Ознакомительная версия.
Когда барон насладился своим собственным допросом, Орест Гордаш, известный в СС-Франконии исключительно под кличкой Отшельник, попросил выделить ему еще одного камнетеса.
— Но у вас уже трудится двое каменных дел мастеров, — удивленно напомнил ему Штубер.
— Никакие они не мастера. Обычные ломовики, которым лучше было бы работать в карьере.
— А вам, величайший из мастеров, — скептически ухмыльнулся Штубер, — кто нужен?
— Настоящий камнетес, с задатками скульптора.
— Может, вам все-таки стоит вспомнить, что мы находимся в подземном лагере СС, да к тому же где-то в глубинах Восточной Померании, а не в окрестностях Монмартра, этого пристанища гениев резца и кисти?
— ...Который мог бы тщательно готовить каменные плиты к окончательной шлифовке под образ, — спокойно завершил свою мысль Отшельник, не обращая внимания на язвительный тон барона фон Штубера. Хотя и соглашался, что и без его подмастерий дел у заместителя коменданта и начальника охраны «Регенвурмлагеря» хватает. — Он принимался бы за дело уже после того, как эти ломовики основательно подготовят каменный монолит к скульптурной обработке.
— Понимаю, нужен настоящий подмастерье, ученик. Хотите сказать, что вам известен пленный или зомби с такими задатками?
— Пока не известен.
— Вот и мне, господин «обер-распинатель рейха», — тоже, — резко заметил барон. — Разве что... — добавил, было, он, однако осекся на полуслове.
Как и Отшельник, Штубер вдруг обратил внимание на то, с каким интересом «Зомби-08», доселе стоявший с абсолютно отсутствующим видом, вдруг начал всматриваться в линии большого деревянного распятия, висевшего на груди «обер-распинателя». Нет, это не был благоговейный взгляд верующего, хотя религиозный сегмент памяти зомби жрецы из «Лаборатории призраков» благоразумно пытались сохранить. Не просматривалось во взоре бывшего красноармейца и ничего такого, что выдавало бы в нем классовое невосприятие Христа, которое со школьных лет насаждалось в его сознании.
Судя по всему, «Зомби-08» интересовало сейчас не, кто там «принимает» сейчас муки на кресте, а как эти муки воспроизведены мастером в дереве.
Лишь уловив это порыв, Орест буквально сорвал крест с шеи и подал его зомби. В течение нескольких секунд тот благоговейно перекладывал вырезанное самим Отшельником распятие из руки в руку, словно обжигался о него, и впервые за все время общения со Штубером и Орестом, глаза его по-настоящему оживились, освещаясь при этом какой-то внутренней осмысленностью.
— Так, именно так все и должно выглядеть, — взволнованно проговорил зомби, трепетно проводя пальцами по линиям тернового венка и тела Христового. При этом Орест обратил внимание, что глаза его закрыты, а голова запрокинута; в эти мгновения он доверял только одному восприятию — своих пальцев, их чувственности, их профессиональной памяти.
— И все же на религиозного фанатика он не похож, — вполголоса, тоном врача, высказывающегося по поводу сомнительного диагноза своего пациента, произнес Штубер.
— На религиозного — нет. Это уж точно. Потому что на самом деле перед нами фанатик резца, — ответил Отшельник. И, пристально проследив за нервным движением пальцев «Зомби-08», спросил его: — Тебе уже приходилось вырезать такие «распятия»?
— ...Вырезать, — откликнулся тот, слегка приоткрыв глаза.
— Твой отец и дед были резчиками по дереву?
— Отец, дед... Вырезали из липы.
Отшельник и Штубер переглянулись.
«Вот это он и есть — перст Божий! — прочитывалось во взгляде Ореста. — Сам Господь послал мне этого человека».
«Ну, кому именно и ради чего он послал этого человечка — нам еще предстоит выяснить», — мысленно возразил ему барон.
— Он даже запомнил, что вырезали из липы! — обратил Отшельник внимание барона. — Самая мягкая, податливая древесина, вырезать из которой любо-дорого. Потомственный резчик, выходит. Родовое ремесло. Родственная душа, — выплескивал Гордаш все то волнение, которое накапливалось в эти минуты в очерствевшей и наполовину обездушенной душе зомби.
— Те двое резчиков, которые уже работают с вами, на зомби вроде бы не похожи, — молвил штурмбанфюрер.
— Верно, те — из обычных пленных. Да только не резчики они, не скульпторы, а самые обычные камнетесы. Хотя и достаточно умелые.
