- Неужели дойдет до Москвы?
- Все может быть.
- Говорят, и нас пошлют на фронт. Скорей бы.
- Успеешь, сын, навоюешься. Сначала научись…
- А может случиться, что и не успею. Вот будет обидно, если война кончится, а мы и не понюхаем пороху.
- Такого не случится, - грустно сказал Глеб. - Главные бои впереди. Далеко враг зашел, по доброй воле обратно не пойдет. Придется выколачивать. Накопим силы, дай время.
- А может, как в двенадцатом году, при Наполеоне, сами побегут. Выдохнутся и побегут, - сказал Святослав солидно. - Я недавно "Войну и мир" перечитал. Заново, внимательно, не так, как в школе. Мне думается, в истории все повторяется. Не в деталях, а в принципе, в общих чертах. И дедушка, между прочим, такого же мнения… А ты знаешь, папа, дедушка наш рассуждает, как философ или как нарком.
- А рабочие, сынок, всегда были умными и мудрыми. И многие наркомы вышли из рабочих. А ты давно с дедушкой не виделся?
- Да уже больше месяца. Мы сходим. Бабушка все плачет. - И запнулся. Он знал, о ком плачет бабушка.
- Конечно, сходим. Пешочком, - предложил Глеб. - Пройдем всю улицу Горького, потом по Ленинградскому шоссе. Как? Не возражаешь?
Сын молча согласился.
Центральная артерия столицы, самая широкая и самая нарядная, показалась Глебу какой-то не совсем знакомой и привычной. На ней не было беспечно гуляющих. На лицах людей, в их быстрой, торопливой походке чувствовались озабоченность и напряжение. Часто встречались военные патрули. Огромные витрины магазинов заложены мешками с песком. На доме рядом с телеграфом огромный плакат - "Родина-мать зовет!". Плакат впечатляет. Они остановились у -Тверского бульвара, где тогда возвышался всегда задумчивый бронзовый Пушкин. Постояли несколько минут.
- А ведь могут и его, как Тимирязева, бомбой ушибить, - сказал Глеб, вспомнив рассказ зятя.
- А что с Тимирязевым? - Святослав не знал о бомбе у Никитских ворот.
- Бомбили. И повредили. Олег Борисович рассказывал, - пояснил Глеб.
- Он тебе понравился, Олег Борисович?
- Да как будто ничего. Мы виделись накоротке. А ты что о нем думаешь? - полюбопытствовал Глеб. Замужество сестры, ее судьба не были для него безразличны.
- Не люблю я его, - после продолжительной паузы ответил Святослав.
- Твоя любовь необязательна. Важно, чтоб они друг друга любили, - заметил Глеб и поймал себя на мысли, что он разговаривает с сыном по-мужски, как равный. Ответ сына заинтересовал его, и он спросил: - Чем же он тебе не нравится?
- Какой-то он хрупкий и тихий.
- Но ведь Варя тоже хрупкая.
- Тетя Варя другое дело, она женщина. Она красивая.
- Да и Олег Борисович недурен. Все при нем. А что тихий - это от характера. И кажется, в уме ему не откажешь.
На Пушкинской площади в кинотеатре "Центральный" шел "Чапаев". Святослав как-то весь встрепенулся, в глазах вспыхнули огоньки восторга, и этот восторг прозвучал в его голосе:
- Смотри, папа, "Чапаев"!
Больше не нужно было никаких слов: отец понял его, понял желание сына, предложил:
- Ну так что, посмотрим?
- Давай, - обрадованно согласился Святослав.
На Верхнюю Масловку пришли изрядно проголодавшиеся. Дома была одна мать; заждалась. Накормила скромным, но вкусным обедом. Потом сидели втроем, разговаривали, поджидая Трофима Ивановича. Уже начало смеркаться, когда приехала Варя. Усталая, с глазами, излучающими тихий и добрый огонек, обняла племянника, поцеловала, поразилась:
- Как ты вырос, дружок. Дед говорит, что быть тебе генералом. Я не возражаю. Был адмирал Макаров, пусть будет и генерал.
Деда Святослав так и не дождался: Трофим Иванович вернутся с завода в одиннадцать часов. Много работы. Завод перестраивается на выпуск военной продукции.
Глеб проводил сына до самого училища. Обнялись на прощание.
- Свидимся ли?.. - дрогнувшим голосом сказал отец. - Я знаю, сынок, ты не трус. Об одном прошу: попадешь на фронт - не теряй голову. Не горячись. Хладнокровие и выдержка - вот главные качества бойца. Подставить голову под пулю врага - дело плевое. Для этого не надо ни ума, ни геройства. Любой дурак сумеет. А надо перехитрить врага, победить и самому в живых остаться.
