Пехота расположилась на блоке довольно быстро. А вот у Юры сразу возникли проблемы. И неудивительно. У вэвэшников не было кроме стрелкового оружия, больше ничего. И, конечно, свой блокпост они оборудовали, не рассчитывая, что здесь будет стоять артиллерия. И даже минометы.
После некоторых раздумий, Попов приказал расположить два своих «подноса» прямо посреди блока. Во всяком случае, это позволяло быстро разворачивать минометы и переносить огонь в новом направлении.
Второй проблемой оказалось размещение боеприпасов. Размещать штабеля ящиков с минами прямо около огневой позиции казалось явно небезопасным. С другой стороны — больше никаких подходящих мест не было вообще. Все, что можно было использовать под эти цели, уже заняла своим имуществом пехота.
Попов подумал — подумал, и решил, что пусть лучше большая часть боеприпасов остается в «шишигах». Во всяком случае, как представлялось хотя бы на первый взгляд, техника была укрыта относительно неплохо.
После того, как покончили с организационными мероприятиями, личный состав разбежался по своим «комнатам». Минометчикам досталась целая такая «комната», и они почему-то безумно этому радовались.
Юре же это было совершенно безразлично. Он все равно собирался спать в машине.
Но это ему не удалось. Пришел Логвиненко, и честно сообщил, что здесь есть отдельное помещение для командного состава, и что располагаться там ему одному совесть не позволяет, а тащить туда за собой солдат не хочется.
— Пойдем ко мне ночевать, — сказал он. — Да и будем вдвоем на одной рации. Будем их включать по очереди, аккумуляторы сэкономим… И этот… Вэвэшник. Просил меня, чтобы мы сохранили там все в целости. Они ведь планируют опять сюда вернуться.
Юра замешкался, а потом представил, что можно будет вытянуть ноги, или даже вообще развалиться как барин… И что там такого, что вэвэшник так трясся за сохранность? И согласился.
Помещение оказалось наполовину подземным. Вниз вели настоящие бетонные ступеньки. А вот внутри…
Да, видно, постарались. Это была настоящая жилая комната — что для боевых условий, конечно, было вещью вызывающей.
Полы были покрыты коврами. По углам стояли три деревянные кровати, с относительно чистыми матрасами и теплыми байковыми одеялами. Стол, стоявший посреди комнаты, был круглый, очень красивый, резной. Стулья соответствовали столу. В серванте стояла самая настоящая посуда. Сверкали хрустальные бокалы.
На стенах были приторочены картины. Не репродукции — именно картины. Не оригиналы, конечно, великих художников, но тем не менее…
Своей очевидной пустотой на этом фоне выделялось место под телевизор. Сиротливо болтался только антенный провод.
— Телевизор они забрали, — со вздохом прокомментировал Логвиненко. — Я было попросил оставить… Куда там! Сами будем смотреть, говорят. Телевизор свой — не реквизированный.
— Вот что значит в столичном городе квартироваться, — желчно сказал Юра. — Нам бы так жить!
— Вот и поживем, — весело сказал Логвиненко. — Хоть на натуральных кроватях поспим. Ей Богу, надоело в палатках кукожиться… Эй, Иванов, давай на рацию!
Пришел боец, присел в уголке около рации.
— Не вздумай заснуть! — строго наказал ему командир роты. — Пропустишь что важное, я тебя на антенне повешу. Она тут высокая и крепкая!
Логвиненко и Попов немного посидели на стульях, присели на кровати, пощупали одеяла… Потом отправились проверить личный состав, дать последние инструкции перед наступлением ночи, а потом Юра хотел только одного — завалиться спать. Горячего ужина сегодня все равно не обещали, оставался еще кое-какой сухпаек, да и есть, честно говоря, не особо хотелось…
Прямо посреди ночи загрохотало так, что казалось, начался штурм города. Офицеры выскочили на поверхность. Личный состав метался по блоку, не зная, что ему делать.
— По местам! — заорал Логвиненко.
— К минометам! — закричал Попов.
Паника вроде бы исчезала, все распределились по своим боевым позициям, и… И замерли. Грохотало где-то в другом конце города, а непосредственно у блокпоста был тихо.
Логвиненко вышел по рации на Мязина. Послушал, и снял наушники с просветлевшим лицом.
— Комбат сказал, что тут каждую ночь такое творится. Все уже привыкли местные. Говорит, не дергайтесь. Не по вам же стреляют.
Юра тут же дал отбой своим минометчикам, все же оставив дежурить около них двух человек.
— Пошли досыпать, — сказал Логвиненко. — Я такой сон хороший видел. Будто я на море, в Геленджике, и такую телку только что снял… Только я ее в номер повел… И тут эти — духи долбанные!