— Уж не собираетесь ли вы создавать здесь артель камнетесов и скульпторов, Отшельник?
— Если этот зомби окажется настоящим резчиком, не попрошу больше ни одного пленного, — заверил Орест. — Кстати, как зовут этого человека?
— Все зомби проходят у нас под номерами, — напомнил ему Штубер.
— Не могу я к мастерам своим обращаться «по номерам». Тем более — к мастерам, которым выпало создавать целую галерею ре-генвурмлагерных «Распятий». Кстати, они так и могут остаться в анналах искусствоведения под определением «Регенвурмлагер-ное распятие номер один, два и так далее...».
— Ну, относительно того, что они были «лагерными», — покряхтел Штубер, — еще следует подумать. Времена-то будут другими. А вот что касается имени скульптора, то чего уж проще? Коль уж речь зашла о библейских реалиях, зовите его просто... Понтием Пилатом[10], что прекрасно будет восприниматься не только в библейском контексте, но и в русле идеологии нашего с вами национал-социализма, — снисходительно ухмыльнулся барон. — Согласитесь, бывший семинарист, что так бичевать и с таким сладострастием распинать иудеев, как это позволял себе Понтий Пилат, никто больше не решался. Так что стоит ли по этому поводу создавать себе проблемы?
— Не знаю, согласится ли с этим история Иудеи.
Со столь же снисходительной улыбкой Штубер вместе со своим адъютантом Родлем провел «распинателей» к выработке, в которой они должны были создавать первое «Распятие». Как и во время предыдущего визита сюда барона[11], камнетесы встречали своего мастера со слегка склоненными непокрытыми головами, а слушали его с каким-то особым благоговением, как слушают лишь очень почитаемого пастыря. Вырубленная ими из большого каменного монолита заготовка теперь уже более четко очерчивала контуры будущего креста и даже контуры некоего подобия тела страдальца, чем они просматривались во время предыдущего появления здесь штурмбанфюрера СС Штубера.
С минуту, при свете двух мощных прожекторов, барон придирчиво осматривал это «недоношенное» творение рук человеческих, не произнеся ни слова. Затем так же придирчиво осмотрел камнетесов. Он помнил, как во время прошлой инспекции этой выработки один из подмастерий, худощавый и радикулитно согбенный, в произношении которого четко улавливался белорусский акцент, недовольно проворчал::
«И зачем им, нехристям, понадобился этот крест?!»
«Ну, распятие ведь», — пожал плечами его напарник, тоже не подозревая, что эсэсовец прекрасно владеет русским. Что же касается распятия, то он считал, что разгадка его появления здесь кроется в смысле и предназначении самой скульптуры.
Штубер помнил, что звали этого достаточно рослого и даже в скелетной худобе своей все еще довольно мощного мужика «отцом Никодимом». В прошлом он был священником, за что коммунисты засадили его в один из «лесоповальных» концлагерей, затем оказался в роте штрафников и уже оттуда раненым попал в плен.
Барон сам рекомендовал его Отшельнику после того, как один из внедренных в отряд пленных агент СД открыл для себя, что Никодим почти не ощущает боли. Причем дело было не в христианской многотерпимости его, а именно в том, что к болям человеческим священник этот по каким-то причинам действительно оставался глух.
«Как же они собираются отмаливать грехи свои перед муками Господними, — упорствовал в своем неверии белорус, — когда сами же эти муки возрождают в камне, через убийство и мучения?».
«Так ведь «распятия» эти они ставят вовсе не для того, чтобы, глядя на них, молиться, — был более близок к истине его собрат по топору. — Таким способом эсэсовцы нас попросту запугивают. Кресты Иисусовы для них — что-то вроде сатанинской метки. Чтобы на каждого замученного в этом подземелье — по «распятию».
Уже за одни эти слова Никодима следовало бы отправить в крематорий, однако Штубер все еще ценил его, как экспонат своей психологической коллекции «людей войны».
— Не слишком ли медленно трудятся ваши «голгофские плотники», Отшельник? — придирчиво осмотрел тогда барон творение его подмастерий.
— Не слишком... Если учесть, что над телом того, реально распятого Иисуса, трудился сам Господь.
— Опять лукаво мудрствуешь, — проворчал Штубер. — Дай-ка этому неофиту кусок какой-нибудь древесины, пусть попробует вырезать нечто подобное твоему нательному распятию. Посмотрим, что у него получится. Принимать работу буду лично, через двое суток.
Ознакомительная версия.
