Как бы там ни было, а в течение почти полугода «Дакия» простояла на задворках бухты какого-то судоремонтного завода, благо, что подчиненные предшественника позаботились об ее охране. Барон фон Гравс тоже вспомнил о ней не сразу, а в свой плавучий штаб превратил только после приказа рейхсфюрера СС Гиммлера о резком усилении подрывной работы против Советов и передислокации на этом основании штаба «СД-Валахии» в район почти приграничного Галаца.
Этот грязный, испещренный базарами, да к тому же наводненный несметным количеством неухоженных цыган и торгашеского еврейского люда румынский город барону как-то сразу же не понравился. Тем более что теперь он еще до предела был забит войсками, армейскими каруцами и военной техникой.
Вот тогда-то штандартенфюрер Кренц, один из немногих, кто остался в «СД-Валахии» после изгнания из Румынии их шефа, подал ему спасительную идею о штабной яхте «Дакии». Три недели, проведенные в Галаце, показались брезгливому, холеному барону таким кошмаром, что он тут же ухватился за нее, обнаружив, к своему удивлению, что яхта обладает двумя мощными рациями и радиотелеграфом, а главное, ее коммутатор мог подключаться к телефонной линии любого из крупных портовых городов.
И все же теперь, стоя на палубе «Дакии», которая по очертаниям своим напоминала слегка уменьшенный эсминец, бригадефюрер с тоской посмотрел на островной хуторок. Это был тот случай, когда даже комфортабельная адмиральская каюта не могла затмить впечатления, вынесенного из прогулки на безымянный рыбачий остров.
– Ну что, просмотрел я ваш послужной список, капитан, – проговорил береговой полковник, похлопывая костлявой, дрожащей рукой по «личному делу» Гродова. Причем сказано это было таким тоном, словно Дмитрий настаивал на изучении своей биографии. – Тут все, как полагается: Севастопольское училище береговой артиллерии Военно-Морского Флота – с отличием. Дальше – командир огневого взвода береговой батареи в Новороссийске, где с обязанностями, если только отцы-командиры не врут, справлялся очень даже неплохо. Да и с командованием береговой батареей в Керчи тоже вроде бы получилось.
– Во что и мне тоже хочется верить, – вежливо склонил голову Гродов.
– Теперь вот – специальные курсы командного состава… В ваши-то годы – и с таким послужным списком, таким перечнем поощрений…
– Стараюсь, товарищ капитан первого ранга.
Береговой полковник выдержал небольшую паузу, во время которой смотрел куда-то в сторону окна, а лицо его превратилось в гипсовую маску.
– Но дело в том, что внимательно знакомиться с «делами» курсантов привык не только я.
– Тоже… понятно, – многозначительно вырвалось у Гродова.
– Ничего вам пока что не понятно, – проворчал береговой полковник, предвидя, что курсант готов грешить на особый отдел. – Как говорят в подобных случаях, все дело в конфликте интересов. Поступил запрос от командующего Одесской военно-морской базой контр-адмирала Жукова[11].
– Даже так?!
– Где-то под Одессой у него расположена особая, сверхтяжелая береговая батарея, с подземным городком, подземными ходами соединения и всем прочим. Казалось бы, все нормально, но дело в том, что до сих пор комбатами там становились то бывшие полевые «сорокапяточники»[12], то минометчики… А нужен основательно подготовленный, опытный береговик-дальнобойщик. Причем срочно, поскольку на дунайском пограничье еще беспокойнее, чем у нас, под боком у белофиннов и продавшихся рейху норвежцев.
– Вот теперь уже окончательно прояснилось, – облегченно вздохнул Гродов, давая понять, что все лишние вопросы снимаются. Причем менее всего ему хотелось, чтобы хоть какие-то вопросы возникали у представителей вездесущих «органов».
– И все бы ничего, но случилось так, что тут я со своим представлением на повышение тебя в звании подставился, – продолжил излагать суть дела береговой полковник. – Ну, в высоком штабе посмотрели: южанин, с дипломом артучилища береговой обороны и опытом командования береговой батареей, с прекрасными характеристиками. Что еще нужно? Словом, наш контр-адмирал решил-таки скрепить вами, курсант, дружбу с контр-адмиралом черноморским: нате, мол, от щедрот наших, все лучшее, что имеем. На его месте я, наверное, поступил бы точно так же.
– Поэтому простим адмиралам их минутные слабости. Служить в Одессе… Не Севастополь, конечно, но все же… – расплылся в улыбке Гродов.