— Ну, — ответил с улыбкой Попов, — может, ты ее еще и увидишь. А не то уснешь — увидишь другую. Еще лучше той, что была. Так что, давай спать.
Без разговоров оба завалились.
Очень и очень давно не спал командир минометчиков в постели, и без обуви. Он как-то даже поколебался, снимать ему на ночь берцы или нет? Но спать на такой роскошной кровати в обуви показалось ему воистину кощунственным, а спать, свесив ноги, неудобным.
«Да и какого черта?» — подумал вдруг Юра, внезапно обозлясь сам не зная, на что. — «Посплю хоть одну ночь, как человек. Авось этой ночью ничего не случится с нами. В конце — концов, не один я тут, а с Логвиненко». Почему присутствие Логвиненко оправдывало сон без обуви, что, вообще-то, противоречило неписанным правилам, сложившимся на войне, (ибо командир должен быть готов к действию в первые же секунды после пробуждения, а босиком как-то не очень удобно это делать), Юра и сам не мог понять. Почему-то подумал так, и все.
Он лег в постель, вытянулся, и только закрыл глаза… И будто бы провалился в сон. Ничего ему не снилось совершенно, а вот под утро Попов проснулся. Да так, что сон разом вылетел у него из головы.
Какая-то тревожная мысль посетила его во сне. Что-то связанное с вечерними событиями, со стрельбой этой, с тревогой. Так часто бывало: что-то тревожило лейтенанта на фоне вроде бы полного благополучия, и он начинал анализировать, перебирать события… И, как правило, до причины докапывался.
Вот и сейчас он сел на кровать, опустил босые ноги на пыльный, но густой красно-бордовый ковер, и задумался.
Какое-то слово… Или дело… Что-то, связанное с бойцами. Мимолетное высказывание, случайно им услышанное. Или какое-то заговорщеское перемигивание с усмешками… Что-то было связано с Николаевым…
И вдруг он вспомнил. Вспомнил! Да, было. Словно воздух тогда, когда он прокричал им всем отбой тревоги, донес до него еле слышные слова — «Водку предлагают». И тогда это как-то он пропустил мимо ушей, а вот ночью мозг сам вспомнил это, и разбудил тело. «Откуда здесь, на блокпосту, может быть водка?» — пожал плечами лейтенант. А потом его лицо перекосилось, и он начал быстро одеваться.
Логвиненко спал сном младенца, открыв рот. Возможно, ему продолжала сниться та самая черноморская телка, потому что он периодически сладострастно улыбался.
В углу попискивала рация, около которой мирно сопел носом спящий боец.
Попов надел «гуманитарные» носки, натянул берцы, и, проходя мимо солдата, потряс его за ухо. Боец вскинулся в испуге. В его черных, но мутных со сна глазах отразились ужас и непонимание.
— Не спи, а то повесят! — подбодрил его лейтенанта, и пошел по ступенькам на выход. Что-то ему подсказывало, что сейчас начнутся неприятности.
Было довольно тихо, и уже достаточно светло. Толтинов мирно дремал, свернувшись калачиком на снарядных ящиках возле миномета. Во сне его лицо казалось совершенно детским. Он, в отличие от многих других солдат, даже растительности на лице толком не имел, хотя, естественно, не брился уже много недель. Правда, был большой вопрос, брился ли он вообще еще хоть раз?
Лейтенант обошел минометы, не стал будить Толтинова, а зашел в блиндаж к остальным минометчикам. Остановился, принюхался… Да, так и есть. В воздухе явно чувствовался запах перегара. Попов начал пристально осматривать помещение, хотя этому несколько мешал легкий сумрак.
Но, в конце — концов, Юра выглядел то, что хотел найти. Он пошел, перешагивая через ноги, руки и тела, в самый дальний угол блиндажа, и отбросил в сторону чей-то лежавший там бушлат.
Под ним оказалось три пустых бутылки из-под водки. Юра взял одну, поднес к носу, понюхал. Запах был свежий, на дне оставалось еще несколько капель.
— Ну и откуда же вы взяли водку? — спросил вслух Попов. Но спросил он негромко, больше про себя, так что никто из спавших даже не пошевелился. — Наверное, что-то пришлось продать? А что? И кому?
Попов аккуратно вернулся к выходу, держа все три бутылки у себя в руках, и теперь уже очень громко, отчетливо, и протяжно закричал:
— Батарея, подъем!!!
Перепуганные бойцы словно взвились в воздух. Не встали только трое. Сержант Коля Николаев, и парочка его товарищей — прихлебателей.
