Он был очень рад, что все обошлось благополучно и что он, Витя, не растерялся и поступил так, как надо.
— Спасибо тебе, Витька! — сказал Коля.
Он так устал, что не мог ни о чем говорить. Это заметил Егоров. Он предложил Коле залезть на подводу и, чтобы ему было удобнее, переложил кули с мукой, накрыв их брезентом. Лежать на мешках было мягко и удобно. Егоров накинул на Колю свою шинель, и он быстро заснул каменным, без сновидений сном. Иногда сквозь сон он чувствовал, что его покачивает, словно телега движется и он едет…
Проснулся Коля от яркого дневного света. Открыл глаза и увидел, что по-прежнему лежит на подводе, а в разрыв облаков проглянуло солнце. Приподнялся и сел, сдвинув с груди шинель. Подвода стояла посреди какого-то двора. Распряженные кони жевали сено, разложенное на куче старых досок у забора. Тут же сидел Егоров; он зашивал разорванный рукав гимнастерки.
— Где мы, Егоров? — спросил Коля.
— В Стрижевцах.
— А мне казалось, что мы долго ехали. Сколько сейчас времени?
Егоров посмотрел куда-то на тучу, за которой уже не было видно солнца.
— Часов восемь. Ну что, навоевался? — спросил он.
— Навоевался, — весело сказал Коля.
— Досыта?
— Нет, с утра еще могу!.. А чего мы в Стрижевцах делаем?
— Геннадий Андреевич решил заночевать. Люди из сил выбились.
— А полицаи где? Староста?..
Егоров усмехнулся:
— Все твои полицаи вместе с их старостой уже где-нибудь в аду анкеты заполняют!..
— Убили?
— Ни один не ушел, кроме твоего старика. Он, оказывается, Геннадию Андреевичу приятель!..
— А у нас кто пострадал?
— Двое раненых. Да легко…
— Витька где?
— Где ему быть, — неторопливо сказал Егоров, — наверное, калориев себе добавляет. Похудел малость от всех переживаниев…
Коля спрыгнул с воза и почувствовал, что крепкий, спокойный сон на воздухе вернул ему силы. Руки и ноги совсем отошли, только чуть побаливало плечо.
— Ты куда? — спросил Егоров.
— Пойду Витю поищу.
Коля выбежал за ворота и на другой стороне улицы увидел развалины кирпичного дома, где он провел столько тяжелых часов.
Возле дома стояли партизаны. Увидев Колю, Федя подошел к нему и потрепал по плечу. Коля болезненно поморщился.
— Ты что, ранен? — спросил Федя.
— Нет, ничего, ушиб немного!
Из соседнего двора выскочил Витя. Куда делся прежний робкий увалень? За эти сутки Витя так изменился, словно его подменили. Он стал живее, в движениях чувствовалась уверенность. Вот только аппетит у него остался прежний, не уменьшился. В руках Витя держал большую краюху хлеба.
— Коля! Геннадий Андреевич тебя зовет! — крикнул он.
Геннадий Андреевич ждал ребят в одной из ближайших изб. Когда они вошли, он сидел за старым, добела выскобленным столом и, поднеся какую-то бумагу к подслеповатому окошку, составленному из осколков стекла, читал ее. Тут же находился Харитонов. По тому, как он спокойно тянул дым цигарки из самосада, Коля понял, что старик не лгал: действительно он был свой.
Увидев Колю, он подмигнул ему:
— Ну что, повезло тебе? Не пришлось баньки изведать?
— Повезло, — улыбнулся Коля.
— Садись, рассказывай, что с тобой произошло, — сказал Геннадий Андреевич.
Коля подробно рассказал обо всех событиях вчерашнего дня.
— Да, большую ошибку ты сделал, что сам не спрятался, — надо бы тебе вместе с Витей в кусты залезть, — сказал Геннадий Андреевич. — В крайнем случае вы бы и шофера уложили…
— А разве я думал, что этот автоматчик возьмет меня да и узнает! — вздохнул Коля.
Геннадий Андреевич встал и прошелся по хате.
— В жизни всякое бывает. Самое неожиданное. Но теперь, как говорится, все позади!.. Полицаям — осиновый кол в могилу. — Геннадий Андреевич помолчал, оглядывая ребят. — Ну как, вернетесь вместе с нами назад в лагерь?
Коля переглянулся с Витей и наморщил лоб.
— А если полицаев уже нет, — сказал он, — то нас и ловить некому. Тогда мы дальше пойдем. Как, Витя?
Это было уже нечто новое в отношениях между мальчиками. Раньше бы Коля не стал с ним советоваться. И Витя оценил это.
— Пойдем дальше, — сказал он.
Геннадий Андреевич понимал, как опасен дальнейший их путь, если при первых же своих самостоятельных шагах ребята попали в такую жестокую переделку.
