Ознакомительная версия.
Не видели, как немцы захоронили в окопе тела старшины Клюева и рядового Суздальцева, положив на могилу солдатские книжки и пилотки с красными звёздочками…
Кузьма и Агафон не видели и не слышали, как отдавали должное мужеству и героизму их товарищей немецкие солдаты, отсалютовав троекратным залпом из винтовок.
Солнце уже пошло на закат, пряталось за лесом, когда один из красноармейцев пошевелился, сделал попытку встать. Ни с первой, ни со второй, а лишь с третьей попытки ему это удалось. Долго, слишком долго стоял, привыкая к вертикальному положению, но устоять не смог, снова рухнул в грязь. Полежал немного, отдохнул, опять встал и теперь уже более уверенно стоял, но стоял на коленях. Видимо, так ему было легче, в таком положении чувствовал себя уверенней.
Медленно наклонился, взял товарища за плечи, начал пятится подальше от реки на сухое место всё так же, не вставая с колен.
Не сразу, но и это у него получилось. Вот уж и он, и его товарищ лежат на сухом берегу за густым кустом лозы. Солдат использовал его как укрытие. В последние дни этот двадцатилетний паренёк на все предметы и любой рельеф местности смотрел и оценивал с точки зрения укрытия, убежища, огневой позиции, огневого рубежа. И этот одинокий куст лозы на берегу очередной реки в его военной биографии он оценил именно так и никак иначе: укрытие.
С трудом дошёл на небольшую полянку, что увидел на косогоре. Долго ползал там и уже вернулся к товарищу с горстью сорванных листьев подорожника.
Сидя под кустом лозы, снял с себя гимнастёрку, исподнюю рубашку, принялся рвать с неё лоскуты. Перебинтовал товарищу ногу в районе колена, грудь, предварительно положив на раны листья подорожника, и только после этого принялся за себя.
Тряпок хватило перевязать левую руку выше локтя. Ранение было в мышцы, в мякоть. А вот правая рука не поднималась вовсе. Только теперь обнаружил, что пуля прошла сквозь ключицу, раздробив кость, правое плечо омертвело, солдат почти не чувствовал его. Но пальцы немного двигались, шевелились, хоть чуть-чуть, но помогали более здоровой левой руке. Зато очень сильно болела голова. Боль эта была резкой, пронизывающей, отдающей в мозгах. Провёл ладонью по голове: вся ладошка окрасилась кровью. Рана была на правой стороне головы, под рукой слышны были мелкие кусочки кости. Видно пуля прошла по касательной, раздробив череп.
Последним лоскутом рубашки кое-как перебинтовал себе голову, так же подложив под тряпку лист подорожника.
Потом отдыхал, лежал рядом с командиром.
Только луна была свидетелем, как пытался красноармеец поднять и взвалить на свои плечи сослуживца.
– Ты только… дыши… дыши, Кузя, а я всё… равно встану, вот… увидишь, встану, – шептал исступленно солдат и в очередной раз падал на землю.
– Я встану, встану, Кузьма, ты только… дыши, ты только… живи, не уходи, командир… это… руки что-то не держат… да голова… что-то кругом… взялась, а так я… сильный, я всё… смогу… сдюжу…
И снова отдыхал, смотрел на лежащего товарища, прикидывал, как бы взять его лучше, ловчее.
– Говоришь, принять… надо левее места… переправы и через десять… километров будет деревня… Пустошка. Да это… мы мигом, Кузьма… Данилович, да это мы… раз плюнуть… По нашим сибирским… меркам это рядом, шаг… шагнуть, как в деревню… твою упрёмся, Кузя… Ты только дыши… дыши, не умирай… а я одна нога… здесь… другая… там, – шептал Агафон. – Не уходи… командир… тогда… и я… дойду.
После третьей безуспешной попытки солдат понял, что поднять товарища не сможет. Тогда он лёг рядом и стал подлазить под раненого. Не сразу, но это ему удалось. Вот уже товарищ лежит у него на плечах. Перед тем, как сделать попытку подняться, солдат ещё раз отдохнул уже с ношей на плечах и, придерживая левой рукой раненого, сначала встал на колени. Постоял так, привыкая, поправил движением плеча необычную ношу, и медленно, очень медленно начал подниматься.
Земля закачалась, закружилась, ноги не хотели слушаться… подгибались…
Но он всё-таки встал, встал на ноги, подождал, пока исчезнут из глаз красные круги, пока успокоится земля, перестанет кружиться, качаться. Сделал первый шаг, второй, третий, а потом и пошёл, пошёл, пригибаясь к земле.
– Говоришь… Пустошка… а… потом… Вишенки, – даже не шептал, а только двигал, лишь шевелил губами солдат, дыханием одним говорил. – Так… мы… мигом… командир… свои… своих… не… бросают… Кузя. Ты… только… дыши… не уходи… а… я… дойду…
Луна застыла в небе, зачарованная.
