– О, видно, что свои… – благосклонно заключил он, пытаясь разглядеть их лица. – Чьи вы?..
– Третий взвод… – продолжая чертыхаться по инерции, ответил один за всех. – Штрафная рота. Да это ты, што ль? Липатыч?!.. А нас тут четверо…
– Коньков с вами? – спросил Липатов.
– Убило Конька… Снарядом накрыло… – буркнул боец. – И командира нашего убило. Его – еще раньше. Миной… Ногу оторвало по самые… и все там… ну, что до пояса прилагалось… С минуту мучился. Кричал сильно… чтоб его пристрелили… а потом уже все подряд… доходил, видать… Яшка, заместо ординарца его, полез вызволять, и сам на мине подлетел. Только вжик кверху тормашками. В клочья!.. А фашист на крики отозвался, по голосу пустил очередь… будто сжалился, гад.
– А вы чего тут пузо студите? – сурово спросил, надвинувшись из темноты, Аникин.
Бойцы стушевались от неожиданности. Они, видимо, не разглядели, что Липатов не один.
– Так мы это… товарищ командир… – виновато затянул говорун. – Командира-то убило… Тут этот гад фашистский садит без продыху… Да еще пушки давай лупить. Куда ж нам вперед под свои снаряды лезть?.. Да тут вообще дым коромыслом… Не поймешь, где свои, где чужие… Мечутся взад-вперед…
– Ладно, хорош тараторить… – оборвал его Аникин. – Почище того пулемета трындишь… Гранаты есть у кого?
– Имеются… – ответил другой боец. Лицо его нельзя было разглядеть в полумраке.
– Хорошо… – отрывисто и громко говорил Аникин. – Двигаем к вражескому пулемету. Кто еще не разобрался, там втолкуют, где свои, где чужие…
Взрывы от артиллерийских снарядов уже не сотрясали фольварк. Ушли куда-то вперед, глухо сотрясая темноту. Сообразили, что бьют по своим… Где-то там, в глубине этой мглы, раздавались винтовочные и автоматные выстрелы. Скорее всего, это прорывалось вместе с танком отделение Мамедова. Удалось ли им пройти через фольварк? Вышли на него люди Шевердяева?
На правом фланге атака увязла по самые уши. Все из-за этого пулемета. Он оказался крепким орешком. В прямом смысле – долговременная огневая точка по всем правилам, под бетонной крышкой, от которой гранаты отскакивают, как горох от стенки. Да еще амбразура двустворчатая, под такими углами смотрит, что сектор обстрела – все двести с лишним градусов. Вот и лежит тут, уткнувшись в землю, почти все отделение Затонского и те из взвода Калюжного, кому повезло пересечь минное поле.
Сам командир отделения с двумя бойцами укрылся какими-то деревянными колодами на самой границе сектора обстрела пулемета. Прижались к земле, боятся высунуться.
– Пригнитесь, пригнитесь!!! – судорожно кричит Затонский, заметив, что вдоль кустов приближаются бойцы.
«Звеньк», – просвистело возле самого уха Аникина, заставив его и остальных преодолеть остаток пути чуть не на четвереньках.
– Я же говорил – пригнитесь! – с досадой произнес Затонский. – Вот… черт-те что… Обойти пробовали, товарищ командир… – захлебывающимся голосом с ходу доложил он. – Там, позади, еще один хмырь фашистский сидит. Не дает к ДОТу с флангов подобраться. Снайпер, наверное… Вот они и чешут в четыре руки, гады. Пятерых у меня выбило, и еще Гарика – снайпер уложил… Хотя я думаю, их там больше, под куполом этим чертовым. Один сменяет другого. Чтоб без передышки… Я такие карусели уже проходил… Эх, пушечку бы сюда, товарищ командир. Или «тридцатьчетверку»… Я так подозреваю, что у них приборы имеются, ночного видения… Темно – хоть глаз выколи, а шелохнуться не дают.
– У кого приборы? – переспросил Аникин.
– Да и у тех, и у тех… – деловито пояснил Кузьма. – И из ДОТа садят в бога душу мать… И этот гад, неизвестно откуда…
– Так надо было с него начать… Если он есть там… – проговорил Аникин. – Почему группу не выслали на снайпера?
– Так мы это… – растерянно забормотал Затонский.
– Это, я уже понял, что это… – осуждающе произнес Аникин.
Заполошный и до невозможности говорливый боец, из бывших артиллеристов, Кузьма Затонский, или Тоня, как звали его в роте, имел, однако, большой боевой опыт, мог умело применять его в текущей обстановке, особенно когда она менялась с молниеносной быстротой. И сам он предпочитал действовать стремительно, не теряясь, не прячась за спинами подчиненных, чем вызывал у них заслуженное уважение. Сейчас, когда пули вражеского МГ и немецкого снайпера лишали всякой возможности к активным атакующим маневрам, Тоню всего трясло от злости и нетерпения.