Он всегда осознавал себя заядлым пловцом и, само собой, любил теплое море, солнце и загорелые девичьи тела. Хотя кого этим удивишь? Другое дело, что сам вид холодного Финского залива, вечно туманной Балтики, над которой солнце появлялось словно какое-то невиданное природное чудо, навевали на него грусть. Шесть месяцев, проведенных на курсах, убедили его в этом. А уж тем, кто попадал на Северный флот, в Антарктику, он вообще не завидовал.
– Я предугадывал, что именно так и воспримете это назначение. – Береговой полковник натужно, по-стариковски кряхтя, поднялся из-за стола. Когда он прохаживался за спиной у капитана, тот слышал, как у начальника курсов ревматически поскрипывали колени. И даже скрип новых хромовых сапог не в состоянии был заглушить стенание его суставов. – Перед отъездом у вас будет трое суток. После завтрашнего последнего экзамена, естественно. На личные, душевные дела и всяческую суету.
Он остановился сбоку от Гродова и, хитровато щурясь, заглянул ему в лицо. «Наверное, – подумалось капитану, – так и ведут себя отцы, когда хотят выведать тайну сердца неожиданно повзрослевших сыновей».
– Благодарю за трое суток, товарищ капитан первого ранга.
– Кстати, как у нас там, на любовной передовой? – проигнорировал начальник курсов его благодарность, недовольный тем, что курсант пытается уйти от разговора.
– Да пока что сплошные позиционные бои.
– Значит, долго в обороне засиживаемся. Тактические просчеты сказываются, командир.
– Учту на будущее, – развел руками Гродов. – В любом случае тактику придется менять – это уж точно.
– Хотя, вообще-то, странно, – заинтригованно повел подбородком береговой полковник. – По штабам и казармам пронеслась другая информация, более обнадеживающая. К тому же, замечу, что неженатый капитан – это уже не по-флотски. Он становится ненадежным, как невовремя проконопаченный баркас.
– Про «непроконопаченый баркас» – это сказано хорошо.
– И давайте договоримся так, по-офицерски. Больше двух лет я здесь все равно не продержусь, уже хотя бы по возрасту и здоровью. Уходя, буду рекомендовать вас как стоящего в резерве комсостава училища. И не вздумайте упираться, апеллировать к своему контр-адмиралу. Как бы вы, будучи комбатом, ни старались, все равно повышения в звании, а значит, и в должности, не будет. Потому как для командира батареи не предусмотрено. Служим не ради чинов, но притча о рядовом с маршальским жезлом в ранце вам тоже известна.
– Так точно, известна.
Береговой полковник вернулся на свое место за столом, какое-то время задумчиво смотрел на личное дело Гродова, но затем как-то безнадежно махнул рукой:
– Все, курсант; у меня – все. Но пока что не свободны. Зайдите в кабинет старшего политрука, там с вами один человек побеседовать желает.
– Ко мне приехал кто-то из знакомых?
– Из армейской разведки. Этого командира я знаю лично. Подполковник Бекетов. Он, правда, не из наших, флотских, а закоренелый «береговик», – всю мужскую часть страны начальник училища, похоже, делил на низшую расу, то есть обделенных судьбой «береговиков», и высшую – «флотских». – Однако мужик все равно толковый, офицер старой русской закваски. Хотя знаю, что говорить об этой «закваске» теперь не положено.
– Мой отец тоже никогда не гнушался подобного определения. Сама принадлежность к офицерской касте для него значила очень многое.
– Выходит, что с вами, капитан, мы тоже единомышленники. В любом случае советую прислушаться к предложению подполковника. Все, идите. Кстати, с вашими данными – постучал он пальцем по папке, – он знаком, наверное, лучше, чем я, а потому готов относиться к вам со всей возможной добротой.
В подтексте это означало: «Никакого компромата подполковник на тебя не насобирал, поэтому главное – не выкаблучивайся, и все будет хорошо». Однако поинтересоваться, с каким предложением ему придется столкнуться в кабинете комиссара курсов, так и не решился.
Кабинет старшего политрука находился в соседнем крыльце штабного корпуса, но, прежде чем войти в его сумеречную сырость, капитан взглянул на открывавшийся отсюда, с плато, уголок залива. Выглянувшее было солнышко опять растворилось в пелене тумана и теперь «демаскировалось» разве что едва заметным розоватым кругом, обозначавшим угасающий нимб светила.
«И это в апреле! – саркастически заметил Гродов. Мысленно он уже видел себя на солнечном берегу Одесского залива. – Приблизительно так же небо в Керчи выглядит в преддверии снежной бури».
