После смерти своего новорожденного сына и месячного пребывания в больнице Святой Марии в Петрограде Варвара Васильевна Нелюбова решилась круто изменить жизнь. Она отказалась от фамилии мужа и, в тайне ото всех записавшись на вербовочном пункте девицей Оболенской и пройдя двухнедельные курсы медсестер, с середины февраля служила сестрой милосердия в полевом лазарете 10-й армии.
Поначалу невидимая граница, разделившая жизнь на до и после, была вполне понимаема Варей не только на физическом плане, но и на психологическом. Если раньше, до войны, она во всех внешних житейских проявлениях искала и находила только хорошее, то после случившейся трагедии Варя стала смотреть на мир так, как смотрят убежденные пессимисты, все время ожидая нового удара судьбы, который они, пессимисты, принимают как обязательное условие своего дальнейшего бытия. Прибыв на фронт, Варя неосознанно начала бороться с этой темной стороной своей души, всеми силами стараясь отрешиться от своего прошлого. И через некоторое время неожиданно сделала спасительный для себя, а главное, для своей души вывод: что именно здесь, в обычном армейском полевом лазарете, сосредоточились все беды и несчастия, которые когда-либо происходили с человечеством. Что ее собственные страдания на этом фоне ничтожны и нелепы. А недавнее желание покончить с собой – по меньшей мере выглядит просто глупо.
Наверное, с этого осмысления и началось Варино возвращение к жизни.
В марте и апреле, когда 10-я армия вела наиболее жестокие бои и нескончаемый поток раненых заполнил все подсобные помещения, отведенные персоналу, Варя, работая в госпитале по двадцать часов в сутки, мало заботилась о собственной внешности, и любые мужские знаки внимания к своей скромной персоне расценивала не иначе как обращение к своим служебным обязанностям. И когда в мае к ней на перевязку попал командир аэроплана «Киевский», легендарный летчик штабс-капитан Горшков, она, обработав легкую рану на ноге авиатора, отправила затем его обратно в свою часть и поначалу не придала значения восторженному взгляду, каковым обжигал ее известный военный летчик.
Но через три дня штабс-капитан Горшков появился снова. Кроме предписания на перевязку он принес Варе огромный букет полевых цветов, и молодая женщина впервые за много месяцев вдруг поняла, что она еще может нравиться мужчинам. С этого дня Варя незаметно для себя стала более тщательно следить за своей внешностью. Жизнь и весна – лучший лекарь от прошлых невзгод и страданий, и преображение, которое началось в один миг и продолжалось то некоторое время, какое каждой женщине отведено ее сущностью и природой, закончилось тем, что Варя, не желая того, стала центром внимания всего мужского населения госпиталя. Солдаты стали вдруг стесняться сестрицы Варвары. И если раньше многие лежачие, справив свои естественные надобности, совершенно не обращали внимания на обслуживающую их медсестру и запросто просили сходить на двор и вылить помойное судно, то с недавней поры вдруг расцветшую Варю стали стыдиться и просили другую медицинскую сестру избавить их от естественных отходов организма. В офицерских палатах, среди тех, кто получил право на жизнь и шел на поправку, как по команде, начались разговоры о женщинах: вспоминали своих жен, невест, любимых. Кто-то из офицеров принялся наводить справки – кто такая Варя, откуда, где жила раньше. А особо ретивые, подчиняясь древнему мужскому охотничьему инстинкту, принялись выяснять, могут ли они рассчитывать на особое расположение сестрицы Варвары, делая это, впрочем, деликатно и тактично.
Штабс-капитан Горшков, с первого взгляда влюбившийся в Варю и по своему характеру и темпераменту не привыкший пасовать перед женской неприступностью и глупыми, как он считал, условностями, стал частым гостем в госпитале. Через штаб армии он безуспешно попытался выяснить подробности прошлой Вариной жизни; Горшков получил лишь стандартный набор сведений, которые женщина записала о себе в личное дело, заранее страхуясь от излишней любознательности и от того, что не хотела, чтобы кто-то из родственников нашел ее до конца войны. Однако штабс-капитана Горшкова сам факт отсутствия каких-либо внятных сведений о Варином прошлом только раззадорил. Чувствуя, что эта женщина нуждается в утешении и ласке и стремится забыть какое-то горе, Горшков, ничуть не смущаясь, без обиняков предложил Варе стать его любовницей. И неожиданно для себя и для своего самолюбия получил от бессловесной медсестры резкий отпор, к тому же сопровождаемый звонкой и публичной пощечиной.
