Мюллер долгое время не может дозвониться до Падерборна. Наконец ему это удается.
— Хочешь поговорить с Бернштейном, да? — звучит в трубке радостный писклявый голос. — Опоздал на час! Он уехал! Попробуй позвонить через три недели!
— Спроси, куда уехал, черт возьми! — рычит Гофман, слушающий по отводной трубке.
— У вас есть его адрес? — вежливо спрашивает Мюллер.
— Есть, конечно. Думаешь, мы здесь не знаем, что делаем? — фыркает радостный голос. — Зачем тебе его адрес?
— Я хочу связаться с ним.
— Невозможно! Его здесь нет! — раздается из Падерборна радостный выкрик.
— Тогда где он? Вы должны знать, куда он уехал. Если все рухнет, вы должны знать, где искать его.
— Если все рухнет, он ни за что не вернется, — смеется падерборнец. — Думаешь, он идиот? Он уехал в отпуск. Возможно, проходит курс лечения в Бад-Гаштейне. Говорил, что, может, поедет туда. Бывал там когда-нибудь?
— Нет, ни разу, — стонет Мюллер, готовый бросить все это дело.
— По слухам, замечательное место, — сообщает веселый падерборнский унтер-офицер. — Лежишь целый день в теплой грязи и укрепляешь силы едой. Вот идет начальник. Позвони через три недели, приятель, и если Бернштейн не утонет в грязи, то, может быть, будет здесь.
Раздается звонок. Связь прервана.
Гофман вскакивает из американского кресла и пытается ударить пинком ротную кошку. Как обычно, промахивается.
— Вот, значит, до чего дошло! — визжит он, как безумный. — Евреи едут в отпуск, разгуливают в Бад-Гаштейне, принимают грязевые ванны и пьют воды, а нам, немцам, отказывают в отпуске, потому что отечество в опасности. В жизни не слышал ничего худшего. Теперь начинаю по-настоящему верить, что мы не выиграем эту войну!
— Бог весть, что скажет на это рейхсфюрер, — недоумевающе произносит Юлиус Хайде.
— Закрой пасть, унтер-офицер Хайде. Этого твоему жалкому немецкому умишку ни за что не понять! Мюллер, ты не поступил бы так, правда? Не поехал бы в Бад-Гаштейн, не стал бы делать грязевые ванны еще грязнее? Божественный фюрер! Дальше ехать некуда! Ладно, за дело. С этим негодяем из Падерборна разберемся потом. Скольких еще псевдонемцев ты знаешь в Падерборне? Шевели мозгами! Думай! Напряженно, словно тебе нужно вспомнить весь Талмуд и переписать его! Снимай трубку, охламон, поднимай синагогу на ноги!
— Может, попытаться позвонить вахмистру Залли в Wehrkreiskommando? — задумчиво предлагает Мюллер. — Человек он очень славный.
— Плевать, славный он или нет, — кричит, выйдя из себя, Гофман. — Он должен нам помочь. На карту поставлены наши жизни и свобода. Объясни это ему!
Порта, привалясь к умывальной раковине, мурлычет под нос хор узников из «Набукко» и пристально разглядывает себя в зеркале.
— Перестань ныть, — кричит Гофман, — и хватит пялиться на свое отражение! Это лишь вызовет у тебя дурные мысли! Я только разрешил стоять «вольно», я не сказал, что можно смотреться в зеркало!
На то, чтобы связаться с вахмистром Залли, у Мюллера уходит почти час.
— Уничтожить список личного состава? — говорит Залли, когда ему объяснили суть дела. — Можно, только что я буду с этого иметь?
— В какие времена мы живем, — стонет Гофман, прижимая к уху отводную трубку. — Теперь этот чертов сын пустыни хочет нажиться на помощи людям в беде!
— Что можно обещать ему? — спрашивает Мюллер, глядя на Вольфа и Порту.
— Десять банок свиной тушенки, — щедро предлагает Порта.
— Нет, нет! — возражает Гофман. — Евреи не едят свинины!
— У меня есть несколько уродливого вида русских пишущих машинок, — говорит Порта. — Как думаете, хотел бы он печатать на русской машинке? На них наверняка будет большой спрос после войны!
— У него есть какие угодно машинки в штабе, — раздраженно отвергает эту идею Гофман. — Немецкие. Подумай еще, Порта!
— Польские яйца, — предлагает Порта, приподняв бровь. — Возможно, он один из охламонов, которые любят есть омлеты, полагая, что яйца увеличивают мужскую силу!
— Это мысль, — веселеет Гофман. — Давайте предложим этому ублюдку десять коробок яиц, чтобы его вялый член мог твердеть чаще.
— Десять коробок яиц, — щедро предлагает Мюллер.
Вахмистр Залли долго и искренне смеется.
— Понимаешь, до чего ты комичен? — спрашивает он, когда к нему возвращается дыхание. — У нас столько яиц, что мы уже начинаем сами высиживать цыплят. Дабы немного помочь твоему мыслительному процессу, сообщаю, что нам только что доставили информационный бюллетень в трех экземплярах. В прошлую субботу двух фельдфебелей расстреляли за фальсификацию документов. Что предложите теперь? Но только не яйца!
