От хвоста колонны валом нарастала волна разрывов, накатывалась прямо на голову колонны. Он прыгнул, как нырнул, в кювет (больше некуда было), вдавил лицо в островок талого снега, как будто только в этом белом островке таилось его спасение. Казалось, все бомбы рвались у него на голове» хотелось вдавить лицо в талый снег еще глубже, еще плотнее.
…Белоус медленно улетал куда-то вверх и в сторону, на фоне черного дерева, к солнцу, словно брал старт и не собирался возвращаться… Долго и торжественно переворачивалась земля; переворачивалось небо; потом поле начало падать… Падало, падало… Иван успел повернуться к нему спиной, и оно, наконец, ударило его всей своей тяжестью, придавило и распластало. Глотку и ноздри забил наждачный запах разорвавшейся бомбы. Тротил!..
Взводный приподнял голову: в мокром снегу образовался глубокий отпечаток его лица — обратная маска. «Мессершмидты» шли на второй заход, они обнаружили, что зенитной защиты нет, и накатывались стремительной волной уже на бреющем полете. Он плюхнулся лицом в тот же снег, рядом со своим отпечатком. Уже били скорострельные пулеметы и в довершение к обстрелу и бомбежке пошли в ход фаустпатроны! По корпусам бронированных машин… Рядом с ухом что-то зашипело, обожгло щеку горячим паром. Он скосил глаза — узкий длинный рваный осколок врезался в снежный отпечаток его лица и там шипел, разъяренный промахом. Взводный взял этот осколок в руку — он был очень горячий… Но не бросишь же… Такой осколок! — угодил прямо в затылок отпечатку его лица… Самолеты скрылись за лесом…
Военфельдшер Валентин и Курнешов, с двух сторон, бежали к дороге. Первым добежал до него Валентин: взял за плечи и стал осторожно переворачивать. Как убитого… Когда уже почти совсем перевернул, тот раскрыл глаза — взгляд был издевательский. Он произнес:
— Сволочи!
Валентин бросил его и замахнулся наотмашь то ли от радости, то ли от досады обманутого… Подошел Курнешов:
— Кто сволочи?
— Командиры! Перестают командовать в самые решающие секунды!..
Он перекатывал осколок из ладони в ладонь. Сидел прямо в кювете, оглядывался по сторонам — кругом был полный раздолб… Он встал на ноги и двинулся от дороги — туда, где лежал Иван Белоус… Никто не смог бы объяснить, как это Иван очутился так далеко от дороги… Все плыло и переворачивалось, как на аттракционе в парке культуры… Опустился на землю. Белоус был разбит начисто — ни капли крови, но руки и ноги вывернуты и бессильно разбросаны. А сам как-то сплюснут… Его словно вывернуло наизнанку. Не понятно, как можно было к нему прикоснуться, не то что перевернуть или перевязать… Со всех сторон неслись слабые крики о помощи. Со стороны открытого поля не спеша возвращались его бойцы. Командир, спохватившись, уже кричал им:
— К пулеметам! Все! Бего-ом!.. Бить в упор! Отовсюду! И не давать им хозяйничать… Из винтовок. Из автоматов! Прицельно!
Люди бежали к пулеметам. Кто-то крикнул в ответ:
— А как без турелей?
— С плеч! Стрелять с плеч! — один ставит сошки пулемета себе на плечи и встает, а другой ведет прицельный огонь по самолету (тут нужна не только сноровка, но и еще кое-что…)
Взводный положил свою мохнатую, некогда белую шапку под голову Ивану. Валентин сказал:
— Не трогай его… Будь умница… — и побежал на крик о помощи…
И тут же снова заход, снова на бреющем полете. «Боже, что они с нами делают?..» — «А то же, что вы делаете с ними…» — кто мог ему ответить, рядом никого не было… Кто-то опять бежал туда же к реке. Его люди, да и кое-кто из других подразделений укрылись возле бортов машин… как прилипли. Стволы были направлены вверх — ручные пулеметы, трофейные винтовки, автоматы… Он остался с Иваном (тут спрятаться было некуда):
— По «мессерам» огонь! Всем, всем стрелять! Огонь!! — стреляло всего несколько человек, и бронированным истребителям их огонь был как слону дробина… И все равно летчики уже виляли, не могли тщательно целиться и заходить с определенной точностью — видно было, что трассирующие пули попадали по корпусам и по брюху летящих машин…
«Мессера» отчалили и начали утюжить берег реки. А там же свалка — лежали один к другому — там каждая пуля ложилась в цель, ей искать человека не нужно. И там никто не стрелял по самолетам. Только самые решительные или самые везучие, или самые трусливые перебирались в ледяной воде на ту сторону, кто по пояс, кто по грудки, а кто и с переполоху вплавь… Заход за заходом. Каждый раз по выходе из бреющей атаки (взводный заставлял себя смотреть в упор и стрелял из автомата) он видел даже заочкаренную маску пилота в шлеме. В следующий миг проносилось клепаное брюхо «мессера», торчащие раскаленные стволы — и последним мелькал ствол хвостового пулемета.
