В ПАДУНЕ
После занятия нами поселка Падун штаб полка из Заводоуковской переехал в этот поселок, ближе к передовой. А вечером в тот же день комиссар сообщил мне с тревогой, что в 3-м батальоне, который стоял тут же в резерве, замечено много пьяных бойцов. Я приказал немедленно вызвать в штаб полка комбата Судакова, чтобы выяснить, откуда появились спиртные напитки.
Спустя некоторое время Судаков явился.
— По вашему распоряжению комбат три Судаков прибыл, — доложил он заплетающимся языком, уставив на меня мутные глаза. «Налакался первый», — подумал я, осматривая его нетвердо стоящую на ногах фигуру.
— Он и сам пьян, — с отвращением сказал комиссар, глядя на него.
— Откуда вы взяли спиртное? — спросил я Судакова.
Сначала он молчал, пьяно улыбаясь и как бы соображая, потом, сжав кулак, подставил под него горсть другой руки, как бы цедя в нее что-то.
— Выжимаем из земли. Она, матушка, не только кормит, но и поит нас… — начал он паясничать, покачиваясь из стороны в сторону. Противно было смотреть на него. «Вот тебе и боевой командир. Как только услышал запах спиртного, так сразу потерял волю и рассудок», — подумал я.
Пришлось отправить его под арест.
При расследовании причин пьянки установили, что в поселке Падун был винокуренный завод, в цистернах которого имелся спирт. Белые при отступлении выпустили его в землю. Он разлился и пропитал ее так, что в некоторых местах образовалась грязь. Любители выпить собирали эту грязь, отжимали ее, полученную жидкость процеживали и пили. Вместе с ними пил и Судаков. Правда, на следующий день он клялся, что это с ним больше не повторится. Зная, что в полку «Красных орлов» он был неплохим командиром, решили простить его на этот раз и дать возможность загладить свою вину в боях.
Действительно, в последующих боях Судаков проявил себя как неплохой командир, стараясь искупить свой проступок, но дальнейшая жизнь Судакова показала, что мы в нем ошиблись: он так и не смог побороть в себе слабость к водке, превратился в алкоголика и не нашел своего места в рядах строителей социализма.
Бои на фронте полка шли с переменным успехом. Наши бойцы, вчерашние колчаковцы, дрались на диво и почти голыми руками: у нас очень плохо было с патронами, приходилось надеяться только на штык.
Вообще-то штык солдаты недооценивали, и постепенно все винтовки на фронте оказывались без штыков. Так было в старой царской армии, так было сейчас и у белых, и у нас в Красной Армии. Но в нашем полку штыки как-то уцелели. Потому ли, что мы недавно только сформировались и не успели их побросать, или потому, что нас патронами не баловали и бойцы поневоле вынуждены были надеяться на штык, но штыки у нас были. Вспомнили мы и суворовский завет: «Пуля — дура, а штык — молодец», хотя от патронов никогда не отказывались.
Вспоминается один случай, когда комбат 1 Ахматов позвонил мне и попросил послать ему «патрончиков», как он ласково называл их.
— Бери сколько угодно! — сказал я ему сердито.
— Где? — радостно спросил он.
— В Тумашеве.
— Там белые, — недоуменно ответил Ахматов.
Но поздно вечером он позвонил мне в штаб и радостно сообщил:
— Достал!
— Что достал? — спросил я, не понимая его ликования, забыв наш утренний разговор.
— Патронов. Да пулеметик еще прихватил, — почти захлебываясь от радости, кричал он в трубку. — Только вот боюсь, не удержу эту Тумашеву: дыра какая-то, кругом лес, а село в низине. Сижу, как в колодце.
— Выдвинь подальше заставы, — посоветовал я ему и стал думать, как бы удержать этот пункт, но так ничего и не придумал.
К утру Ахматова действительно оттуда вышибли.
Тумашево — большое сибирское село, расположенное в глубокой лощине. Оно вплотную было окружено дремучим сибирским лесом. За месяц жарких боев в этом районе Тумашево шесть раз переходило из рук в руки — три раза мы его занимали и три раза отдавали. Наши бойцы хорошо узнали все дороги и тропинки к этому селу. Знал их хорошо и противник. Поэтому удачно выскальзывали из окружения и мы и они. Наши бойцы прозвали это село мышеловкой. Больше трех дней им никто не владел.
