Балет! Уклоняясь от предполагаемых выстрелов, Альберт рвано, с противоестественной быстротой прыгал, приседал, падал, вскакивал, неожиданно менял направление движения и все время вел огонь из двух наганов — с правой и левой руки.
— Пятнадцать секунд, — недовольно гладя на секундомер, заметил инструктор. — И двигался тяжело. Пойдем считать...
Василий был на полосе.
—Еще разок! — скомандовал инструктор.
Еще разок Василий кубарем скатился с крутой и высокой горки, еще разок пробежал по замысловато изогнутому разновысокому бревну, еще разок пропрыгал в мелких ячейках проволоки, еще разок прополз под ней, еще разок проскочил через пятиметровое пламя, еще разок... Он упал у глухой стены, нe удержавшись единственной рукой за край стены.
— Что такое?! — гневно взвыл инструктор.
— Однорукий я, — злобно пояснил с земли Василий.
— И однорукому жизнь дорога! Встать!
Еще разок Василий преодолел глухую стенку.
— Ты молодец, Иваныч! — похвалил инструктор Егора, который на шведской стенке, перебирая ногами и руками, выходил на чистое колесо. Вышел, ощерился удовлетворенно, спрыгнул.
— Утешаешь?
— Тебе годков сколько, Иваныч?
— Сорок три.
— Ей-Богу, суставы, как у тридцатилeтнeго!
— Нe лукавь, Пeтюша. Если серьезно, форма сносная? Для волкодава?
— Для волкодава — сносная.
— И нe более, — догадался Егор.
— И нe более, — подтвердил инструктор.
Смена.
Василий в тирe...
Егор на полосе...
Альберт на суплeсной площадке...
Смена.
Егор в тире...
Альберт на полосе...
Василий на суплeсной площадке...
В рaдиолаборатории Маша (уже и поенной форме), отделенная от мира наушниками, стучала ключом А потом стреляла в тире.
А потом, по капризной, еле просматриваемой тропке, бежала через чистый и тихий лес.
После ужина Егор принес сводку отметок и, держа бумагу на расстоянии (приближалась дальнозоркость), стал зачитывать ее нарочито быстро и монотонно:
— Волков Альберт Михайлович. Полоса препятствий — «хорошо». Суплес — «отлично». Стрельба по трем пунктам — «удовлетворительно».
— Это почему же «удовлетворительно»? — обиделся Альберт.
— Значит, кого-то это удовлетворяет, — пояснила Маша.
— Словоблудим, Сергеева, — пресек дискуссию Егор. — Продолжаю. Певцов Василий Семенович. Полоса препятствий, принимая во внимание отсутствие профессиональной подготовки, — «хорошо».
— «Хорошо», оно, конечно, хорошо, — пробурчал Василий, но был доволен.
— Тихо, Вася, уступи место даме. — Егор продолжал: — Мария Юрьевна Сергеева. Радиодело. Аппаратура советских систем — «отлично». Аппаратура немецких систем — «весьма хорошо». Общая — «отлично». Кросс — «отлично». Стрельба по двум пунктам — «отлично». Маша, это при твоей-то близорукости! Как?!
—Наугад, — ответила Маша.
—Ну, Марья, ты даешь! — восхитился Альберт.
—А у самого-то как? — ехидно спросил Василий у Егора.
—Мы от народа ничего нс скрываем, — успокоил массы Егор и зачитал по отдельному листку: — Полоса препятствий — «хорошо», суплес — «хорошо», стрельба по трем пунктам — «отлично».
Чуть лучше, чем у меня, — с сожалением резюмировал Василий.
— Это что же — я хуже всех?! — Альберт был смертельно обижен.
Уже сменив форму на платье, Маша спустилась к купальне, прошла по дощатому настилу, сняла сандалеты и, присев на край пастила, опустила ноги в теплую вечернюю воду. Полуприкрытое соснами, уходило к горизонту солнце, но тучи его еще согревали правую Машину щеку. Маша прикрыла глаза и повернулась к солнцу лицом.
Кто-то подошел и сел радом. Маша открыла глаза. Это был Егор. Босиком, без ремня, он сидел, по-турецки загнав под себя ноги.
— Вы — не крестьянин, вы — дехканин, — улыбнулась Маша.
— Суплес, Маша.
— Когда я вас в первый раз увидела, вы мне ужасно понравились. Пробор, усики. Американец. Кларк Гейбл, кинозвезда. А костюм какой!
— Костюм французский. В Париже куплен. На улице Риволи.
— Это хорошо, что вы купили костюм на улице Риволи?
— На улице Риволи магазины для миллионеров.
— Дунька в Европе... Вы не плебей, вы — плейбой, — улыбнулась и, словоблуда, сконструировала: — Плейбей.
— Зачем ты меня все время цепляешь, Маша?
— Реакцией вашей интересуюсь, Егор Иванович.
— На непосредственную — не рассчитывай, я профессиональный разведчик.
— Любимое ваше словечко — «профессиональный».
