Когда Орехов и Петров вместе с красногвардейцами подошли к мосту, откуда-то сбоку затрещал пулемет. Стайка пуль пронеслась у них над головой.
— Вот и еще одна колонна «немцев обнаружила себя, — сказал Петров.
— Чуть было не обошли нас, черти! — покачал головой Орехов.
Красногвардейцы быстро перешли мост. Матросы подожгли бикфордовы шнуры.
Лебедева нашла вагон Дыбенко у водокачки. Войдя в вагон, она сразу направилась в свое купе, сняла шубку, валенки, чулки, осмотрела стертые до волдырей пятки и наскоро перевязала ссадины. Потом она прилегла на мягком диване, всем существом наслаждаясь коротким отдыхом после целого дня беготни. Полежав несколько минут, она постучала в стенку купе. Через минуту за дверью раздался хорошо знакомый ей голос Дыбенко.
— Можно зайти, Александра Михайловна?
— Можно, — отозвалась Лебедева.
— Устала? — добродушно-весело спросил матрос. — Опять, наверное, целый день не присаживалась?
— Не присаживалась! И устала здорово, но чувствую моральное удовлетворение! Поставленную ЦК задачу мы выполнили. Немцы задержаны, им нанесен порядочный урон.
— Это еще не конец, — нахмурился Дыбенко. — Парский уверяет, что завтра нам предстоят новые бои, ведь немцы — враг упрямый… Так что отдыхай как следует, Александра Михайловна…
— Сам знаешь, что сейчас не до отдыха!
— Тогда надо хлебнуть эликсира бодрости!
Дыбенко выразительно щелкнул пальцем по горлу.
— Я днем приказала вылить весь спирт, который еще имелся у нас, — строго проговорила Лебедева.
— О-хо-хо-хо! — расхохотался матрос. — То-то у нас сегодня весь конвой едва на ногах стоит, но не от усталости, конечно…
— Надо наказать всех этих пьяниц, — рассердилась Лебедева. — Ты не должен поощрять подобное безобразие!
— За что же наказывать людей? — с притворным изумлением произнес Дыбенко. — Они только точно выполнили твое распоряжение и вылили весь спирт… себе в желудки.
Лебедева удивленно покачала головой.
— Где ты был, что делал? — спросила она.
— Побывал в морском отряде. Там положение прочное. То же у латышей, а вот в рабочих отрядах, особенно на левом фланге, к вечеру дело сложилось не в нашу пользу. Пришлось часть моряков перебросить им на помощь. Немцев задержали у Кренгольма. Островок остался в их руках, но на восточный берег они переправиться не смогли, — пощипывая рыжеватую бороду, объяснял Дыбенко. — Я созвал совещание командиров всех отрядов, действующих в районе Нарвы. Надо договориться о завтрашнем дне… А пока командиры прибудут, ты немного отдохнешь…
В то время, когда командир беседовал с комиссаром, к штабному вагону со всех сторон направлялись командиры отрядов. Туда же шли и Петров с Ореховым.
— Куда это ты меня тянешь, товарищ Петров? — поинтересовался Орехов.
— Идем к Дыбенко, доложим о взрыве и выполнении задания!
— К Дыбенко? — переспросил Орехов. — Вы лучше сами идите, товарищ Петров. Мне боязно как-то…
— Идем, идем! — засмеялся инженер. — Дыбенко ничуть не страшнее нашего Блохина.
— Кто тут меня поминает? — вдруг спросил из темноты удивленный голос, и откуда-то сбоку подошли Блохин и Беманс.
В новой шинели, перетянутой командирскими ремнями, в серой папахе, лихо сбитой на затылок, Блохин выглядел весьма внушительно.
— Живы-здоровы? — коротко спросил Петрова Беманс.
— Что это вы за люминацию в городе устроили? — поинтересовался Блохин.
Петров рассказал о взрыве склада боеприпасов.
— Здорово! — воскликнул Блохин. — Молодец, товарищ Петров.
— Да я здесь ни при чем, — ответил инженер. — Все это придумал и подготовил товарищ Орехов.
— Орехов? — Блохин даже остановился. — Ты смотри, Беманс, какие орлы у нас на Стальном! Ну, пошли к Дыбенко! Там как раз назначено совещание командиров.
Вагон Дыбенко охраняли матросы-часовые.
— Какой части? — спросил один из них.
— Стальной рабочий отряд и латышские стрелки, — ответил Блохин.
— Вид-то у вас больно офицерский, — подозрительно оглядел его матрос.
— На, смотри на рабочий паспорт, — показал Блохин свою загрубелую от работы, мозолистую, покрытую шрамами руку.
— Рука наша, рабочая, — улыбнулся матрос и посторонился, пропуская прибывших в вагон.
