицерской чести, он свято хранил лучшие традиции русского офицерства и учил этому других командиров. Знаменский был дисциплинирован, исполнителен, вежлив и корректен в обращении, всегда строго соблюдал служебную субординацию.
Крыжановский был молодой офицер, но очень серьезный и к работе относился всегда добросовестно. В то время нам особенно было необходимо иметь таких людей.
Прибывший адъютант и вновь назначенный завхоз сразу принялись за дело, и работа закипела. Но люди поступали медленно, и меня это очень беспокоило.
Не помню, на второй или третий день я взял с собой комбата Ахматова, только что прибывшего в полк, и отправился в казармы Екатеринбургского запасного полка, чтобы взглянуть на людей, которые должны были поступить к нам на укомплектование. Когда я подошел к знакомым еще по старой армии казармам бывшего Оровайского полка, меня охватило волнение. Я вспомнил, как пять лет тому назад, в январе 1914 года, пришел сюда новобранцем, как эти большие казармы подавили меня своей мрачностью. И тут, как в калейдоскопе, возникли картины первых пережитых мною дней в этих вечно пахнувших карболкой казармах. Я вспомнил, как фельдфебель 6-й роты Диков приказал отделенному ефрейтору Курочкину снять машинкой мою пышную шевелюру; мое сердце сжалось в комок, когда я провел рукой по коротко остриженной голове.
Подходя к умывальнику 6-й роты, вспомнил, как первый раз вне очереди я чистил до блеска (драил, как говорили тогда) битым кирпичом обеденные бачки из красной меди. А когда наступил обед, бачки оказались зелеными, потому что старый солдат, издеваясь надо мной, новичком, порекомендовал ополоснуть их водой. Вспомнил и горькую обиду на отделенного, который заставил меня ходить с этими бачками гусиным шагом (на подогнутых ногах), и делал это я до тех пор, пока не свалился от усталости и изнеможения.
Размышляя, я незаметно для себя оказался в помещении 6-й роты, той самой роты, в которой начал свою нелегкую солдатскую службу. Здесь вместо коек во всю длину огромного помещения возвышались теперь двойные нары, а на них валялись бойцы в крайне драном обмундировании или даже в одном белье.
Дежурный, увидев нас, скомандовал:
— Смирно!
Бойцы замерли кто где был.
Меня поразила эта картина большого количества «бесштанных». Я недоумевал: почему люди днем в одном белье?
Задал этот вопрос дежурному по роте, но он, пожав плечами, ничего не ответил. На выручку пришел какой-то солдат, стоявший недалеко от нас.
— Покрасовались и будет! — коротко сказал он.
— Что значит покрасовались? — спросил я.
— Английскую-то амуницию у нас красноармейцы взяли, — охотно ответил тот же солдат. — Вам, говорят, в тылу все равно в чем ходить, а нам еще Колчака добивать надо.
Оказалось, что часть пленных и перебежчиков еще на фронте была раздета нашими бойцами, и взамен новенького английского обмундирования они получили старое. Те же, у кого обмундирование было оставлено, продали его на барахолке в надежде, что им все равно дадут новое, когда пойдут на фронт.
— Как же вы в город ходите? — спросил я.
— А мы по очереди, у кого есть что одеть, тот и дает.
— А вы знаете, какое вам дадут обмундирование? — спросил я солдат.
— Знаем, на фронте и мы заменим, — не унывая, отвечали они.
Я смотрел на этих людей, большинство из которых были одеты в лохмотья и походили скорее на босяков, чем на солдат, и с тревогой думал: «Во что же я их одену?» Но оптимизм и спокойствие будущего пополнения полка успокаивали и меня, я понял, что главное для этих людей не то, как и во что их оденут, а как скорее покончить с Колчаком.
Спустя несколько дней прибыл товарищ Ураков, назначенный комиссаром полка. Он предъявил мне огромный мандатище, где перечислялись почти все права и обязанности комиссара, вплоть до того, что он имеет право арестовывать и без суда и следствия расстреливать, если обнаружит измену.
Прочтя этот грозный документ, я спросил его:
— С какого времени вы в партии?
Он добродушно ответил:
— С тысяча девятьсот восемнадцатого года.
— Были ли на фронте, где и когда?
Видя, что интересуюсь его биографией, он сказал:
— Пригласи меня на стакан чаю, я все подробно расскажу, а сейчас хотел бы кое-что узнать сам.
