Время приближалось к полудню, когда путники начали спуск. На склоне горы У Чжи неожиданно увидел знакомую полуразрушенную деревеньку — он здесь, кажется, бывал. На улицах деревни было заметно сильное движение, в лучах солнца поблескивали штыки.
— Это, наверное, Гуанцзядянь? — высказал он вслух предположение.
— Да.
— Что-то там шумно сегодня!
— Верно.
— А чьи это люди?
— Сюй Яо-мина.
У Чжи решил, что на этот раз ему лучше уклониться от встречи с Сюй Яо-мином. Обойдя деревню стороной, они вышли на узенькую тропку в скалах.
Вскоре путники подошли к лесу, за деревьями показались строения. Рябой Чжан сказал, что это и есть Яньцзягоу.
Из стоящей перед деревней кумирни навстречу путникам вышли двое вооруженных мужчин:
— Руки вверх! Куда путь держите?
У Чжи снял с головы шляпу.
— Ты что, не узнаешь меня, брат Хуан?
— А, это ты, почтенный брат У! Ты пришел вовремя!
Он послал своего напарника сообщить о прибытии гостя, а сам не спеша повел У Чжи в деревню. «Как удачно, — подумал У Чжи, — что меня встретил Хуан! Он мне расскажет все новости».
Для начала У Чжи перебросился с Хуаном несколькими обычными вежливыми фразами, а затем спросил напрямик:
— Брат Цинь получил мое первое письмо? Какое впечатление оно на него произвело?
— Получил, получил, — закивал головой Хуан и продолжал, понизив голос до шепота: — Но ведь брат Цинь — человек очень нерешительный, так что до сих пор ничего не ясно. Гэ Вэнь — тот целыми днями носится с твоим письмом, а когда ложится спать, снова перечитывает его. Он даже на каменной стене около пещеры нарисовал три каких-то больших иероглифа. Брат Дун — тот самый толстяк Дун, что хотел прошлый раз убить тебя, помнишь? — как узнал, что пришло от тебя такое письмо, разразился бранью, кричит, что ты красный шпион и требует твоей смерти. Ты смотри остерегайся его!
— Старина Хуан, я ведь ваш настоящий друг, а никакой не шпион! Все мои поступки говорят за то, что вы можете полностью, мне доверять. А что за иероглифы нарисовал Гэ Вэнь на стене?
— Ай-й-я! Я… ты только не смейся надо мной, но я с самого детства держал в руках только мотыгу — сам понимаешь, не до учебы было, — поэтому даже свой фамильный иероглиф я не могу отличить от остальных. Кто ж его знает, что нарисовал там Гэ Вэнь? Я только слышал, что это фамилия какого-то человека. Пожалуй, первый иероглиф Со, а вот как дальше — не помню, словом, какой-то Со.
— Может быть, Совет?
— Точно, точно! — обрадовался Хуан. — Значит, ты знаешь этого самого Со, а кто он такой?
— Совет — это не фамилия, это название органа власти, который состоит из представителей рабочих, крестьян и солдат. В районах, освобожденных Красной армией, рабочие, крестьяне и солдаты совершила революцию — свергли всех милитаристов, помещиков, мироедов и создали свою народную власть, вот она-то и называется — советская власть.
Хуан слушал его с широко раскрытыми глазами и открытым от удивления ртом, словно ему рассказывали чудесную сказку.
Заметив идущих им навстречу Цинь Бяо, Гэ Вэня и еще нескольких человек, У Чжи прекратил свои объяснения. Подойдя поближе, он по-военному отдал честь. Все ответили ему поклоном. Поклонился и стоявший сзади главаря толстяк Дун, но в его свиных глазках при этом сверкнула такая нескрываемая злоба, что У Чжи невольно вспомнил о предупреждении Хуана.
Обменявшись с У Чжи церемонными фразами о здоровье, встречающие проводили гостя в обширный двор зажиточного дома. У Чжи вместе с Цинь Бяо и Гэ Вэнем прошел в одну из комнат в середине дома. Здесь стояли кровать, стол и несколько длинных скамеек. Сюда же вошли толстяк Дун и старина Хуан. Рябой Чжан сложил в углу свою ношу и вышел из комнаты. Его проводили на отдых в один из флигелей дома.
Все уселись, и мальчик-слуга принес чай.
— На этот раз вы надолго спустились с гор? — непринужденно спросил У Чжи.
— Хм! Разве могу я долго задерживаться? — вопросом на вопрос со злостью в голосе ответил Цинь Бяо. — Разве есть здесь клочок земли, на который я мог бы спокойно поставить свою ногу? — В комнате было душно, он расстегнул куртку, обнажив заросшую черными волосами грудь, и стал обмахиваться большим веером.
— Пусть предки проклянут этого Сюй Яо-мина! — мрачно продолжал Цинь Бяо. — Это такая сволочь! Когда он только стал бандитом и Сычуаньская армия гоняла его по всей провинции, я, Цинь Бяо, спас его, и не будь меня, он давно бы уже сгнил в земле. Сам он получает уже и жалованье и боеприпасы, а о старом друге совсем забыл — выкручивайся, мол, как знаешь! Скажи мне, брат У, можно такого негодяя считать за человека?