Мюллер с жалким видом смотрит на Вольфа.
— Это чуть ли не шантаж! — злобно рычит Вольф.
— Чего ты ждешь от еврея? — спрашивает Гофман. — Адольф прав. Они только и хотят угнетать нас, немцев.
— Предложи ему ящик шотландского виски, — нехотя бормочет Вольф. Он интуитивно сознает, что вахмистра Залли задешево не купишь.
— Можешь получить ящик настоящего шотландского, — передает Мюллер сообщение по телефону.
— Это пойдет, — довольно усмехается Залли. — Нет ли там поблизости Вольфа или Порты?
Гофман отрицательно качает головой и подмигивает.
Мюллер понимает.
— Нет, а зачем они тебе?
— Когда увидишь их, спроси, не хотят ли они купить дикого кота? У меня есть один из этих дьяволов. Если кто из них интересуется, могу прислать это чудовище почтовым самолетом. С оплатой доставки.
— С какой стати кому-то понадобится дикий кот здесь, за Полярным кругом? — удивленно спрашивает Мюллер.
— Если у тебя есть враги, он разделается с ними в два счета. Если станет еще более свирепым, чем сейчас, обратит в бегство целую пехотную дивизию. Подожди, не вешай трубку!
Вскоре из трубки слышатся шипение, фырканье и рычание.
— Что скажешь? — с гордостью спрашивает Залли. — Слышишь, какой свирепый? И это он еще в нормальном настроении. Раздразнить его слегка — и никто, кроме меня, не посмеет остаться в штабе. Если выпустить из клетки, в Падерборне тут же не останется гарнизона. Отправить его вам? Можно будет не выставлять часовых на ночь.
— Не нужны нам здесь дикие коты, — кричит Гофман. — Скажи ему, что мы сегодня отправим виски!
— Мы? — надменно рычит Вольф. — Можно подумать, у тебя оно есть!
— Дикий кот, — с удовольствием произносит Порта. — Это один из тех зверей с острыми, треугольными ушами?
— Совершенно верно, — отвечает Вольф, — от этих зверей нужно держаться подальше. Брось такого в ад, так дьявол и его бабушка дадут деру, оставив свое хозяйство дикому коту.
— Кажется, у меня появилась идея, — говорит Порта, еще пристальнее глядя на свое отражение в зеркале. — Дикий кот! Недурно, недурно!
— Никаких диких котов, — испуганно кричит Гофман. — Понял, Порта? Это приказ!
— Слушаюсь, герр гауптфельдфебель, — рявкает Порта. — Дикий кот, — мечтательно шепчет он чуть погодя и смотрит на Вольфа, тот подмигивает ему.
— Мюллер, есть у тебя еще крючконосые друзья в Падерборне? — спрашивает Гофман, нервозно расхаживая по канцелярии. — Тогда позвони им, пусть соберутся вместе. Ты знаешь это учение. Не рассредоточивай силы. Klotzen, nicht lockern[94], как учит нас генерал бронетанковых войск Гудериан.
Весь день и большая часть вечера проходят у телефона. Однако, несмотря на все старания, их единственной надеждой остается вахмистр Залли.
Гофман садится в свое американское кресло и водружает ноги на стол.
На другой день в канцелярии роты стоит гнетущая тишина. Мы все подскакиваем всякий раз, когда звонит телефон. Черный, зловещий, он стоит посередине стола перед Гофманом.
— Даже если фюрер захочет поговорить лично со мной на любую тему, — рычит Гофман, — меня здесь нет! Вы не знаете, где я и когда вернусь. Ясно, псы?
Перед самым полуднем телефон громко, пронзительно звонит много раз подряд.
— Пятая рота, — отвечаю я.
— Как там у вас дела? — спрашивает масляный голос, который кажется мне знакомым.
— Кто звонит? — спрашиваю.
— Не догадываешься?
— Нет, но твой голос мне знаком.
— Приятно слышать, что узнаешь голос старого друга. Гофман там? Скажи этому дерьму, что кое-кто хочет поговорить с ним.
Я указываю на телефон и вопросительно смотрю на Гофмана, тот отчаянно трясет головой и указывает в окно.
— Гауптфельдфебеля здесь нет. Что-нибудь передать ему?
— Да, скажи, что вам сейчас, наверно, приходится несладко, но если я не сыграю роль доброго друга и не стану помалкивать о том, что знаю, дела будут из рук вон плохи!
И тут я понимаю, с кем разговариваю. Этот смех узнал бы из тысячи. Штабс-интендант Зиг!
Гофман бледнеет. Видимо, догадался, кто звонит.
— Это штабс-интендант Зиг? — спрашиваю с беспокойством.
— Инспектор тайной полевой жандармерии, — поправляет он. — Меня перевели в гефепо[95]. Вот что происходит, когда человек хорошо делает свое дело и разоблачает преступников, чтобы они понесли заслуженное наказание. Как поживают мои старые друзья, Вольф и Порта? Все еще фальсифицируют документы в соучастии с Гофманом? Я слышал, они заменили ваши эмблемы на звезды Давида!
