— Это говорит о том, что двум людям в нем не разминуться… — задумчиво пробормотал Бойко.
— Правильно! То есть движение могло идти в одну сторону. Прошедший первый, прежде чем пуститься в обратный путь, должен был дождаться, пока из туннеля не выберутся все, кто за ним следовал. Организовать живую цепь они не могли по причине малочисленности, да и те, кто находился бы под землей, в туннеле, быстро бы уставали.
— Они могли сделать вроде канатной дороги.
— Могли, но вы ее видите? — рукой Ланге обвел подвал, будто приглашая Бойко указать на нее.
— Ее могли собрать в другом месте. Разобрать на детали. Привезти сюда. Собрать здесь.
Из рук Бойко Отто забрал свой пиджак:
— Выбираемся отсюда.
Бойко по лестнице поднялся первым, затем помог выбраться Отто. Вдвоем вышли в зал магазина.
Владелец и землекоп со связанными руками стояли в углу. Когда они оказались рядом, Бойко заметил, что они довольно похожи. Ну да, так и есть: братья, если не близнецы. Вероятно, рыли по очереди: когда один уставал, второй его сменял. А тот, кто рыл доселе землю, изображал из себя владельца магазина.
Кроме них, в помещении было полдюжины солдат. Дойдя до магазина, Ланге остыл, вернул оружие на место. Оставил Бойко на перекрестке, сам сходил в банк, оттуда позвонил в комендатуру, вызвал солдат. Всей компанией и вторглись в магазин. Без лишних разговоров положили хозяина лицом на невымытый пол, пробежали по зданию. Нашли вход в подземелье. Туда привела все та же желтая дорожка. Землекоп сдался без сопротивления. А что толку с него было бы? Загнанный в угол — самое точное слово про него…
Ланге молча прошел через магазин на улицу. На ходу дал знак солдатам: выводите арестованных.
Магазин закрыли на замок, у дверей на всякий случай поставили часового.
— А что будем делать с туннелем? — спросил Бойко.
— Я слышал, на аэродроме бетонируют полосу? Пусть дыру в подвале заколотят досками, привезут раствор, пробьют вот здесь отверстие, — Ланге показал на тротуаре где именно. — И будут лить, пока не потечет через верх.
Еще во времена гражданской войны Миронов так часто переходил из рук в руки, что карты коммуникаций то ли пустили на самокрутки, то ли сожгли в камине, то ли просто потеряли.
В следующие годы было все больше не до канализации и водопровода. Не хватало продуктов, лекарств. Не хватало абсолютно всего, и прокладку нового водопровода отложили до лучших времен.
Наступления таковых все откладывалось — мешали гипотетические враги народа, вполне реальное воровство и вера в то, что все обойдется. И сантехники ремонтировали поломки по наитию и все больше честным словом, благо чугунные трубы с дореволюционных мануфактур давление держали исправно.
Войдя в город, немцы уже на следующий день запустили водонапорную станцию. Комендант открыл кран — оттуда потекла ржавая вода. Он ожидал, что ржавчина стечет, но прошел час, второй, а вода оставалась рыжей. С комендантом случилась истерика.
Сначала он попытался озадачить людей Тодта-Шпеера, но те только отмахнулись: им было не до того.
Тогда из Германии выписали электрический насос и возле комендатуры стали рыть колодец.
Но выкопать удалось всего ничего — на глубине полуметра нашли скелет.
Вызвали Ланге и Бойко.
Земля была суха, и Бойко тут же спрыгнул в яму.
— Убит, — сделал он вывод. — Удар в голову. Вероятно, топором. Убийца был ростом с жертву. Скорей всего правша… Или обидекстер…
— Убийство? Будем искать преступника, — улыбаясь, спросил Ланге, подавая руку Бойко.
— А зачем? — ответил тот, отряхивая со штанов пыль.
Убитый, вероятно, бывший городской голова. Мундир сотлел, но нагрудный знак остался. Он пропал, кажется, в 1913 году. До сего дня считали, что он сбежал. Тогда еще в кассе нашли недостачу. Свалили на него…
— И кто его убил?..
— Тут сложней… Но лет пять назад здесь был дом одного старика. Милый такой дедушка, хороший, приятный. Был… А оказывается он еще и убийца. Вот он убил и закопал у себя на огороде, сажал редиску над покойником. Больше никто этого сделать не мог.
— Ну да ладно. Будем считать дело закрытым?..
— Я заслужил премию? — пошутил Бойко.
Ланге отмахнулся. Мужики, что копали колодец, наконец-то, вмешались:
— Так что нам делать-то?
