это будет у излучины, а может быть, там, у городского сада.
Генерал помолчал, разглядывая карту, и поднялся.
— Ладно, — сказал он, — желаю успеха.
Он козырнул и пошел к выходу. За ним пошел Богачев, а за Богачевым я. Втроем мы прошли мимо неуклюже вытянувшегося Малышева и вышли на парадное крыльцо школы. У крыльца стоял «Зис». Адъютант открыл дверцу, Литовцев сел, козырнул еще раз, и машина, сразу набрав скорость, исчезла за поворотом. Богачев закурил папиросу, и тут впервые его глаза остановились на мне.
— А ты что здесь делаешь? — спросил он строго.
— Я пришел в батальон, — сказал я не очень уверенным голосом.
— Иди, иди, мальчик, — сухо сказал Богачев, — некогда тут в игрушки играть с тобой. — Потом он внимательно посмотрел на меня и добавил: — Что-то лицо твое мне знакомо. Как твоя фамилия?
— Федичев.
— Младший сын Алексея Николаевича?
— Да.
— Ах, вот что. Ты, что же, к отцу пройти хочешь?
Это было лучше, чем ничего. Я подтвердил, что хочу к отцу.
— Ладно, — сказал Богачев, — пойдем, я сейчас к нему на батарею иду.
Он зашагал, не обращая на меня больше внимания, а я шел за ним, воображая себя почти его адъютантом и, во всяком случае, лицом, ответственным и серьезным. Мы обошли здание школы и прошли мимо спортплощадки, между двумя березами, вниз к реке. Над берегом в земле извивались траншеи. Ломаная их линия уходила далеко в обе стороны. Ее можно было проследить по свежевырытой земле. Вдоль траншеи расположились бойцы. Они сидели группами, свесив вниз ноги, и рядом с ними лежали винтовки. Удивительно не по-военному выглядели бойцы нашего батальона. Пиджачки, пестрые галстуки и кепки казались очень странными на передовой позиции. Мы подошли к одной из групп. В центре ее, смущенно улыбаясь, сидел Лопухов, и все смеялись над ним. Богачев спросил, в чем дело. Оказывается, Лопухова «разыграли», сказав, что всем выдали по поллитра водки и по банке шпрот. Лопухов, обиженный тем, что он ничего не получил, пошел объясняться и был с позором изгнан.
— Вот чудак, — хохотал старший брат Луканин, — значит, думал шпротами закусить.
И все пять братьев в такт покачивались от смеха.
Богачев посмеялся тоже, и мы пошли дальше. Около врытого в землю пулемета завтракали пулеметчики, и первый номер, жуя колбасу, объяснял, какие бывают задержки и как надо их устранять. Везде вдоль траншеи люди в пиджачках, в кепках, в русских рубашках завтракали, курили, рассказывали смешные истории, объясняли друг другу правила метания гранат, стрельбы из пулемета или винтовки. Все это походило на мирное ученье дружины Осоавиахима или на военизированный загородный пикник. Но иногда я замечал легкую неестественность улыбки, слишком подчеркнутое спокойствие. Не страх, но ожидание страха.
Миновав участок, прилегающий к дому Орса, мы оказались в саду Дома инженеров. Из каменных ваз свешивались вьющиеся растения, дорожки были усыпаны песком и на склоне пригорка цвели анютины глазки. Две пушки стояли за кустами и еще две за маленькой группой берез. Пушки были утыканы зелеными ветками, как ломовая лошадь у хорошего возчика в праздник. На траве сидели артиллеристы. Инженер Горев рассказывал анекдоты. Я увидел Николая. Он лежал, подперев руками голову, и смеялся вместе со всеми. Артиллеристы не заметили нас, и мы спустились в подвал. Здесь сидел мой отец. Он встал, когда мы вошли, и козырнул.
— Ну, как у вас, — спросил Богачев, — все готово?
Отец ответил, что все готово, но он немного тревожится, потому что давно не воевал и забыл артиллерийское дело.
— Вспомните, — успокаивал Богачев. — Все мы тут не мастера воевать.
Только сейчас отец заметил меня. Он не удивился, но улыбнулся мне и кивнул головой. Они занялись вопросами размещения орудий, снарядов, распределением людей. Эти разговоры были мне совершенно непонятны, но мне нравился их деловито-военный характер. Потом Богачев спросил, не думает ли Алексей Николаевич, что стоит послать на тот берег реки наблюдателя. Отец согласился: хоть это и опасно, пожалуй, но зато наблюдателю все будет прекрасно видно. Они выбрали место, где ему расположиться. На противоположном берегу, прямо против Дома инженеров, росли две старые ивы. Отец сказал, что под ивами можно прекрасно замаскироваться, а провод пройдет по дну реки, и повреждений бояться нечего, потому что здесь неглубоко и дно песчаное, гладкое. В это время в углу загудел звонок полевого телефона и телефонист, которого я не заметил раньше, сказал, что зовут Богачева. Богачев взял трубку и почти сразу положил ее на аппарат.
— Показались немецкие танки, — сказал он уже в дверях и быстро вышел.
Я побежал за ним. Я решил окончательно, что моя обязанность — неотлучно находиться при командире батальона на предмет выполнения каких-либо поручений.
Полдень. Сердито жужжат жуки
Как ни странно, но когда я бежал за Богачевым от Дома инженеров до здания школы, я ни разу не взглянул на противоположный берег реки. Я видел, как в траншеях суетились бойцы, мне запомнился пулеметчик, который укладывался около пулемета и все никак не мог улечься удобно; запомнился Шпильников, надрываясь, кричавший что-то, причем слов его я не слышал и только видел открытый рот и напряженное, налившееся кровью лицо; я видел, как люди, сидевшие возле траншеи на траве, хватали винтовки и прыгали вниз, в траншею. А посмотреть за реку мне просто не пришло в голову. Я не мог еще себе представить, что это так просто — поднять глаза и увидеть наступающих немцев.
В первый раз я посмотрел за реку из окна наблюдательного пункта. Мы с Богачевым одним духом взлетели по лестнице и вбежали в класс. Дегтярь стоял у окна. Он передал Богачеву бинокль. Но и без бинокля было прекрасно видно: по ровному полю, поросшему желто-зеленой, высохшей за лето травой быстро мчались к реке три маленьких, приземистых, плоских танка. Они были похожи на вылезших из-под земли тупорылых зверьков, цветом они подходили к желто-зеленому цвету поля. Неестественно было, что они так прямо и так стремительно мчались. Это бывает в дурном сне, когда вдруг кто-то, не то крыса, не то крот, мелкими шажками бежит прямо на тебя так быстро, что увеличивается на глазах, и никаких объяснимых причин для страха нет, но ты задыхаешься и хочешь кричать и чувствуешь, что кричать не можешь. Я очень точно помню это ощущение кошмара, охватившее меня, когда я увидел немецкие танки. Все было очень обыкновенно: железная дорога, шоссе, нефтехранилище, деревня, поле и три странных приземистых зверька со страшною быстротой мчащихся прямо на нас.
Богачев бросился к телефону.
— Волга, Урал, Воронеж! —
