— Ну, дает, ковбой!
— Учитесь, горе-стрелки у своего товарища! — сказал старший сержант Левкин, обращаясь к уже отстрелявшимся неудачникам.
— Как фамилия? — поинтересовался подошедший капитан у Ромки.
— Самурский, товарищ капитан!
— Напомнишь мне о нем, — сказал Кашин, обернувшись к старшему сержанту. — Учиться парня пошлем в учебку. Мировой снайпер из него может получиться.
Со стрельбища возвращались на машине под брезентовым верхом. Усталые, запыленные, но довольные, полные впечатлений.
Вечером все были заняты своими делами: кто подшивал подворотничок, кто углубился в чтение книги, кто перечитывал письма из дома, кто тихо бренчал на гитаре, кто писал письма родным. Ромка Самурский тоже склонился над письмом, описывая во всех подробностях сегодняшние события.
Мать Ромки в волнении дрожащими руками вскрыла очередное письмо от сына, рядом с нетерпением ждали известий от него бабушка и сестренка Таня.
«Здравствуйте, мои дорогие! Получил сразу два ваших письма и одно из Новосибирска от Дениса. Не забывает младшего брата. Все вы за меня переживаете и напрасно. Все у меня хорошо. Первое время было тяжело. Первого ходили на стрельбище. Это 18 км в одну сторону. Все сдал на «пятерки». Вернулись со стрельбища уставшие, грязные, и мне сразу — три письма! Обалдеть можно! Читал два дня. Я вас всех очень люблю. Часто о вас вспоминаю. Писать мне часто не надо, а то не удобно перед пацанами. Кому- то вообще ни одного письма до сих пор не было, а у меня уже целая стопка. И выбрасывать жалко, а хранить не больше четырех только можно…»
— Слава богу, что ему нравится служба. В начале всегда нелегко, с непривычки. Ничего, обвыкнется. Он у нас мальчишечка самостоятельный. Есть в кого, — откликнулась, сняв очки, всплакнувшая бабушка и вздохнула.
«Учебка» неособенно приветливо встретила прибывших новичков. Офицер привез группу новобранцев из части учиться на кинологов, радистов, командиров БТРов. Солдаты в ожидании командира курили во дворе, болтали, сидя на скамейках вокруг закопанного в землю колеса от «Урала», в который была вставлена урна. А в это время в кабинете начальника «учебки» вовсю накалялись страсти. Начальник ругался на чем свет стоит.
— Ну, нет у меня мест! Ты понимаешь, капитан? Ну, нет! — кричал красный как варенный рак подполковник. — Я, что — резиновый? Где я тебе их возьму!
— Сколько нам по разнарядке сверху спустили, мы столько и привезли! — твердил возмущенный капитан Кашин. — Меня не трясет, куда подевались места! Не хрен было блатных из местных набирать!
— Капитан, ты на прием работаешь? Или нет? Я же тебе русским языком говорю! Ну, нет у меня мест! Я что, тебе, рожу? Не возьму я их! И точка!
— Возьмешь! Куда денешься? Я их назад не повезу! Даже и не надейся! Делай, что хочешь! Я свое задание выполнил, доставил пацанов! А вы уж сами разбирайтесь, что с ними делать и куда девать!
После жарких дебатов в кабинете Кашин вышел попрощаться с солдатами.
— Ну, пацаны, бывайте! Главное, не робейте! Еще увидимся! Отучитесь, вернетесь в родную часть. Будем вас ждать! Счастливо оставаться! Не позорьте полк! Держитесь вместе! В обиду друг друга не давайте!
— До свидания, товарищ капитан. Не волнуйтесь, не опозорим! Счастливого пути! Всем в части привет!
— Полковнику Ермакову, персонально! — брякнул рядовой Сайкин, зардевшись как красна девица.
— Непременно передам! — тепло улыбнулся капитан. — Ну, пока, сынки!
На следующий день начальник учебки вручил личные дела на восьмерых солдат старшему лейтенанту и отдал распоряжение сопроводить солдат в штаб дивизии.
— Вот тебе документы на восьмерых, отвезешь лишних солдат в штаб дивизии, пусть там сами решают, что с ними делать.
Ромка и его товарищи вновь на новом месте. Старший сержант, невысокий чернявый парень с наглым презрительным взглядом, криво ухмыляясь, по длинным мрачным коридорам привел группу солдат в казарму. Новичков сразу обступили галдящей толпой старожилы, ища среди них земляков. Дембеля, кто пошустрее, тут же не церемонясь, у вновь прибывших экспроприировали новенькое обмундирование. Взамен торжественно с издевкой вручили свои поношенные обноски. Ромке достались выгоревшие штаны на два размера больше с двумя здоровенными заплатами во всю задницу и стоптанные сапоги. Кто-то из новоприбывших попытался возражать, его тут же «утихомирили» парой увесистых зуботычин: дали понять, кто в роте хозяин. А вечером особо норовистого так отметелили ногами, что новичок несколько дней мочился кровью.