Он долго беседовал с ребятами, стараясь научить их осторожности и осмотрительности. Но в глубине души Стремянной твердо решил, что наутро, после того как мальчишки отдохнут и выспятся, он отправит их обратно в лагерь.
Пока разведка ходила в ближайшие деревни, партизаны остаток дня и ночь провели в глубине густой рощи. За это время Коля и Витя отдохнули и отоспались.
На рассвете Коля растормошил Витю, спавшего на возу.
— Вставай!.. Быстрее!..
— Ты чего?.. — тараща глаза, испуганно спросил Витя; он был еще во власти сна; под полушубком сладко ломило кости.
— Пошли! — прошептал Коля. — А то Геннадий Андреевич не пустит.
Витя вздохнул и полез с телеги.
…И опять за их плечами болтались тощие вещевые мешки с хлебом.
У выхода из деревни они встретили Сему, который радостно бросился им навстречу.
— Возьмите меня с собой, — попросил он.
— Нельзя, — сказал Коля. — У нас дело военное… — Он подошел поближе к Семе и прошептал ему на ухо: — Забудь, кто мы такие и что ты нас видел. Понятно?
— Понятно, — проговорил Сема.
Вскоре Геннадий Андреевич повел свою группу по направлению к лагерю. Не знали тогда ни ребята, ни он сам, что это была их последняя встреча.
Глава двадцать четвертая
ДРУГ ИЛИ ВРАГ?
Представитель Тодта Шварцкопф договорился с командованием — все пленные и местные жители, мобилизованные на строительство, должны после его окончания быть немедленно эвакуированы в глубокий тыл или уничтожены, смотря по обстановке. Тайна укреплений должна сохраниться любой ценой.
Несколько раз Мейер приезжал на строительство, смотрел, как рылись котлованы, траншеи, устанавливались стальные каркасы, монтировались бронированные колпаки и каждое из этих сооружений заливалось толстым слоем цемента.
Мейер стремился оттеснить Блинова на второй план. Но, с тех пор как городское управление направило на строительство последнюю партию мобилизованных, Блинов словно и сам потерял к укреплениям всякий интерес.
Только однажды Мейеру доложили, что Блинов приезжал на строительство. Он обошел все объекты, тщательно сличая их расположение с картой, которую держал в руках. Это Мейеру крайне не понравилось. В конце концов, Блинов суется в те дела, которые его совершенно не должны касаться. Но вечером, встретившись с Мейером, Блинов сам сказал, что обошел построенные доты. Он даже доказал Мейеру, что одиннадцатый и четырнадцатый доты поставлены неправильно. Они мешают друг другу, суживая сектор обстрела, и в то же время создают перед собой мертвую зону, где сможет накапливаться противник. Необходимо исправить это, построив позади них, на холме, еще один дот, который мог бы простреливать все пространство между ними… Удивительное для бургомистра знание военной фортификации! Мейеру пришлось тут же затребовать по телефону представителя Тодта, который проектировал укрепрайон. Ему ответили, что выезжает майор Вернер. Тот самый Вернер, которого несколько месяцев назад ранили, когда он ехал в машине. Подозрение тогда пало на Екатерину Охотникову, и за это она погибла на виселице.
Вернер уже выздоровел и выписался из госпиталя. Он был хорошо знаком с местностью и мог довести дело до конца, заменив собой Шварцкопфа.
Только теперь наконец Мейер решил связаться с Юреневым. Результат был неожиданный. Юренев обещал скоро сообщить о чем-то очень важном. Но о чем именно, в донесении не говорилось. Это еще больше встревожило Мейера. На другое же утро он отправился в лагерь, чтобы встретиться там со своим агентом.
А между тем дела у Юренева шли совсем не так успешно, как ему это представлялось. Одну из партий мобилизованных горожан сопровождал Никита Борзов. Проходя мимо Алексея, он бросил фразу: «Берегитесь Юренева — это предатель!» Конечно, Никита Кузьмич ничего не знал о заговоре военнопленных, но его слова упали на уже подготовленную почву.
Никита Кузьмич должен был оказать Охотникову нечто еще более важное: Колесник поручал Алексею собрать сведения об укрепрайоне. Но, как Борзов ни старался, он не смог ни на мгновение остаться с Охотниковым наедине.
Алексей понимал, что, если Борзов решил предупредить его, значит, он имеет серьезные основания. В то же время Юренев рассказывал, что «банщик» продался гитлеровцам. Кто же из них друг, а кто предатель?
Чем упорнее Охотников думал над предупреждением Никиты Кузьмича, тем больше чувствовал, что к нему надо прислушаться. И все же в нем боролись сомнения. Похоже на то, что кто-то хочет вбить клин между участниками их группы. Ведь знай гитлеровцы о готовящемся побеге, они бы давно всех арестовали. А если Юренев — предатель, то они должны это знать! Почему же они тогда бездействуют? Чего ждут? Нет, можно голову сломать и ничего не понять в этой страшной путанице!