В вагоне собрались человек двадцать. Здесь были и подтянутые бывшие офицеры царской армии, и матросы в распахнутых шинелях и тельняшках, и командиры из рабочих — в полушубках и валенках, в простых барашковых треухах.
За столом уже сидели Дыбенко и Лебедева, Парский стоял у карты.
— Сегодня немцы ввели в бой свежие части и получили над нами большое превосходство не только в технике, но и в людях, — ровным, спокойным голосом докладывал он. — Тем не менее они не смогли переправиться на восточный берег Нарвы, несмотря на ряд ожесточенных атак. Сейчас они занимают фронт от деревни Сииверти — далее по реке Нарве: Рииги — Поповка — Нарвский форштадт и деревня Сирсон. Наша задача на завтра будет заключаться в том, чтобы не допустить форсирования противником реки Нарвы. Когда противник измотается в атаках, мы сами перейдем в энергичное наступление с целью вернуть Нарву…
— Какими силами располагает сейчас противник? — поинтересовался Беманс.
— На Петроград направлены два немецких корпуса. Под Псковом обнаружено до четырех полков с артиллерией. На гдовском направлении — до полка, против нас — не менее двух полков, а вернее, три, — ответил Парский.
— Прибывают ли подкрепления? — спросил Блохин.
— Весь рабочий Петроград поднялся. Заводы выставили десятки тысяч красногвардейцев. Подходит помощь из Москвы и внутренних областей страны, — горячо проговорила Лебедева.
— Что надо будет делать завтра отрядам? — снова заговорил Парский и стал подробно излагать задачи каждого отряда.
Стальной рабочий отряд в начале дня должен был находиться в резерве на мызе Лилиенбах, а затем вместе с латышскими стрелками Беманса форсировать Нарву.
Выслушав относящиеся к ним распоряжения, Петров вместе с Блохиным и Ореховым вышли из вагона. Против него на шоссе стоял легковой автомобиль. В нем сидели двое военных в иностранной форме. Рядом с шофером сидел дюжий матрос, весь увешанный оружием. Яркий электрический свет, падавший из окна вагона, освещал всю машину — суховатые фигуры военных, бесстрастное лицо шофера и угрюмую физиономию матроса.
— Что это за чудаки? — проговорил Блохин, с удивлением разглядывая незнакомую военную форму.
Один из сидящих был в серо-синей шинели с нашитыми защитными погонами, в кепи. Он опирался на саблю в блестящих металлических ножнах. Другой — в меховой шапке и английской шинели.
— Иностранцы! — ответил инженер, прислушиваясь к плавным переливам речи незнакомцев.
Военный в кепи говорил по-французски. Инженер достаточно хорошо знал этот язык.
— Я сегодня, мистер Смит, весь день наблюдал за действиями этих красных санкюлотов. И надо сказать, если рабочие отряды как следует вооружить и обучить, они станут первоклассной армией. Они преисполнены героизма, доходящего до самозабвенного фанатизма. Такие войска могут совершать чудеса.
Его собеседник ответил тоже по-французски, но с грубым английским акцентом:
— Вы совершенно правы! Необходимо любой ценой опять втянуть русских в войну. Пусть немцы возможно больше уничтожают этих проклятых большевиков. Так считают у нас в Штатах…
Выходящие из вагона командиры тоже останавливались и с любопытством смотрели на иностранцев.
— Лучше прекратить этот разговор, мистер Смит, — понизил голос француз. — Среди русских могут найтись знающие французский язык… К тому же, как видно, совещание закончилось, и этот русский Марат — Дыбенко — сейчас нас примет…
— Что они болтают? — заинтересовался Блохин.
Петров коротко перевел сущность разговора иностранцев. Командиры с интересом слушали инженера.
— Проклятые буржуи, — возмутился Блохин. — Но — шалишь! Нет такой силы в мире, чтобы свернуть нас с нашего пути… А эти гады, видать, приехали шпионить. Их надо немедленно задержать!
— Эй, братишка! — окликнул командир моряков сидящего в машине матроса. — Откуда ты привез этих индюков? Зачем они тут нужны?
— Из Питера, — сердитым басом ответил матрос. — По распоряжению Смольного… Это — военные ат-та-ше… — Он с трудом, по слогам выговорил иностранное слово. — Хотят побеседовать с товарищем Дыбенко…
— Ты, матрос, смотри за ними, чтобы не нашкодили чего-нибудь! — посоветовал один из командиров рабочих отрядов.
— Будь спокоен, братишка! — кивнул моряк.
Темная ночь заглядывала в замерзшие окна. Выл ветер в трубе. За перегородкой храпели усталые красногвардейцы.