— Это не словечко, это мой пунктик. История, судьба, не знаю что еще, кидали меня так, что волей-неволей я стал профессионалом. Я выжил случайно. Но после того, как я стал профессионалом, только это: профессиональные мозги, профессиональное поведение, профессиональное чутье, — помогало мне спасти свою жизнь. Мы сейчас все делаем святое дело — защищаем свою страну. Мы ее защищадм. Но я хочу, чтобы в этой войне выжило как можно большо наших людей. Не волею судеб и истории, а целенаправленной работой настоящих профессионалов, обязанных готовить себе подобных.
— Монолог, — тихо сказала Маша.
— Жизненная позиция, — поправил ее Егор.
Солнце спряталось. Резко темнело. Над водой вставал легкий пар.
— А вы все-таки немного пижон, Егор Иванович.
— Эх ты, дурочка!.. Я вас очень жалею, дочки-сыночки...
— ...Прошамкал старичок, и почесал лысину, подхватила Маша. — Да уж, папуля. Папуля, это точно.
— Ага, пахан. Это по фене. Егор встал, встала и Маша. Они были одного роста. Ты знаешь, когда мы рядом, я в легкой растерянности. Я теряю чувство превосходства над тобой. Впрочем, нет. У меня перед тобой всегда преимущество, которое ничем не ликвидируется.
— Какое же?
— Я вдвое старше тебя.
—Вдвое старше не значит вдвое мудрее. Вдвое больше усталости. Вдвое меньше жизненных сил. Так что преимущество ваше — дутое. Вроде костюмчика парижского: снаружи — шик-блеск, а подкладку уже два раза перешивали. Я заметила.
От усадьбы спускался Альберт.
— Профессионал? — спросила Маша, глазами указав на него Егору, и вопросом этим уводя непростой их разговор в покойное, привычное русло.
Егор ответил нс сразу.
— Профессионал. С профессиональным самолюбием, с профессиональной злостью, с профессиональными обидами...
— ...Вот что, Егор Иванович, — на ходу начал речь Альберт. — Полоса — это я хоть завтра доберу. Но тир мне необходим дополнительный! Хотя бы на часок в день.
— Я тебе что говорил?! — торжествуя, Егор повернулся к Маше.
— А она-то здесь причем? — обиженно спросил Альберт.
— Мы-то здесь-то все при том, — насмешливо и серьезно ответил Егор.
Спускался к купальне и Василий:
— Егор, я к тебе по какому делу? Сапоги мне выдали новые, иловые. Но не по ноге.
- Завтра вызовем сапожника, чтобы мерку снял. Тренироваться пока в своих старых будешь. Еще чего?
—Да вроде ничего.
Стояли, молчали, смотрели на темно поблескивающую воду.
—Некуда нам друг от друга деться. Опять все в сборе, — непонятно сказала Маша.
—Не все, — поправил ее Егор.
—А пятый, кто он, Егор Иванович?
— Паренек один.
— Паренек־-то хоть ничего? — спросила Маша.
— Паренек ничего. Мы с ним в июле сорок первого в Прибалтике работали.
Опустевшая безжизненная погранзастава, в которой располагалась немецкая разведывательная база, была видна с птичьего полета.
П-образное здание, громада двора с тренировочным комплексом и тиром, высоченный забор под электрической линией, внутри двора, у ворог, с одной стороны — гараж, с другой — казарма караульного взвода, в четырех углах двора — четыре вышки с пулеметами, за забором — десяти метро вая вспаханная контрольная полоса, за полосой — снова высоченный забор из колючей проволоки. Только «мельничное колесо» почему-то было квадратное, не круглое.
Все четверо стояли над колоссальным макетом и внимательно рассматривали его. По порядку. В подробностях. В мелких деталях.
— Приблизительно вот так все это хозяйство выглядит. Изучайте, думайте, потом задавайте вопросы и предлагайте, — сказал Егор Иванович, закурил и отошел к окну.
— Численность охраны? — первым задал вопрос Альберт.
— Охрана разведбазы поручена особому батальону СД.
— Ого! И весь батальон при базе?
— При базе, по нашим прикидкам, неполная рота — три взвода. Их функция — все патрулирование в первой полуторакилометровой зоне. Роты регулярно меняются. Порядок смен пока не установлен. Основной состав батальона занят патрулированием в восьмикилометровой санационной зоне и контролем дорог. Располагается он в старых казармах при въезде в город.
— Высота заборов и вышек?
— Немецкий стандарт, Алик.
— Ясно. Вопросов больше не имею.
— Кто еще? Маша? Вася?
Ни Маша, ни Вася нс откликнулись. Маша посмотрела на Егора, на Альберта, на макет и отвернулась. Вася крякнул и почесал в затылке.
— Здорово, однодельцы! — рявкнул кто-то от порога. Все обернулись.
В дверях стоял великолепный старший лейтенант, отутюженный, надраенный, начищенный до блеска и весь в орденах.
