— В чем дело, парень? — удивленно спросил Матц.
— У него сиськи, — выдохнул Шульце. — У этого снайпера — бабьи сиськи. Ничего не понимаю…
— Какого черта! — протянул роттенфюрер. И уставился на пышную грудь, которая показалась в прорези рубашки красноармейского образца. — Ты прав, Шульце, черт бы тебя побрал, — у этого паренька самые что ни на есть сисястые бабские сиськи!
— У этой девушки, — поправил его Шульце, который начал постепенно приходить в себя, оправляясь от первоначального шока.
— Какая же это потеря, — задумчиво протянул Матц, в то время как его напарник вновь стал деловито обшаривать тело убитой русской снайперши в поисках еды и водки. — Бабы предназначены самой природой для того, чтобы ублажать мужчин в постели, а не стрелять в них, как в зайцев. А ты только взгляни на это проклятое ружье, Шульце! — Он указал на снайперскую винтовку, приклад которой был украшен далеко не одной зарубкой. — Ты только представь себе, скольких несчастных идиотов она успела отправить на тот свет!
Шульце кивнул. Затем, откупорив бутылку водки, обнаруженную в заднем кармане ватных штанов женщины, обершарфюрер сделал мощный глоток. Матц с жадным нетерпением следил за ним, едва дожидаясь своей очереди.
* * *
Куно фон Доденбург проводил в этот момент свой обычный утренний осмотр бойцов «Вотана». Глядя на Шульце с Матцем, на остальных сильно похудевших и обмороженных бойцов, штурмбаннфюрер подумал про себя, что если так все будет продолжаться и дальше, то очень скоро его люди просто не выдержат. Никто не мог выдержать такие испытания, когда им не было видно конца. Погруженный в эти невеселые раздумья, офицер отправился обратно. Под его подошвами хрустко скрипел слежавшийся наст. Позади артиллерийские орудия русских начали ежедневный обстрел немецких позиций. Начался очередной день пребывания Шестой армии на Сталинградском фронте — день, отмеченный голодом и гибелью многих бойцов.
«Вотан» уже целый месяц был заперт в Сталинградском котле. Правда, в отличие от пехоты вермахта, батальон не понес заметных потерь в бою, поскольку Паулюс воздерживался от использования эсэсовской бронетехники при ведении боевых действий. К тому же Шестая армия не располагала значительными запасами горючего, которые позволяли бы вести обширные боевые действия с применением танков. Но, несмотря на то что бойцы «Вотана» практически не были задействованы в боевых действиях, они все равно то и дело гибли — но только по иным причинам.
Поутру, при обходе караульных постов, частенько находили замерзших за ночь насмерть часовых. Эти люди погибали от ужасного мороза. Механики, которые по неосторожности дотрагивались на морозе до металла бронетехники голыми руками, оставляли на нем свою кожу. Кто-то попадал в западню прямо в походной уборной, когда его яйца примерзали к металлическому стульчаку. В этой связи старый ветеран Шульце не удерживался и восклицал с мелодраматическими интонациями: «Я готов всем пожертвовать ради фюрера, но только не своими яйцами!» А Крадущийся Иисусик, которого все яростно ненавидели, уже потребовал применения смертной казни к двум бойцам, которые, доведенные до отчаяния, выстрелили себе в ноги, чтобы только добиться отправки в тыл.
— Нет, — сказал себе самому фон Доденбург, забираясь в военный джип-вездеход «Кюбельваген»[7], — «Вотан» еще может сражаться!
Но при этом было совершенно неизвестно, сколько еще батальон сможет сохранять хотя бы относительную боеспособность…
— Водитель, — громко приказал фон Доденбург шоферу, который то и дело прогревал мотор «Кюбельвагена», чтобы тот не застыл на морозе, — отвези меня в штаб. В девять утра командир созывает офицерское собрание.
Куно постарался улыбнуться шоферу, чтобы хоть чуть-чуть приободрить его. Лица водителя почти не было видно — как и остальные, он до самых бровей укутался во всевозможные теплые вещи, чтобы только уберечь свою плоть от обжигающего мороза. Случайное сочетание военной формы и отдельных предметов гражданской одежды смотрелось очень курьезно.
— Ты же знаешь, как командир выходит из себя, стоит только кому-то опоздать?
Водитель улыбнулся фон Доденбургу в ответ — или, скорее, Куно хотелось в это верить, потому что он не мог по-настоящему разглядеть лицо шофера за таким слоем одежды и теплых вещей.
