— Да, рановато взрослеют наши дети, рановато, — заметил начальник штаба.
— Это даже хорошо, что взрослеют рано. Беда не люблю, когда у мужика бородища чуть ли не на грудь ложится, а сопли свои вытирать он все еще к мамочке или папочке бегает. — Сказав это, майор Исаев некоторое время помолчал, потом все же добавил в раздумье: — На мой взгляд, пусть они как можно быстрее взрослеют. Лишь бы не старились преждевременно.
Иными словами, разговор шел такой, словно не на фронте вели его и не командирами были собеседники, а в мирной жизни около добродушно попыхивающего паром самовара сидели почтенные отцы семейств, прекрасно знающие друг друга, и не спеша, обстоятельно беседовали о сиюминутном, наболевшем.
О разном, откровенно и доверительно, говорило командование бригады с майором Исаевым. Умолчало лишь о том, что с середины ноября Военный совет Ленинградского и Волховского фронтов тщательно разрабатывал совместную наступательную операцию, которая встречными ударами этих фронтов по шлиссельбургско-синявинскому вражескому выступу разгромила бы вражескую группировку, позволила бы нам прорвать блокаду Ленинграда. Не потому промолчали об этом, что сомневались в майоре Исаеве. Они и сами только и слышали, что она обязательно будет в начале будущего, 1943 года.
А о том, что 8 декабря в Москве произойдет утверждение директивы об этом нашем наступлении под Ленинградом, что тогда же та наступательная операция получит кодовое название «Искра», они, разумеется, и понятия не имели.
В тот день у майора Исаева состоялась одна и незапланированная встреча: сразу, как только вышел от командира бригады, так почти нос к носу и столкнулся со старшим лейтенантом Редькиным. Вроде бы и случайно с ним встретился, но в то же время несколько смущенное лицо особиста натолкнуло на догадку, что тот специально поджидал его.
А если даже и так, разве это плохо?
Увидел Редькина — непроизвольно, искренне обнял его, привлек к себе. И считанные секунды они простояли молча, лишь похлопывая друг друга по плечам. Выходит, то, что они одновременно увидели в блокадном Ленинграде, что там узнали о бесшумном и большинству людей неведомом подвиге Вадима Сергеевича и Эдуарда Владимировича, как бы породнило их душевно.
— Эх, лейтенант Саша, летит время, летит, — наконец с внутренней болью сказал майор Исаев и решительно отстранил от себя Редькина, поправил свою шапку, чуть сбившуюся на правый бок, и спросил: — Не ваше ведомство помогло Селезню улететь? И куда, насколько далеко, если не секрет?
— К сожалению, начальство пока еще не советуется со мной, — отшутился тот.
— Не сожалей, а хвалу господу возноси: чем меньше знает человек, тем спокойнее ему живется, — заметил майор Исаев. И вдруг спохватившись: — Ничего, что я тебя так навеличиваю? На «ты» и с понижением в звании? Или, стиснув зубы, еле терпишь?
— Вам это можно, — успокоил его Редькин.
— Спасибо… Кстати, не знаешь, еще в строю Зелинский или…
— Пули и осколки его пока милуют.
— Ага, в строю, значит… Как думаешь, будет мне удача или нет, если для начала я представлю его хотя бы к званию сержанта?
Некоторое время шагали молча. Наконец старший лейтенант Редькин все же решился и оказал, твердо глядя в глаза майора Исаева:
— Я сначала представил бы его к награде. Допустим, к медали «За боевые заслуги» или «За отвагу»… Конечно, если он заслуживает того… Не одного представлять, а вместе с кем-то. — И опять возникла сравнительно продолжительная пауза, которую он же и прервал: — Иногда, Дмитрий Ефимович, я просто бешеным становлюсь, когда слышу, как иное явление оценивают в средних цифрах. Например: «Наших солдат, перебежавших на сторону врага, мы имеем только три сотых процента от всех, сражавшихся с фашистами на фронте». Цифру, разумеется, я наобум назвал… Дело в том, что я за этими-цифрами людей вижу. Не одного, даже не десятки или сотни, а тысячи! Многие!.. И то, что они стали подонками, предавшими свой народ, должно тяжким грузом лежать на нашей совести… Про «Седую голову» вы хотя бы мельком что-нибудь слышали?
— Про «Мертвую голову», хочешь сказать? — попытался подправить его майор Исаев.