– Так наверное или точно снайпер? – сурово спросил Аникин.
– Снайпер… – неуверенно ответил Кузьма. – Одиночными шмаляет. Двоих снял. Гарика Подгорного и еще одного, из третьего взвода… Ба… ба… фамилию его забываю, восточная фамилия…
– Бильбасов… – с готовностью подсказал кто-то из полутьмы.
– Во – Бильбасов… И оба насмерть… И оба – в голову, – как бы рассуждая вслух, быстро-быстро тараторил Тоня. – Как это, а? В потемках, одиночным – в голову. Абы кто так не пульнет. Не-е, точно снайпер…
Аникин слушал его, одновременно пытаясь рассмотреть в бинокль неясные темные силуэты позади бетонного колпака. До него по прямой было метров тридцать. От сырых, осклизлых колод, за которыми прятались Аникин и его бойцы, можно было зайти ДОТу в тыл, но желающие попадали под огонь снайпера.
Кромешно-черная дыра амбразуры то и дело высмаркивала яркие сопли огня. Когда кроваво-красные отсветы пулеметного огня освещали колпак, два разделенных железной перегородкой отверстия действительно напоминали ноздри в панцирном черепе какого-то чудовища.
Вся живая изгородь в секторе обстрела ДОТа была срезана под корень, будто скошена косой. На подступах к амбразуре все пространство заполнили тела убитых.
– Черт, они бы лучше по ДОТу лупанули, чем по своим бить… – проговорил Аникин. – Эх, сюда бы Кокошилова с «фаустпатронами»… Про «тридцатьчетверку» я уже не говорю… Нет у вас «фаустов»?
«Фаустпатронов» никто из бойцов раздобыть не успел.
– И замаскировались же, гады… Никаких данных разведки по этому бетонному пупу. Сколько раз чертов фольварк в бинокль ощупывал… – раздраженно процедил Андрей, вновь поднимая бинокль поверх ДОТа. Он пытался что-то высмотреть позади колпака, в движениях неясных очертаний. Похоже на кроны высоких деревьев, приводимых в движение на ветру.
Со стороны железнодорожной насыпи в воздух одна за другой взмыли две осветительные ракеты. Похоже, артиллеристы пытались оценить текущую обстановку, так сказать, разобраться, что к чему на сцене театра военных действий.
Пятна приглушенного красного света расползлись по округе, плеснувшись в правый угол фольварка. Так и есть: несколько высоких деревьев.
Показалось?.. Вдруг в колыханиях ночного воздуха блеснуло что-то, похожее на светло-оранжевый отсвет. Неужели это был блик оптического прицела, отразившего отсвет сигнальной ракеты?
Теперь Андрей вспомнил, как разглядывал их днем. Вроде ветлы или ивы. Безлистые, только-только подернулись зеленым пушком. Одно с толстенным стволом и узловатыми, массивными сучьями. Как Андрей ни вглядывался теперь, никаких отсветов больше не повторилось. Так он это был или нет? Чертов фашистский снайпер, наверняка он. Хитро придумал. На той самой ветле угнездился, в раскорячке сучьев. Вылитый орел…
Ночной мрак впереди осветился неярким оранжевым заревом, потом оттуда донесся грохот взрывов. Как будто огненные вспышки пытались преодолеть давящую тяжесть непроглядной мглы, но всякий раз она оказывалась неподъемной. Похоже на орудийные. Прямой наводкой бьют. Скорее всего, «тридцатьчетверка» сцепилась с серьезными силами врага. Разрасталась и винтовочная трескотня. Звучным массивом накатывали волны очередей нескольких ППШ. Значит, наши бьются, «шурики». Бой где-то недалеко, чуть не у самой границы фольварка. Неужели немцы выслали из Ратштока подкрепление? Надо скорее туда прорываться, а тут этот чертов снайпер и этот чертов ДОТ…
На фоне неясного свечения очертания деревьев проступили более отчетливо. Ага, вот и раскоряка, та самая. Похоже, что именно там гнездышко себе устроил кукушонок.
– Слышь, Затонский… – обернувшись, проговорил Аникин.
– Да, товарищ командир… – с готовностью откликнулся Кузьма.
– А вот «кочерыжка», ну, ПТР… убитого бойца. Осталась?
– А как же… – с готовностью доложил Затонский. – Как есть целехонька. Мы ее передали… в надежные руки…
– ПТР – Дегтярева?
– Нет, самозарядная… симоновская… – уточнил Затонский. – Три пачки имеется в запасе.
– ПТРС? Отлично! – выдохнул Аникин. – Давай ее сюда! Мы тут из одной птички перышки повыщипываем…
– Это мы щас… мигом! – всполошился Затонский. – Латаный! Где Латаный? Бегом сюда пусть ползет! Это, мы Латаному ружье передали Конька, ну, Конькова, которого взрывом… Коваль ведь в строевой был пэтээровцем, ну, только вторым номером…