Гэ Вэнь, до этого молча куривший самокрутку из какой-то травы, нахмурив брови, добавил:
— Мы здесь находимся уже дня три. Брат Цинь лично дважды разговаривал с ним, но он до сих пор ничего нам не прислал. На языке у него мед, а на сердце — перец. И как только могли назначить командиром полка такого двуличного человека!
— Я думаю, поводов для особых опасений пока нет! — примирительным тоном сказал У Чжи. — Все, о чем вы меня просили, я сделал. Прежде всего я принес вам патроны — пятьсот обойм, — он встал, подошел к сложенным в углу ящичкам и открыл верхний.
— Здесь патроны разных калибров, — объяснил У Чжи. — А для вас двоих я принес несколько десятков обойм пистолетных патронов.
Он расстегнул свой халат, достал несколько обойм из висевших на поясе подсумков и сложил их на столе.
Все столпились вокруг стола, весело улыбались, шутили, только толстяк Дун продолжал сидеть на своем месте. Цинь Бяо не выдержал, схватил одну обойму и втолкнул ее в рукоятку своего пистолета. Обойма свободно вошла на свое место — отчетливо был слышен сухой щелчок. Лицо главаря расплылось в улыбке, и он от избытка чувств заорал:
— Да ты настоящий друг, брат У!
— Это пустяки! — отнекивался У Чжи. — Я вам всегда помогу, чем сумею. Теперь поговорим о другом… — и он замолчал, выразительно взглянув на толстого Дуна и Хуана.
Цинь Бяо не понял его намека, но Гэ Вэнь сразу догадался, в чем дело, и торопливо сказал:
— Брат Хуан, брат Дун, сходите на кухню, посмотрите, готов ли обед.
Хуан молча поднялся со скамьи и вышел из комнаты. Толстый Дун по-прежнему сидел на своем месте, словно сказанное совершенно к нему не относилось. Гэ Вэнь нахмурился и холодно произнес:
— Старина Дун, нам нужно обсудить с братом У некоторые вопросы, выйди пока!
— Никуда я не выйду! — с потемневшим лицом заявил Дун. — Не зря говорят: «С добрыми намерениями не прячутся от людей, а раз прячутся, то это не к добру!» Что это за дела, которые нужно от меня скрывать?
Взбешенный Цинь Бяо с силой стукнул кулаком по столу; жалобно зазвенели перевернувшиеся чашки.
— Убирайся отсюда! Уйдешь ты или нет?! — закричал Цинь Бяо так, что задрожали окна, и налившимися кровью глазами в упор уставился на Дуна.
Тот в ответ злобно сверкнул зрачками и опрометью кинулся вон из комнаты.
— Теперь говори, брат У! — торопливо произнес Цинь Бяо.
— Я надеюсь, вы получили мое письмо?! Перед теми, кто будет продолжать идти по пути разбоя и грабежа, нет никакой перспективы! Вам есть над чем призадуматься. У Красной армии и людей и боеприпасов меньше и вооружение значительно хуже, чем у белых, а все же она одерживает победы. Только в наших горах разбито тринадцать полков Сычуаньской армии: она потеряла убитыми, ранеными и пленными более четырех тысяч солдат и офицеров. Да вы, вероятно, и сами уже знаете об этом. О чем это говорит? Как река наполняется водой из своего источника, как дерево берет соки из корня, так и коммунистическая партия и Красная армия черпают свои силы у сотен миллионов простых китайцев, чьи интересы они защищают. Коммунистическую партию и Красную армию поддерживают все трудящиеся, которые больше не в силах терпеть притеснений эксплуататоров, поддерживают все бедняки, перед которыми сейчас закрыты жизненные пути, но которые не хотят быть безродными рабами. Одним словом, с коммунистами связаны чаяния и надежды, всех честных китайцев. Да вы и сами в прошлом были простыми крестьянами и, только зажатые тисками жизни, оказались вынужденными стать бандитами, которые ежедневно рискуют своей головой. Ведь это так?! Сейчас вы оказались между двух огней: Красной и белой армиями. Это очень опасное положение. Вы грабите и убиваете мирных жителей, поэтому местное население вас ненавидит. С Красной армией вы воюете, белые, как вы сами видите, также вас не жалуют. Выходит, что вам совершенно не на кого опереться. Как вам быть дальше?
Но вопрос его остался без ответа. Цинь Бяо просто не знал, что сказать, и когда У Чжи замолчал, только веер в руках главаря задвигался быстрее. Гэ Вэнь сидел с мрачным видом, низко опустив голову, и тоже молчал.
Слова У Чжи, безусловно, не могли не задеть обоих бандитов за живое. Им ясна стала бесперспективность их нынешнего положения. Действительно, не так-то просто обеспечивать всем необходимым больше сотни людей: ежедневно их кормить и поить, одевать, снабжать оружием и патронами. Разве грабежи могут дать все необходимое? Они на собственной шкуре чувствовали, что положение их ухудшается с каждым днем, что дорога, которую они избрали, становится все уже и уже. Раньше они не думали об этом и жили по принципу: прошел день — и ладно, плыли, как говорят, по течению. И только теперь этот человек с открытым взглядом и ясным умом впервые отчетливо поставил перед ними все эти сложные вопросы.