— Пожалуйста, — ответил я.
— О том, что ты большевик, я знаю, мне сказали в политотделе. Скажи, есть еще члены партии?
— Пока мы с тобой двое, — переходя как-то сразу на дружеский тон, ответил я ему. — Но хорошие, надежные ребята есть. — И я перечислил ему тех, кого знал.
Он тепло улыбнулся и сказал:
— Я думаю, мы с тобой сработаемся.
В это время в кабинет вошел помкомполка Карташев и, чеканя слова, доложил:
— Товарищ комполка! Прибыли тридцать три человека младшего комсостава.
— Что они представляют из себя? — спросил я.
— Все окончили учебную команду, кто в старой армии, кто в белой.
— Членов партии нет? — не удержавшись, спросил комиссар.
— Не знаю. Не узнавал, — ответил Карташев. Потом добавил: — Это в мои функции не входит.
Я познакомил их. Карташев как-то сразу смутился и стал извиняться за свой, как он сказал, нетактичный ответ.
Формирование полка шло очень медленно, пополнение поступало нерегулярно и малыми партиями. За первые шесть дней формирования, со 2 по 8 сентября, мы получили всего лишь 312 человек, из них 300 рядовых и 12 человек комсостава. Видя такую задержку в комплектовании крепостных полков, Васильев вынужден был заявить протест в штаб 3-й армии, на что тот ответил, что в первую очередь комплектуют 29-ю дивизию, отсюда и происходит задержка в пополнении крепостных полков.
Однако вскоре после этого пополнение стало поступать уже непрерывно и большими партиями. Пополнился и командный состав — прибыло 8 курсантов с Вятских пехотных курсов, которых ранее обещал Васильев. Стали прибывать также и младшие командиры из числа перебежчиков. Меня очень беспокоило их настроение. С некоторыми из них я успел побеседовать и тут только понял Васильева, почему он был так уверен в них. Достаточно было даже коротких бесед, чтобы понять, что никакого возврата генеральской власти «правителя Омского» сибирский крестьянин больше не захочет.
Штаб полка и хозяйственная часть еще не были укомплектованы и захлебнулись в этом людском потоке. Прибывавшее пополнение не успевали проводить приказом, несмотря на то что работали день и ночь. А штаб укрепрайона требовал точных сведений и отчетов о ходе формирования.
Завхоз полка Алеша Бяков, хотя и был очень энергичным и расторопным человеком и умел достать для полка все, что нужно, тут не выдержал. Когда с него требовали отчет, что кому роздано и сколько еще чего недостает, он терялся, у него просто не хватало времени и умения составлять длинные, пестрящие цифрами сводки, а помочь ему было некому.
— Товарищ командир! — заявлял он с досадой. — На что им эти сведения, когда они нам все равно больше ничего не дадут? У них, кроме лаптей, ничего и не осталось.
Хотя сводок он и не составлял, но прекрасно помнил, что имеется у него в полку, и, пригибая по очереди на руке пальцы, мог без труда перечислить, что халатов больничных, вместо шинелей, мы получили 1000 штук, ватных брюк — 900 штук, гимнастерок — 1500 штук, фуражек — 1500, ботинок — 1250 пар.
Но шинели были молескиновые, брюки ватные, пояса брезентовые, сумки также брезентовые. Одним словом, полк не мог похвастаться своим внешним видом. И все же, несмотря на очень бедное вооружение и обмундирование, у людей было прекрасное настроение и бодрый вид. Шутки и остроты сыпались как горох. Сенная площадь у бывших Оровайских казарм, где проходили занятия уже сформированных подразделений полка, часто оглашались веселой солдатской песней или раскатистым и мощным «ура». Сибиряки рвались в бой, и все чаще можно было слышать вопрос: «Скоро ли на фронт?»
Комплектование первых двух батальонов уже заканчивалось. На 12 сентября в полку числился 1341 человек. В тот же день пришло распоряжение формировать полк с недокомплектом в 35% и без некоторых специальных команд. Из специальных команд предусматривались только связь, пулеметная команда и разведка. По новому распоряжению в полку должно было быть 2362 человека, вместо 3687 человек, намечавшихся ранее. Предполагалось, что нам дадут еще 200—300 добровольцев, чтобы укрепить полк. 3-й батальон формировать не пришлось, так как нам выделили его из Екатеринбургского караульного батальона.
