«Дорогие мои, — писал Иван, — мне нужно писать корреспонденцию в нашу флотскую газету, но я обещал написать маме и выполняю это обещание. Не волнуйтесь обо мне, дорогие мои. Здесь так хорошо, так красиво, что забываешь о войне: скрипуче кричат чайки, обдувает приятно-солёный ветер, сдобренный запахом йода и рыбы; солнечные лучи скользят и прыгают по шершавой поверхности моря.
Командир корабля настоящий морской волк. Я совсем недавно познакомился с ним и уже люблю его. Он смелый, немногословный и какой-то очень прямой — настоящий. Рядом с таким ничто не страшно. И я решил: буду смотреть, как он воюет, и потом напишу о нём повесть. Как мне хочется написать о таком капитане — бесстрашном человеке… Подробнее писать нельзя. Но когда кончится война и я вернусь, всё расскажу. Пока, дорогие мои. Очень тороплюсь. Целую. Иван».
На конверте этого письма был номер полевой почты — адрес Ивана.
Наталия Ивановна написала ему тогда, что в семье у них прибавление — пятилетняя Галочка, что нашёл её Игорь во время одного похода…
В этом месте письма Наталия Ивановна задумалась. Какой может быть поход во время войны? Зачеркнула «поход» и написала «экскурсии». Поняла потом, что это ещё туманнее и непонятнее. Но что делать? О том, как было на самом деле, Писать нельзя. Так и оставила.
А Игорь после выполнения задания по операции «Адмирал» ещё больше рвался в бой. Сколько раз, бывало, его вызывали к Зинькову, как в то памятное утро, когда он получил задание проникнуть на соляную косу. И каждый раз, входя в кабинет начальника училища, Игорь слышал, как стучит его сердце. А разговор бывал совсем не таким, какого он ждал.
— Курсант Смирнов, вы подавали рапорт с просьбой отправить вас в действующую армию?
— Точно, товарищ начальник.
— А вам известно, с какого возраста служат в армии?
Теперь Игорь отвечал, чуть помедлив, но ещё не теряя надежды:
— Известно, товарищ начальник. Но я…
— Минуточку, курсант Смирнов. Тогда, на соляной косе, был исключительный случай. А теперь нет оснований нарушать правила и прерывать учёбу. Понятно?
— Понятно.
— Можете быть свободным…
Фронт отодвинулся, в войне наступил перелом, фашистов гнали на запад. Город, где жили Смирновы, гитлеровцы так и не взяли. В этом районе первым ударом по фашистам была операция «Адмирал». Гитлеровцев потеснили на соляной косе и этим сияли опасность, которая нависла над городом. Но совсем косу освободить не удалось.
На память об этом у Игоря хранился орден Краской Звезды. Надевал он орден только по праздникам. А в будни Галочка часто просила:
— Игорёк, покажи свой орден.
— Так ты ж его видела.
— А ты опять покажи. Я его подержать хочу. Подержу и отдам.
Игорь доставал коробочку с орденом, и Галочка, раскрыв её и не вынимая орден, подолгу смотрела на него. У Смирновых о ней заботились, как о родной. Но всё равно девочка грустила, а иногда потихоньку, чтобы не обидеть Смирновых, плакала.
Война как бы перевалила через хребет. А известно, что спускаться с горы легче, чем подниматься в гору.
Гитлеровцы бежали. Морская пехота уже ворвалась на ту самую косу за лиманом, где были соляные промыслы, резиденция адмирала Кельтенборна, уничтоженного при бомбёжке. Там мало осталось советских людей, но все, кто остался, вышли навстречу нашим войскам. И в первом ряду встречавших была Галина мама. Она ведь ничего не знала о дочке — думала, что Галочка погибла.
Нет, не погибла Галочка! Она живёт у хороших людей.
Галина мама узнала это от первых наших солдат, которые ворвались на косу. А днём позже Галочка с Игорем отправились на соляную косу.
Их доставили туда на военном корабле, Игорь стоял на палубе, вспоминал, как несколько месяцев назад уплывал с соляной косы на таком же корабле и тогда вокруг рвались снаряды, вздымая столбы воды. В тот день от моряка на военном катере он узнал о подвиге Ивана. «Где он теперь?» — думал Игорь. Ведь в те годы он ещё ничего не знал о судьбе брата и не терял надежды увидеть его.
Последнее письмо пришло от Ивана с Дуная. Он писал тогда о том, как радостно встречают приход советских войск народы-братья, и о том ещё, как соскучился по дому. «Наверно, — писал тогда Иван, — когда приеду, буду неделю без передыха рассказывать, рассказывать, рассказывать. А потом год писать о войне.