— Если не горючее, то боеприпасы когда-нибудь у них кончатся?! — Курнешов оказался поблизости.
Под крыльями виднелись все еще не израсходованные фаустпатроны — их, наверное, берегли на случай появления танков… Самолеты улетели… Вроде бы улеглось…
Старший сержант Иванов докладывал:
— Санинструктор ранен. Санитаров нигде найти не могут…
— Где фельдшер? — спросил взводный.
— А зачем?.. Он ушел к реке. Там… — и в полной безнадеге махнул рукой.
Пошла какая-то маета, то он сам заметил, что бродит без цели по полю, то кто-то подходил и так же бессмысленно уходил снова… Причем одни и те же лица, все время одни и те же.
Иван Белоус как лежал, так и лежал на земле. Глаза все еще были приоткрыты. Возле него сидел почему-то пожилой усатый солдат и очень внимательно смотрел ему в лицо — они знали друг друга, но не больше чем бывший командир танкового взвода и солдат-автоматчик мотоциклетной роты. Когда взводный и Володя Иванов подошли, солдат одобрительно произнес:
— Хорошо помер. Тихо. Как на отлете… Вот только-только, — осторожно прикрыл ему глаза и начал складывать Белоуса, как положено, нога к ноге, а потом стал приспосабливать руки, чтобы оказались обе на груди.
Появился старшина, похожий на белобрысого негра, и произнес:
— Во взводе все до одного целы. Раненых нет… — звучало как фантастика, как кощунственная ложь.
Взводный глянул на старшину, не сверзился ли?.. Согласно кивнул головой, а про себя отметил: «Во взводе потерь нет. А БЕНАПы идут туда один за одним…»
Тут опять появился Володя Иванов и сообщил, как для правдоподобия:
— Товарищ гвардии старший лейтенант…
— Ну?..
— Водитель радийной бронемашины Кашин убит на первом заходе, — взводный не понял… — Остался сидеть в башне, его прямо через верхний люк пронзило.
— А почему он? Он же не из нашего взвода? Он из мотоциклетной…
— В последний момент Кашина посадили за руль вместо водителя Дорогова. А Дорогова забрали к комбату. Вы уже были на марше.
— А-а… — что-то вспомнил взводный. — Сообщите его командиру.
«…Не знаю, не знаю, кому и как легче умирать. Наверное, легче тому, кто уже пробовал… Одна надежда, что все они сейчас недалеко друг от друга и, может быть, там им не очень тесно и не очень скучно… Буйные, тихие и безотказные и очень надежные… Убит чуть раньше, убит чуть позже… Может быть, они сейчас там все вместе… Тогда они не пропадут… Их там много. Очень много… Тьмы и тьмы… Их там миллионы миллионов… Их там больше, чем нас здесь…»
Согнутый в три погибели, как баба-яга с клюкой, головой и лицом, обращенными в землю, в отдалении появился Долматов. Он уходил в тыл. Туда, где, может быть, ему попадется что-нибудь с обозначением красного креста… Он появился ниоткуда, никого не хотел обременять собой, казалось, вот-вот растворится в этом нечистом поле… Ни одного минометчика рядом с ним не было.
— Может, помочь? — крикнул ему Курнешов.
Долматов отмахнулся, долго шел, а потом крикнул в ответ:
— Вон им помогай…
Оставалось оглянуться по сторонам и понять… Это был полный раздолб. Разгром. Ни с того ни с сего… В победоносном наступлении.
Трудно сказать, сколько времени прошло, потому что время остановилось. Те, кто остались в живых, и легкораненые брели к своим машинам. Где-то уже заводили моторы, казалось, вот-вот кто-нибудь умудрится двинуться вперед… Сам… Ведь колонна была разрозненная. Плохо организованная. Не защищенная… И вел ее не тот человек.
В небе с небольшим опозданием появились наши истребители — «лавочкины» и «аэрокобры», они вели себя в воздухе, как хозяева, покачивали крыльями, приветствовали раздолбанных землян, но сражаться-то было уже не с кем. Или пока не с кем. Наступила пауза. Надо было успеть что-то сделать… А что?..
— Почему никто не несет раненых? Кто будет собирать раненых и убитых? — спросил проходивший мимо сержант, а сам держался левой ладонью за шею, словно ему туда саданули оглоблей.
— Их там мно-ого… И убитые, — отозвался еще один.
Эта спокойная реплика оказалась последней каплей.