Молодых постоянно безо всяких причин шпыняли, задирали, чуть что, били поддых или отвешивали оплеухи. Заставляли заниматься уборкой вечно засранного туалета, казармы, вне очереди дневалить, надраивать старослужащим до блеска сапоги, подшивать подворотнички, стирать их «хэбэшки» и вонючие портянки… Если «молодняк» отпускали в увольнения, то он должен был клянчить деньги у прохожих или родственников. Если молодые возвращались без «добычи», они тут же подвергались жестокой экзекуции. Некоторые из первогодков от постоянных побоев впадали в депрессию. Не проходило и недели, чтобы из части кто-нибудь не убегал. Ловили, возвращали обратно и снова били до потери сознания. Один из «салаг», не выдержав, повесился ночью в туалете на оконной ручке, другой ушел с поста с оружием, скрывался трое суток в дачном поселке, при задержании стал отстреливаться, потом застрелился.
В воспитание новобранцев помимо командиров не забывали вносить свою лепту и «деды». Жизнь в роте была однообразна, бесцветна и скушна. От скуки «деды» развлекались на всю катушку. Особенно изгалялся сержант Антипов. Кличка у него была знаменитая, «Тайсон». Чуть, что не так, он тут же давал волю своим жестоким кулакам. На гражданке он занимался серьезно боксом и чтобы не потерять спортивную форму, отрабатывал коронные удары на рядовых солдатах. Выстраивал новобранцев в казарме пред сном и проводил серии мощных выпадов по корпусу, по лицу старался не бить, чтобы не было видно синяков. Антипов был невысокого роста, коренастый, с короткой шеей; из-за чего казалось, что он ходит втянув голову в плечи, будто боится чего-то. Важно прохаживаясь перед строем, он разглагольствовал о патриотизме, что есть настоящая армия и настоящий русский солдат. При этом его злые прищуренные глаза пристально изучали лица «салаг», подавляя их волю. Неожиданно резко повернувшись, что есть силы бил кого-нибудь из «духов» кулаком под ложечку или в грудь. Если кто-нибудь падал или приседал, сгибаясь от боли, он тут же назначал внеочередной наряд. «Дедушки» же, возлежали на койках и во всю ржали, наслаждаясь этим бесплатным «кино». Не подвергались унижениям только двое из молодежи: Сашок Данилкин и Валерка Груздев. Первый окончил перед армией с отличием художественное училище и прекрасно рисовал. В роте маленького щуплого солдата все звали Леонардо Да Винчи, или кратко — Давинченный. Сколько он оформил красочных дембельских альбомов, только одному богу известно. А еще он слыл большим спецом по татуировке. К нему табуном тайно ходил весь полк запечатлеть высококлассные оригинальные наколки в готическом стиле на своих плечах и других частях тела. Валерка же Груздев, по кличке Груздь, был наоборот, в отличие от Давинченного, высоким нескладным парнем с прыщавой лошадиной физиономией, ни чем особенно невыделяющимся из серой массы солдат. Почему его не трогали «деды» и Тайсон для всех оставалось загадкой.
Ромка и Костромин с самого начала «тянули лямку» на кухне. Это их как-то спасало от почти ежевечерних экзекуций над «новобранцами», так как они рано, чуть свет, покидали казарму, а возвращались довольно поздно, когда все уже спали.
У Ромки зудело все тело от постоянных расчесов: неистово кусали вши. Эти проклятые твари, устроив свои лежбища в складках и швах нижнего белья, ни днем, ни ночью не давали покоя. Благо — кухонные котлы под рукой. Пропаришь, как следует одёжку, несколько дней счастливой жизни тебе обеспечено. Потом снова — сплошные мучения. Своей постоянной койки у него не было. Скитался по казарме, сегодня здесь, завтра там. Он занимал любую, которая оказывалась свободной (солдаты часто мотались в командировки).
Целых две недели не было писем. Ромкина мать в волнении достала из почтового ящика долгожданный конверт с красным штемпелем, армейским треугольником. На конверте в верху крупными печатными буквами было выведено Ромкиной рукой: «Домой!»
«…пишу вам из города N, где я прохожу службу в хозвзводе. Довольно тяжело. Особо расписывать вам ничего не буду. Так как времени почти нет. Подняли нас среди ночи и отправили сюда. Вот она наша доблестная Российская армия. Самых здоровых направили в РМТО. Недавно двое «молодых» сбежали. В прежней части хорошо было, там «неуставных» вообще не было. Мам, видно не судьба мне нормально служить. Коллектив здесь не дружный, согнали из разных частей. Деды бешеные, дебильные какие-то. С ними даже офицеры боятся связываться.