Эту пощечину и гневные чувства Варвары видело несколько человек из числа обслуги госпиталя, которые тут же разнесли эту новость по всему хозяйству полковника Никитина, и многим тогда стало обидно за свою красавицу сестрицу, которая для некоторых умирающих была единственным стимулом к жизни. И когда Горшков, как ни в чем не бывало, опять приехал с цветами, то был вызван на дуэль по выздоровлению сразу тремя ранеными офицерами.
Здесь нужно отметить, что штабс-капитан Горшков был храбрый человек и, если оказывались затронуты его честь или доброе имя, готов был драться хоть с чертом. Но в этом случае его ошеломил сам факт этой всеобщей любви к Варе: он понял, что за внешней красотой девушки и за своим природным плотским желанием он не разглядел в ней самого главного – богатства ее души. Поразмыслив ночь, Горшков наутро, при полном параде, опять приехал в госпиталь и при всех принес свои извинения: и Варе, и ее многочисленным коллегам, и трем раненым, но храбрым забиякам-офицерам. Причем сделал это так искренне и от всей души, что его сразу же простили все, и даже сам полковник Никитин, который с недавних пор тоже стал оказывать сестрице Варваре чувственные знаки внимания и которого совершенно не устраивало соперничество с красивым и известным летчиком.
Варю же поразили не эти извинения: в ее среде это было естественно. Молодую женщину тронул сам факт признания Горшковым собственной неправоты и отказа от дуэли. Когда она только-только вышла замуж за Бориса Нелюбова, зная, что у ее мужа репутация завзятого дуэлянта и забияки, в самые приятные для обоих минуты нет-нет да заводила разговор о правилах вызова на дуэль, пытаясь деликатно выяснить, какая же сила толкает мужчину рисковать собственной жизнью. Варя хотела для себя понять и определиться, имеет ли она право попытаться остановить мужа, если он опять примется за старое и начнет требовать сатисфакции от всех, кто ему чем-то не угодил. Борис тогда сначала удивился подобным витиеватым и неконкретным вопросам, а затем, когда понял, что движет Варварой, рассмеялся и дал ей почитать дуэльный кодекс от 1894 года, попутно объяснив, что только после выхода этого документа дуэли стали официально разрешены. А Пушкин, Лермонтов, и еще бог знает сколько людей были убиты на дуэли совершенно незаконно. И что только под давлением общественного мнения император Александр III был вынужден издать дуэльный кодекс, потому что для истинного дворянина есть только три абсолютные ценности – Царь, Отечество и Честь. И эти три святыни он будет всегда защищать, независимо от изданных законов.
Варя тогда немного обиделась – получалось, что она стоит лишь на четвертом месте в этой своеобразной мужской иерархии. Но затем, немного поразмыслив, пришла к выводу, что быть женой человека, который не дорожит своей честью, царем и отечеством, она бы не смогла. А Нелюбов, который по-своему понял эти Варины разговоры и тоже сделал некие выводы, через два дня признался, что ему до смерти надоело доказывать, что он не верблюд. И что не далее как месяц назад он уклонился от дуэли с заезжим французским лейтенантом и даже извинился и признал свою неправоту. Но при этом, хитро улыбаясь, добавил, что с его репутацией, это пошло ему только в плюс. Потому что уже никто и никогда не подумает, что Борис Нелюбов может испугаться.
Репутация Горшкова как дуэлянта Варе была неизвестна. Она лишь знала то, что знали все: штабс-капитан Горшков – известный авиатор и любитель женщин. И как большинство других людей, которые пешком ходили по земле, считала, что все, кто летают в небе на этих странных и хрупких конструкциях, именуемых аэропланами, – более вероятные самоубийцы, нежели отчаянные храбрецы. Однако те три офицера, которые вызывали Горшкова на дуэль, считали, как видно, по-другому. Они с достоинством приняли извинения и сразу же поклялись Горшкову в вечной дружбе, а вечером, злостно нарушив госпитальный режим, отпраздновали это событие немецким шнапсом, который в складчину купили у капитан-интенданта Горемыкина.
С тех пор Григорий Горшков на правах общего любимца стал проводить в армейском госпитале полковника Никитина все свое свободное время. Аэродром, на котором базировался «Киевский», находился всего в четырех верстах, и бравый авиатор, прикупив у местного польского крестьянина пегую кобылу-шестилетку, за двадцать минут преодолевал расстояние, что отделяло его любящее сердце от объекта грез и мечтаний. Горшков приезжал, даже если знал почти наверняка, что Варя занята и не может к нему выйти; в этом случае он проходил в палаты к выздоравливающим офицерам и развлекал их своими рассказами о ночных полетах и бомбежках. А по отъезде, если так и не удавалось увидеться с Варей, оставлял ей какой-нибудь гостинец: то коробку конфет, то польскую бижутерию, то букетик обычных полевых ромашек.