Я думал, что война — это что-то совсем другое. А тут всё не так, как представлялось раньше. И всё это моё любование заметочкой в газете с фамилией «Смирнов» под ней теперь кажется смешным, мелочным и даже глупым…
Вчера перед выходом на боевое задание было собрание комсомольской группы. Я всё время вспоминал Игоря. Ребята тут все искренние, естественные, прямые. Смешно сказать — теперь только, здесь, на фронте, я понял Игоря. Вот и сейчас я пишу, рассуждаю, а он, наверно, действует. Когда вернусь, должно быть, меньше буду с ним спорить, ссориться и больше его понимать…»
Вспоминая тогда об этом письме Ивана, Игорь мечтал о том дне, когда свидится с братом. Иван скажет ему: «Ты же герой, Игорёк», а он ответит: «Подумаешь, выстрелил из ракетницы…»
…Мать Галочки ждала на пристани. Как только военный катер привалил к пирсу и мальчик, держа за руку девочку, сошёл на берег, Галочка бросилась к матери.
Мать обнимала дочку, плакала, а Игорь стоял рядом и не знал, что говорить, что делать, куда деть руки.
Потом Галина мама обнимала и целовала Игоря, теперь уже не плача. А потом снова притянула одной рукой Галочку, другой продолжала обнимать Игоря и обоих ребят прижимала к себе.
Игорь понимал, что ему надо уйти, чтобы мама с дочкой могли наговориться, но он боялся обидеть их. Он выбрал мгновение, когда мать Галочки оставила его и, чуть отойдя, смотрела на Галочку, повторяя:
— Ты! Ты! Ты!
Тут Игорь отступил на несколько шагов и скрылся в кустах. А убедившись, что его уход не замечен, побежал…
Вот он, мостик, по которому проезжал адмирал, кювет, в котором прятался Игорь, дом, возле которого он выстрелил из ракетницы.
По дороге вели пленных фашистов. Навстречу шли машины с нашими солдатами. Девушка-регулировщица, лихо взмахивая красным флажком, пропускала тягачи с пушками.
Ещё не стёрли с домов надписи на немецком языке, ещё стояли на перекрёстках немецкие указатели, а уже солдаты в передниках клали кирпичи, восстанавливая разрушенные дома. Гитлеровцы не успели это сделать. Ведь известно, что после операции «Адмирал» они уже не могли опомниться: в этом районе фронта началось наше наступление и гитлеровцам было не до ремонта…
Игорь должен был уехать в город на катере, который уходил вечером. Перед этим он простился с Галей и её мамой. Ему было неловко, оттого что его всё время благодарили и он при этом не знал, куда девать глаза, что говорить, что делать.
На пристани Галочкина мама совала ему в руки пакетики, должно быть с гостинцами, а он разводил руками:
— Некуда класть, рассыплются, не надо.
— Надо? — упрямо твердила Галочка.
А её мама сказала:
— Не рассыплются. Вон сколько верёвок на катере. Можно перевязать.
— Нет? — твёрдо сказал Игорь. — Верёвок здесь нет. Верёвки бывают дома. А на корабле линь да трое…
По трапу он взбежал последним — быстро и ловко, как настоящий моряк. А он и был уже моряком — знал корабль от киля до клотика, мечтал только о штормах, просторах океана и таком ветре, что облизнёшь губы, а на них соль.
Галочка и её мама долго махали ему вслед. Мать Галочки, сложив ладони рупором, кричала:
— Герой, отцу передай привет и спасибо моё огромное! Слышишь?!
— Слышу! — отвечал Игорь, а сам при этом думал: «Герой, герой»… Всё время меня теперь называют героем. Вот знала бы Галина мама моего батьку. Как он жил и воевал…»
Игорь любил отца и во всём — в малом и большом — старался ему подражать, быть таким, как Яков Петрович.
Ведь если Игоря называли «Якорь», то и за его отцом, когда он был мальчиком, укрепилось прозвище: «Яша — взяла наша».
Тревожная, бессонная ночь у родителей ожидающих сына из опасного рейса. Такая ночь была у Наталии Ивановны и Якова Петровича — ночь накануне возвращения в родной город «Черноморска».
Что с того, что в радиотелеграммах Игорь сообщал: «Раны зажили, здоров, всё прошло». Это были слова. А родителям хотелось увидеть сына, обнять его, убедиться, что он действительно вышел победителем из боя с пиратами и остался прежним Игорем — Игорем-якорем. Особенно беспокоилась Наталия Ивановна. Такова уж судьба матери.
Но в этот раз волнения матери были напрасны.
Пришёл «Черноморск», родители привезли сына домой, и, когда кончились все вопросы о тревожном рейсе, Игорь сказал:
— А я ведь не забыл о сундуке на солончаковой косе. Всё время об этом думал. Вот приеду — и на следующий же день туда. Что это за чашечки-ложечки в сундуке? Думал, гадал, вспоминал адмирала Кельтенборна, Галочку, Прокопыча, но так ни до чего додуматься и не смог. Не стал бы адмирал возиться с чайными сервизами…