— Нет, я не оговорился, есть у фашистов и такая. Более того: плохо ли, хорошо ли, но действует против нас…
И он рассказал, что 20 мая этого года на станции Красное, которая находится на участке железной дороги Смоленск — Орша, нашими разведчиками были обнаружены два эшелона с командирами и политработниками будто бы нашей армии. Два эшелона, Дмитрий Ефимович, два эшелона!.. Все эти «командиры» и «политработники» были вчерашними дезертирами и перебежчиками. Именно они стали основой для формирования с явно провокационным названием «Русская народная национальная армия». Это, так сказать, для простаков, а в секретных документах это так называемое формирование значилось как «Особая часть „Седая голова“», или по-немецки — «Зондерфербанд Граукопф». И задача ее — подготовка шпионов, провокаторов, диверсантов и террористов для работы как в нашем глубоком тылу, так и в партизанских соединениях и отрядах.
— …Надеюсь, Дмитрий Ефимович, теперь вам понятно, почему в отношении Зелинского мы проявляем некоторую осторожность? Может быть, и несколько чрезмерную, но проявляем? Интересно, а как поступили бы вы, зная про это и многое другое подобное?
— Честно?
— Есть ли смысл разговаривать, если собеседники врут друг другу? Ведь мы с вами не дипломаты конфликтующих держав, зачем же нам свои истинные мысли скрывать?
— Пожалуй… Слушай, Саша, а с чего это я за тебя думать должен? Или у меня своих забот мало? — убежал майор Исаев от прямого ответа.
Старший лейтенант Редькин настойчивости не проявил, он лишь еле заметно улыбнулся.
А в роте майор Исаев прежде всего увидел Пирата, на несколько минут, казалось, обалдевшего от счастья. И еще Карпова с Зелинским, которые, чтобы встретить его, вышли к границе района, обороняемого ротой. С ними тоже поздоровался сердечно. От них сразу и узнал, что сегодня уже нет в боевом строю лейтенанта Перминова… Младшего лейтенанта? Нет, лейтенанта… Он, Перминов, Юван, Юрий Данилович и еще несколько человек — в госпиталях. А другим повезло и того меньше… Короче говоря, от прежнего состава роты на сегодняшний день в строю лишь они двое и Акулишин… Да, да, этот подонок целехонек!
Ох и прожорлива война, невероятно прожорлива…
Но сказал майор Исаев обнадеживающе:
— Может, кто из наших после излечения все же вернется…
Может, еще и вернутся к нам? Вряд ли: не так-то просто теперь без соответствующих документов пробираться даже к фронту: на каждой развилке дорог патрули, а ближе к фронту и заградительные отряды безжалостно шуруют. Эти, поймав подозрительного, если и не расстреляют тут же, то уж в штрафную роту упекут запросто. Короче говоря, теперь, когда всех ознакомили с приказом Верховного Главнокомандующего номер 227, порядка куда больше. Да и вообще дисциплина ощутимее стала, что тоже на пользу общему делу…
Нет, Антон Перминов и Юрий Данилович тяжело ранены, их, можно предполагать, от военной службы освободят вовсе. Или где-то в глубоком тылу посадят портянки пересчитывать. А другие товарищи в такой сложной и опасной ситуации не отважатся рисковать своим благополучием ради удовольствия оказаться в своей роте… А вот Юван способен на такое! Он ведь иной раз нарочно дурачком прикидывался, он беда какой хитрый и дружбе приверженный!
Поговорили душевно о самом разном, скоротали ночку каждый со своими думами, а уже завтра с утра майор Исаев вновь начал сколачивать роту, обучать своих бойцов всему, что успел узнать сам. Одним словом, все пошло по руслу, узаконенному уставами и выверенному быстротечным временем. Благо и финны особенно не тревожили минометными обстрелами; они (во всяком случае, у майора Исаева создалось такое убеждение) с огромным и неподдельным напряжением следили за исходом Сталинградской битвы, понимали: она обязательно назовет победителя всей войны.
Как и предсказывал Карпов, первым и единственным пришел в роту Юван. Глубокой ночью. Не пришел, а пробрался. Исхудавший — кожа да кости. Увидев майора Исаева, одиноко сидевшего у печурки, в которой, мучительно умирая, мерцали угли, он поклонился поясно и сказал:
— Длинная майора, здравствуй. Моя рада твоя.
Майор Исаев сразу узнал этот голос и так порывисто встал, что с его плеч свалилась шинель. Шума от ее падения оказалось вполне достаточно, чтобы проснулись, схватились за оружие все, находившиеся в землянке. Они еще осознавали, оценивали увиденное, а майор Исаев уже обнимал Ювана, прижимал к своей груди его голову.
— Однако Юван не баба, обнимать не надо, — наконец ласково, растроганно проворчал Юван, но не сделал попытки освободиться от рук майора Исаева.