Ефим Егорович Гринь по просьбе товарища Лосева съездил в Пустошку и сейчас возвращался верхом на лошади домой в Вишенки. Очередная ночь была настолько напряжённой, тяжёлой, что только усилием воли заставлял себя держаться в седле, так клонило ко сну. Впрочем, и предыдущие пять ночей были не легче. Но, слава Богу, управились по сухой погоде. И вроде чужие глаза не видели, тайну удалось сохранить. Хотя кто его знает? И у леса уши и глаза есть, не то что…
Сразу было решили картошку для партизан и семенную для посевной на будущий год схоронить там же, на картофельных полях. Выкопать вместительные ямки, да и спрятать. И проблем-то никаких: далеко ходить не надо, всё на этом же картофельном поле. Потом поняли, что грубее ошибки уже не сделать. Это же известно станет почти каждому жителю Вишенок. Хорошо, что одумались, так сейчас душа спокойная. Спасибо лесничему Корнею Гавриловичу Кулешову. Он организовал очень правильно. Ефим сейчас и сам знает, что всех схронов с картошкой десять штук. Разбросаны они по самым разным местам в округе, каждый из которых рыли по два человека. Они же принимали от Ефима возы с картошкой, засыпали в ямы, утепляли соломой, сверху засыпали толстым слоем земли, закрывали дёрном, маскировали, не забывая делать неприметные отдушины, чтобы картошка не задохнулась без воздуха, не загнила раньше времени. Гринь принимал у них работу. Вот и получилось, что рыли схроны и прятали картошку двадцать человек, но друг друга они не знают. Знакомы только двое. Эта же двойка знает только свой схрон. И всё! Корней Гаврилович каждого из двойки предупредил, что если что, спрос будет с двоих. А с двоих спрос легче, чем со всей деревни. Ну и ответственность по законам военного времени, так что… Молодец, Корней Гаврилович! Голова!
С поля картошку возами в коробах вывозили тоже два человека. Чаще всего возницами были детишки, которые постарше. Доезжали до того места, куда указывал Ефим Егорович, передавали ему загруженные телеги и терпеливо ждали, оставаясь на месте, пока Гринь сам отвезёт до схрона и там выгрузит картошку, вернётся обратно.
Такой способ первым опробовал Данила Кольцов, когда прятали зерно, а уж потом перенял и Ефим Гринь. Впрочем, сосед действовал так же тайком, как – не знал и Ефим. Это Корней Гаврилович приказал заготавливать картошку именно так и никак иначе. Спасибо ему. Умный мужик. Недаром его единогласно избрали начальником штаба партизанского отряда. Ну, а командиром – Лосева Леонида Михайловича, сына сапожника с Борков Михал Михалыча Лосева. Даром что молодой, но хваткий, и дисциплину держать умеет, и рассудительный не по годам.
Впрочем, иначе и быть не может! Всё-таки военное училище успел перед войной окончить. И людей знает хорошо в округе, и леса. Правда, лучше лесничего Кулешова вряд ли кто знает, так думает Ефим. Этот человек и в людях разбирается, и лес для него – дом родной. В паре очень даже хорошо должны смотреться, дополнять друг дружку: Лосев и Кулешов.
Практически каждый день проводятся учения, отрабатывают защиту Вишенок и Пустошки от немцев. Борки в зону своей ответственности включать пока отказались: слишком близко расположена немецкая комендатура с ротой солдат, с бронемашинами и мотоциклами. И Борки не так защищены природой, как те же Вишенки или Пустошка. Бросаться очертя голову в омут – себе дороже. Нет ни сил, ни опыта.
Вокруг деревни на самых опасных участках рыли окопы, укрепляли естественные природные преграды, намечали пути наступления и отхода в случае чего. Привлекалось почти всё взрослое население. Если мужики и парни готовились к схваткам с врагом, то женщины учились по первому звону била хватать самое необходимое, детей, стариков и укрываться в Медвежьем урочище. Там, в урочище, под руководством Акима Макаровича Козлова построили несколько хороших, утеплённых шалашей, где могут укрыться почти все жители Вишенок, которые не задействованы в партизанском отряде. На всякий случай ещё глубже в лесу приступили строить семейный лагерь – несколько вместительных, сухих и тёплых землянок. По всем данным, быстрого наступления Красной армии не предвидится, и сколько ждать её прихода – неведомо. А впереди зима. Конечно, все верят в нашу победу, но надо готовиться к худшему.
Свои огороды убрали, сделали заготовки на зиму, кое-что припасли и на весну для посевной. Поскольку на трудодни теперь надежды нет, то поздними вечерами да ночам каждая семья в силу своих возможностей и способностей заготавливала хлебушко для себя. Не брезговали и картошкой с колхозных полей, но на это дело штаб партизанского отряда закрывал глаза: не оставлять же урожай врагу.
Ознакомительная версия.