— Да, я знаю, господин офицер, — прохрипел тот. — Я не раз слышал, как он сам открыто заявлял, что любому отрежет яйца — тупой бритвой, — если парень хотя бы на одну секунду посмеет опоздать на совещания, которые созывает командир!
Фон Доденбург рассмеялся.
— Не очень-то приятно начинать день с такой мысли! Ну все, хорошо, трогай! Вперед!
Машина покатила по замерзшему полю, подпрыгивая на многочисленных кочках и ухабах. И старательно объезжая небольшие курганы, которые были не чем иным, как братскими могилами немецких солдат, нашедших здесь смерть в предыдущем месяце, когда вся Германия млела от восторга, выслушивая замечательную новость о том, что Шестая немецкая армия фактически уже захватила гигантский город на Волге, носивший имя ненавидимого всеми советского диктатора Иосифа Сталина. «Теперь же, — мрачно думал про себя Куно фон Доденбург, по мере того как автомобиль постепенно приближался к зданию бывшего тракторного завода, где сейчас располагался штаб "Вотана" и где стояли танки подразделения, — эта великая победа фактически превратилась в великое поражение. Неужели это означает, что и самому "Вотану" вскоре наступит конец?»
Наконец, шофер добрался до штаба и затормозил. Фон Доденбург выпрыгнул из машины. Страшный вопрос, который он задавал себе всю дорогу, по-прежнему вертелся у него в голове, — и Куно по-прежнему боялся сформулировать внятный ответ на него.
— Смирно! — прокричал Крадущийся Иисусик. Облачко пара, вылетевшее из его рта, застыло в морозном воздухе.
Офицеры «Вотана», дожидавшиеся штандартенфюрера Гейера в промерзшем цехе бывшего тракторного завода, одетые в самую разномастную одежду; включая гражданскую и советские военные мундиры, которые были более теплыми, чем немецкие, лениво изменили позу, изображая, что они и впрямь встали по стойке «смирно».
Крадущийся Иисусик, высокий и тощий, с рыскающими темными глазами, вытянулся в струнку и отсалютовал Стервятнику, который, как обычно, по привычке почесывал свой огромный нос-клюв:
— Офицеры подразделения построены, господин штандартенфюрер!
Казалось, он докладывает Гейеру не в насквозь промерзшем цеху бывшего русского тракторного завода, а в берлинских казармах «Вотана».
Стервятник небрежным жестом отсалютовал своему адъютанту и сделал знак офицерам, что они могут стать «вольно».
Позади одинокий техник-роттенфюрер в черном комбинезоне и огромных валенках ходил от танка к танку, ставя под двигатели плошки с горючим, которые он потом поджигал одну за другой. Это был единственный способ не дать танковым моторам застыть на морозе навечно.
— Господа офицеры, — провозгласил штандартенфюрер Гейер, вглядываясь в лица своих подчиненных, — сегодня утром я присутствовал на инструктаже в штабе Шестой армии.
Стервятник замолчал, позволяя офицерам до конца осознать значение сказанного. Одновременно он заметил, как на лицах некоторых молодых офицеров «Вотана», которые в напряженном ожидании уставились на него, появился робкий проблеск слабой надежды.
Стервятник отлично знал, почему. Они втайне надеялись: сейчас командир объявит им о том, что было принято решение попытаться вырваться из Сталинградского котла и пробиться к своим. Чувства этих офицеров можно было легко понять. Штандартенфюрер Гейер сам бы отдал все за то, чтобы оказаться сейчас в Берлине — чистым, пахнущим дорогим одеколоном, в новом мундире, выйти на улицу в районе отеля «Адлон» и отправиться на поиски одного из тех прекрасных пареньков с выщипанными бровями, что слонялись там в туго обтягивающих брючках и являлись его тайным наслаждением и единственным пороком.
К тому же здесь, под Сталинградом, невозможно было рассчитывать ни на какое повышение по службе. Фюрер никогда не награждал и не продвигал по служебной лестнице тех, кто терпел поражения, — а под Сталинградом все были обречены потерпеть поражение. В этом Гейер был абсолютно уверен.
— В своей бесконечной мудрости, — продолжил он, — великий фюрер распорядился о том, чтобы мы оставались здесь до последнего солдата и до последнего патрона.
Эта новость потрясла офицеров «Вотана». Какими бы фанатичными национал-социалистами ни являлись эти люди, они все равно не смогли скрыть своего разочарования. Кто-то издал болезненный стон. Один из офицеров дрожащим голосом произнес:
— Но это невозможно!