— Засыпьте эту яму и копайте колодец рядом.
— Да как-то не по-божески…
— Ну раз так, вытаскивайте кости, ищите гроб, тащите покойного на кладбище.
Мужики переглянулись:
— Оно нам надо?..
В яму посыпалась земля…
* * *
— Чем заняты?..
— Пишу статью.
— Я могу вам чем-то помочь? — спросил Бойко.
— Да. Постарайтесь мне не мешать…
Бойко пожал плечами и сел в углу. На столе рядом валялась кипа немецких иллюстрированных журналов, формата такого же, как и советский "Огонек". Бойко пододвинул их к себе, стал листать один за другим. Разглядывал картинки — на них была совсем иная жизнь.
После войны Ланге намеревался защитить докторскую степень. С темой он пока не определился, впрочем, и война будто бы затягивалась. А ведь после нее определенное время должно уйти на установление нового порядка…
Но вот беда — соискатель докторской степени должен был обладать определенным количеством публикаций. Ланге, вроде бы, договорился со своим однокашником, что тот пристроит его в какую-то газетенку.
Работа была скучна.
Статья была еще не написана, но какой-то тираж ей уже был обеспечен. Ланге мог бы схалтурить, поэтому он просто заполнял словами страницу за страницей, не слишком беспокоясь о творческой стороне вопроса.
"Они говорят: Мир хижинам — война дворцам". Но, завоевав дворцы, они селятся в них, не в хижинах.", — написал Отто. Задумался, перечитал фразу внимательней. Звучала она неплохо, но совершенно не подходила по смыслу к статье. Ее пришлось вычеркнуть, но прежде он аккуратно переписал ее в записную книжку. Вдруг пригодится в будущем.
Его статья касалась преступности в послевоенном, грядущем, Тысячелетнем Рейхе…
"…Построение расового общества нового типа в обозримом будущем даст искоренение преступности, поскольку арийская нация не склонна к социальным девиациям.
Но в период становления нового социса существует вероятность перерождения преступности.
Вероятно, что в Новой, объединенной Рейхом Европе, преступность так же обретет черты схожие, взяв самые опасные черты национального криминала.
И здесь мы, как и на остальных фронтах, должны бороться с интернационализмом, как с понятием, совершенно чуждым национал-социализму…"
Ланге прихлебнул из чашки чай и, не прекращая писать, спросил:
— Вы знаете, какой был один из первых практических случаев использования бунзеновской горелки?
— Простите?.. — переспросил Бойко.
— Эффект горения металла в кислороде.
— Это автоген[30] что ли?
— Ну да. Он.
— Нет, не знаю.
— В конце прошлого века ею разрезали сейф при ограблении банка. Кажется, это было в Чикаго.
— Надо же какой ужас, — лениво заметил Бойко. — В жизнь бы не подумал.
— По сути, — продолжал Ланге, — то преступление было инновационно, если хотите — интеллектуальное. Скажите, подобное было на вашей памяти?
— Хм… Как-то трактором выдернули решетку из камеры хранения. А однажды вор-домушник следовательницу окрутил во время допросов.
— Банально, Владимир, банально. Даже преступления у нордических рас более высшие, разумные. Кстати, смею заметить, Бунзен был немцем. Наверняка арийцем.
— А что, Бунзен был бандитом? Просто странно вообразить, будто он мотается из Германии в Чикаго, единственно, чтоб разрезать сейф. Опять же, сомневаюсь, что он изобретая резак, думал только о том, чтобы заменить обычную воровскую отмычку.
— Это вы к тому, что гений и злодейство — несовместимы. Думаю, эту фразу придумал какой-то гений, исключительно чтоб отвлечь внимание от своего злодейства. Если бы Леонардо знал, сколько будет стоить его "Джоконда", он бы наверняка сделал несколько копий и через подставных лиц продал бы их в разных уголках Европы. Таким образом, мы бы лишены нужды ездить через всю Европу, чтобы посмотреть на то или иное полотно. Шедевров бы хватило на все столицы. Я думаю так: если у тебя есть какой-то дар, умение, которое выделяет тебя среди прочих, — твой долг использовать его как можно чаще. Во-первых, это благотворно для дарования, оно развивается. Во-вторых, он выделяет носителя из общей массы, возвышает его…
Ланге обмакнул перо в чернильницу и продолжил:
"…Славяне — это древнее низшее арийское племя.
Бытует заблуждение, что у низших рас и преступность имеет характер примитивный, бытовой.
Это не совсем так. Напротив, порой поведение славянских преступников наполнено такой хитростью, которую трудно встретить в Европе.
