Трубачев уважительно взглянул на молодого коллегу:
— Соображаешь, брат! Версия интересная. Но не дай Бог, если это так — тогда мы можем его и не найти.
— Почему?
— А кто может сейчас чеченские группировки в области проконтролировать? Скажи спасибо, что они нас еще не контролируют. Задоньем сейчас они практически распоряжаются… Ну да ладно, у меня есть еще одна интересная версия.
— Какая же?
— А не сотрудники ли вашего доблестного райотдела все это устраивают —"черный эскадрон", так сказать. Смотри, как гладко все получается. Вот у тебя, Валентин, нелады с водкой — и торговцев паленкой расстреливают прямо в месте торговли; возникают неприятности у градообразующего предприятия — и незваные гости украшают своим присутствием только местный морг; не справляетесь с наркоторговлей — и убиты перевозчики. Как-то все очень складно больно получается.
Ерохин выслушал тираду с открытым ртом:
— Э-э-э, а что такое «Черный эскадрон»?
Трубачев хотел сказать — «темнота», но сдержался:
— Это такая организация была, в зарубежной полиции. Когда они не могли справиться с преступником по закону, то убивали его безо всякого закона — просто во имя справедливости, так сказать. Понятно?
— Круто, ничего не скажешь.
Подъехал трактор; к нему тросом прицепили искалеченный «Форд», вытащили его из кювета, и потащили на стоянку райотдела. Тела в блестящих мешках отправились на багажнике «Ижа» в местный морг. Следователи проводили процессию взглядами.
— Братвы у вас тут сегодня будет… Сочувствую, искренне сочувствую, — ехидно сказал Трубачев, — познакомитесь.
— Ладно, Василий, не прикалывайся, лучше скажи, как у тебя дела по этому снайперу. Я вот думаю теперь, что это точно кто-то из наших — превосходно знает местность. Я вот все-таки не коренной — и иногда путаюсь; а вот этот человек, он так проходит, что его никто не видит и не слышит. Я думаю — это кто-то из здешних.
— Знаешь, Валентин, надо немного подождать. Скоро мне сообщат результаты. Но я не могу давить на людей. Они и так только по старой дружбе помогают, а если еще и напрягать… Это нехорошо. Но скоро информация будет. Другой вопрос — даст ли нам это хоть что-нибудь?
Место происшествия опустело. Рассосалась даже толпа цыган, которая несколько часов простояла поодаль, наблюдая за работой милиции. Впрочем, как и ожидалось, они никого не видели, ничего не слышали, и убитых граждан первый раз в жизни видели.
— Ничего, — кивнул в их сторону Трубачев, — ничего. Сегодня же у них будет беседа с другими «следователями» — там не промолчишь. Все расскажут.
— Не найдут ли они снайпера раньше нас?
— Кто знает? Что они видели, что они слышали… Может быть; все может быть… Поехали, братва, подкину до райотдела.
Саша и Оксана сидели на скамейке у палисадника, тесно прижавшись друг к другу. Ее голова покоилась у него на плече, а он механически поглаживал ей правую руку своими твердыми пальцами, и думал о чем-то своем.
Оксанка подняла голову, и нежно укусила Сашу за мочку уха.
— Ты чего молчишь? Почему на меня не смотришь?
Саша опомнился, счастливо улыбнулся и сильно прижал девчонку к себе.
— Да так, что-то взгрустнулось. О вечном подумал.
— О чем?
Саша стал серьезным, и попытался объяснить:
— Вот о смысле жизни думаю: зачем жить, если все равно умрешь. И все исчезнет. И Земля сама тоже исчезнет. Как подумаю, страшно становится — мурашки по коже бегут.
— Ну и не думай о всякой ерунде. Обо мне лучше думай.
Саша зарылся лицом в копну волос своей будущей невесты. Она пахла чем-то сладким, не духами, нет; запах был естественным, и от этого казался еще милее, еще ароматнее. Влюбленный вдыхал запах ее волос широко раздувая ноздри, как будто этого можно было захватить много, вобрать в себя по максимуму…
Оксанка хихикнула:
— Сашенька, мне щекотно. Перестань.
Он перестал, но опустил голову и начал легонько целовать ее в шею: слегка, чуть касаясь, и тут же отдергивая губы. Оксана замерла, и казалось, затаила дыхание. Она будто боялась пошевелиться. Саша почувствовал, что девчонка целиком во власти чувства, и усмехнулся про себя. После этого его поцелуи потеряли естественность, и девушка тут же вышла из оцепенения.
— Саша! Ты просто чудо!
Он усмехнулся: «знала бы ты, какое я чудо!».
— Сашенька, а мы когда поженимся, где будем жить?
— Где мы будем жить, милая? Я же тебе уже говорил — бабушка умерла, там мы и будем жить… Очень скоро. После свадьбы.
— А когда у нас свадьба, Сашенька?