После того как мы заняли его в третий раз, из штаба бригады сообщили, что против нас появился новый противник — 2-й егерский полк, только что прибывший из Омска после своего переформирования. Он сменил наших старых «знакомых» — изрядно потрепанную пепеляевскую дивизию. Но и со 2-м егерским полком мы уже встречались: это было у верховьев Камы в мае 1919 года. Тогда, правда, егерцы составляли 2-й егерский отдельный батальон, а теперь белые развернули его в полнокровный полк. Англичане дали новое, с иголочки, обмундирование, снабдили большим количеством станковых пулеметов системы «Кольт». Американцы дали большое количество полевых аппаратов и много километров полевого кабеля. А главное, у егерцев было много патронов. Только стреляй!
Когда я узнал, что против нас появилась новая часть, то очень сожалел, что Тумашево занимаем мы, а не белые. Новичков легко можно было захлопнуть в этой ловушке. И мне пришла мысль отдать Тумашево белым.
Я позвонил комбригу Андрианову и поделился с ним моими соображениями. Но Андрианов почему-то не дал согласия на оставление Тумашева. Меня же не покидала эта мысль: уж очень она казалась заманчивой. Я посоветовался с комиссаром и комбатами. Мнение комбатов разделилось, но комиссар Ураков поддержал меня, и я решил, вопреки указаниям комбрига, вывести батальоны из села и расставить их в лесу с таким расчетом, чтобы окружить потом село и отрезать белым все пути отхода. В селе решено было оставить только пешую и конную разведки, которым поставили задачу демонстрировать оборону села, наделать больше шума, а потом отойти.
Так и сделали.
Все шло как по маслу. Егерцы не заставили себя долго ждать. На следующий день с утра они пустили разведку, стараясь прощупать нас.
— Клюет! — весело сказал комиссар, когда началась перестрелка разведчиков.
Надо было полагать, что за разведкой последует скоро наступление, и я приказал комбатам вывести из села свои батальоны и занять намеченные планом пункты. При этом им было дано строжайшее указание ни при каких обстоятельствах не обнаруживать себя.
Батальоны были отведены сравнительно далеко от села, с таким расчетом, чтобы белые при окружении его не смогли столкнуться с ними.
Пришлось долго ждать, пока егерцы раскачались. Погода стояла холодная, но костры разводить было нельзя. Бойцы наши одеты были плохо, в тонкие молескиновые шинели и летние гимнастерки. Многие уже стали сомневаться и терять надежду, что план наш осуществится. И только к вечеру у села появилась усиленная разведка, а за ней повалили густые цепи егерцев, одетых, как на парад.
Наши разведчики открыли беспорядочный огонь и, пошумев изрядно, отошли.
Обрадованные сравнительно легкой победой и предвкушая тепло, которое ожидало их в добротных крестьянских домах, егерцы рассыпались по всему селу.
Выждав, когда втянутся в село последние подразделения и боевой обоз егерцев, наши батальоны начали занимать все дороги, идущие в Тумашево, потом без шума, осторожно окружать село.
Уже ближе к рассвету, когда егерцы спали крепким предутренним сном, наши подразделения, обезоружив сторожевое охранение, ворвались в село и почти без единого выстрела захватили в плен весь 2-й егерский полк.
В Тумашеве мы захватили больше двух тысяч пленных, избежали плена только старшие командиры, кое-кто из них застрелился, а некоторые скрылись. Захвачено было много трофеев: 24 пулемета, несколько тысяч патронов, около 30 телефонных аппаратов, много полевого кабеля и другое имущество. Здесь же произошел стихийный обмен обмундированием. Через час с небольшим после занятия села 2-й Крепостной полк оказался одетым в новенькое английское обмундирование, а егерцы облачились в наши молескиновые шинели. При этом переодевании даже споров никаких не было. Наши бойцы убедительно говорили:
— Вы пойдете в тыл, а нам еще Сибирь отвоевывать, так что ваше обмундирование нам нужнее, чем вам.
И егерцы не возражали, снимали с себя английские шинели и мундиры и надевали наши молескиновые халаты. Они были рады, что уже отвоевались.
Когда я сообщил комбригу Андрианову о проведенной операции, он ответил мне коротко:
— Победителей не судят. Молодец! Если бы ты провалил операцию, конечно, тебя отдали бы под суд, а теперь пишу реляцию к ордену.
Потом он спросил, сколько мы взяли пулеметов. Я, боясь, что у меня отберут их, сказал:
— Десять, — хотя на самом деле мы взяли их в два раза больше.
— Шесть оставь себе, а остальные пошли в бригаду для других полков, — сказал комбриг.
Пулеметов в полках было мало, поэтому у счастливчиков, которым удавалось захватить больше пяти — шести пулеметов, часть забирали для других плохо вооруженных полков бригады. До этого у нас в полку было только три пулемета, а тут вдруг такое богатство!