Домой возвращался Глеб с растревоженным сердцем. Дома встретил отца и за разговорами как будто успокоился, отвлекся от нелепого предчувствия, угомонилась душа. Но ненадолго. Как только легли спать и погасили свеч, в голову опять полезли гнетущие думы. Ему вдруг захотелось рассказать жене и дочурке, какой у них Славка, пусть бы и они разделили его гордость и радость. И тут он понял, что никогда им уже ни о чем не расскажет, и они - ни Нина, ни маленькая Наточка - никогда больше не узнают ничего ни о Славке, ни о нем - Глебе Макарове, ничего и никогда. От сознания этого становилось жутко, он пытался не думать, забыться, но не было сил. И сон не приходил. Тогда он осторожно встал, оделся, вышел во двор и час, а может, и больше сидел на скамеечке под старым вязом, ожидая сигнала воздушной тревоги. По-прежнему светила луна, было тихо и тепло, как в июле. Дворничиха тетя Настя узнала его, подошла, поздоровалась:
- Не спится, Трофимович?
- Что-то сегодня спокойно в небе, - вместо ответа сказал Глеб. - Или запаздывает…
- Нет, теперь уже не прилетит. Боится. Вчерась слышали сообщение: троих сбили и к Москве не пропустили.
В голосе ее звучала завидная уверенность. Глеб вспомнил - мать вчера сказывала, что у Насти сын погиб на фронте, ожидал, что дворничиха заговорит о сыне, поделится своим горем. Но нет, не заговорила. И от этой мысли спокойней стало на душе. "Не у одного тебя горе. .Оно кругом, у всех. Не надо падать духом. Выше голову".
Скорей бы наступило утро, он пойдет в Наркомат обороны и тотчас же отправится на фронт.
Уже третий месяц на неубранных полях Украины, Белоруссии, Молдавии, Прибалтики полыхало кровавое пламя войны, пожирая сотни тысяч человеческих жизней. В июле вокруг древнего Смоленска происходили ожесточенные сражения. Бронированные клинья фашистских танковых армий вспарывали нашу оборону. Три армейские группировки гитлеровцев под названием "Север", "Центр" и "Юг" устремили свои стрелы в самые жизненные центры Страны Советов. Стрела "Севера" направлялась на Ленинград. Зловещие стрелы армий "Юга", пронзив голубую артерию Днепра в районе Киева, через украинские степи целились к берегам Дона и Волги. И наконец, главная стрела группы армий "Центр" была нацелена в самое сердце великой державы - на Москву.
С жестокостью людоеда и остервенением фанатика Гитлер, невзирая на большие потери в своих войсках, продолжал вколачивать танковые клинья в оборону Красной Армии… Пал Смоленск. Фашистские танки ворвались в горящий город, неся разрушения и смерть.
Издревле Смоленск называли ключом к Москве. В кровопролитных сражениях фельдмаршал Бок - командующий группой армий "Центр" - овладел этим ключом. Теперь Гитлеру и его генералитету казалось, что нужен еще один бросок - и перед ними откроются ворота Москвы. Конечно, Гитлер не станет, подобно Наполеону, ждать делегацию с хлебом-солью. Он уже принял на этот счет твердое решение - Москву разрушить до основания и затопить. Чтобы и следа от нее не осталось. Смоленск оставался позади. Фашистские войска захватили Ельню, образовав удобный трамплин для последующего броска на восток.
Перед последним броском на Москву Бок решил произвести перегруппировку своих войск, сделать небольшую передышку. Смоленская земля досталась им дорогой ценой: сотни тысяч солдат и офицеров потеряли немцы в боях под Смоленском. И чем ближе была Москва, тем дороже приходилось врагу платить за каждый метр завоеванной земли.
В конце июля Бок отдал приказ армиям группы "Центр" перейти к обороне. Он рассчитывал на временное затишье, полагая, что измотанные в непрерывных боях советские войска не смогут предпринять сколько-нибудь серьезного контрудара. И просчитался. Руководимые генералом Жуковым войска атаковали ельнинский трамплин, разгромили шесть немецких дивизий и очистили от врага город Ельню. И снова десятков тысяч человек недосчитался фельдмаршал Бок.
Вызванный в ставку фельдмаршала командующий четвертой армией генерал Клюге выслушал по своему адресу много крепких, ругательных слов. Перед тем у фельдмаршала по телефону был весьма неприятный разговор с фюрером. Взбешенный потерей Ельни, Гитлер не находил слов, чтобы выразить свой гнев и негодование.
- У вас армиями и дивизиями командуют кретины! - кричал потерявший равновесие фюрер. - Я не понимаю вас, Бок, как вы могли допустить такой позор?! Вы забываете о престиже. Контрнаступление русских и взятие Ельни деморализует войска. Я приказываю решительными действиями немедленно вернуть ельнинский плацдарм!
- Мой фюрер, можете не сомневаться - мы вернем этот плацдарм, - со спокойной учтивостью отвечал командующий группой армий "Центр". - Но это произойдет немного позже. Немедленное же наступление на Ельню в настоящее время привело бы лишь к неоправданным потерям с нашей стороны. Армия устала. Многие дивизии имеют лишь половину штатного комплекта. Для пополнения, перегруппировки и просто отдыха требуется некоторое время.