— Скоро, очень скоро. Я денег отложил, на работе ссуду получу, и сразу отпразднуем — приблизительно в сентябре.
— А раньше нельзя?
— Нельзя, глупая, тебе же восемнадцать только в августе исполнится.
В другое время и на другого человека Саша очень сильно разозлился бы: разве можно по сто раз спрашивать одно и то же. Но удивительно, сейчас от бесконечного повторения одних и тех же слов он не ощущал ничего кроме тихой радости. И еще много раз слушал бы Оксанкины вопросы, и отвечал на них…
Теперь она обхватила его за шею, и крепко поцеловала в губы. Крепко — крепко, до боли. На губах появился привкус крови, но Саша не отказался бы и от еще одного такого поцелуя. Он смотрел на свет уличного фонаря, окруженный мириадами мошек, которые как камикадзе кидались на пламя, и так тревожно, печально и сладко стало у него в груди, что он решился сделать то, о чем еще час назад даже и не думал.
— Оксана, ты же ведь никогда не была у моей бабушки в доме?
— Нет, ни разу. А что, милый?
— Тогда пойдем со мной, я покажу тебе и двор, и дом. Ты скоро там будешь жить со мной.
Оксана как-то боязливо взглянула любимому в глаза, что-то попыталась прочитать в них, потом опустила голову, и сказала:
— А стоит?
Саша поразился:
— Что значит стоит? Конечно стоит. Пойдем!
Он протянул ей ладонь, она взяла ее и легко встала на ноги. Саша поцеловал ее в щечку, красиво предложил ручку, и они направились по безлюдной, но хорошо освещенной вечерней улице к дому бабы Насти, которой уже не было на свете, и за которую, как ему казалось, Саша рассчитался сполна.
Ключи от калитки оказались в его кармане из-за того, что сегодня он ходил поливать огород во дворе. Хотя бабушки уже не было, но не в привычках семьи Куценко было бросать начатое родным человеком дело. Растения же не виноваты в том, что остались без хозяина. Саша вздыхал, но безропотно шел поливать бабин Настин огород, как на святое дело.
Он вел в дом к бабушке свою невесту, и радовался про себя, что баба Настя все-таки видела ее, и сказала ему, что его выбор ей нравится.
Они прошли во двор, и Саша просто сказал Оксане:
— Смотри сама.
Вдоль дорожек росла масса самых разных цветов; недавно отцвели тюльпаны, но готовились раскрыть свои головки маки, голубели, розовели и белели цветы, названия которых Саша не знал, а если и знал, то намертво забыл; впрочем, ему это было и не нужно.
Оксана же просто упивалась всем этим. Она осматривала цветы и грядки с таким нелепым восторгом, что заставила вспомнить Сашу её глубоко городское происхождение.
Он усмехался во весь рот, наблюдая за ее восторгами со стороны; но ему приятно было чувствовать себя невольным обладателем сокровищ, которые пленяют сердце любимой женщины.
Но темнота сгустилась, и Саша тихо прошептал прямо на ухо девушке:
— Пойдем в дом, пора.
Она словно нехотя оторвалась от чудесной растительности, и безропотно отправилась за ним. Они поднялись по порожкам, открыли двери в дом, осторожно прошли внутрь.
— Саша, включи свет.
— Зачем? Уличный фонарь прекрасно светит, а если зажечь лампочку, то нас будет превосходно видно с улицы — зачем нам это?
— Хорошо, осторожный мой. Как скажешь.
Влюбленные присели на диван не сговариваясь, и замолчали. И замерли, будто готовились к чему-то, что должно было произойти в этой комнате. У Саши бухало сердце, он давно ждал этой минуты, но почувствовал ее осуществимость только сегодня, что-то заставило его действовать решительнее, а Оксана молчаливо согласилась с ним: иначе разве пришла бы она сюда?
Они целовались, никуда не торопились, никуда не оглядывались. Саша медленно, не спеша, то продвигаясь на два шага вперед, то отступая на шаг назад, но неутомимо и неумолимо раздевал свою девчонку. Сначала она лишилась платья, и теперь поцелуи покрывали ее плечи, шею, живот, бедра. Дальше Оксана уступила лифчик, и бесконечное время Саша терзал ее соски, пока она не начала тихо постанывать, и терять окончательную волю к сопротивлению.
Чутко уловив этот миг, Саша сделал самый решительный шаг: запустил свои пальцы под ее нижнее белье. Там было горячо и влажно. Он парировал слабые попытки девчоночьих рук закрыться от него. Тяжесть разбухшего члена, тугое напряжение его гнало Сашу вперед, все дальше и дальше. Он, как пионер, осваивал все новые и новые, ранее незнакомые ему, пространства; погружал пальцы в эту манящую жаркую влажность, до тех пор, пока Оксана не начала сначала слабо, а потом все сильнее извиваться.
