Под утро поднялась метель.
Идти стало сложнее. Но зато хоть как-то следы заметало… Впрочем, после такого стада:
– четыре отдельных батальона;
– артминдивизион;
– отдельная разведывательно-самокатная рота;
– отдельная саперно-подрывная;
– рота связи;
– зенитно-пулеметная рота.
Две тысячи шестьсот человек в промежутке между двумя опорными пунктами – Кневицы и Беглово, – а это всего лишь пять-шесть километров поля.
Впрочем, метель не помогла…
Когда рассвело, бригада устроилась на дневку…
– Шевцов, что у тебя с креплением?
– Не только у него, сержант, – откликнулся ефрейтор Коля Норицын. – Почитай, пол-отделения маются. А то и полроты. А стало быть, и полбригады.
Заборских ругнулся про себя. Несмотря на морозную зиму – в феврале до минус сорока двух доходило, – болота так и не замерзли.
Десантники проваливались до самой воды – сами здоровяки и груз у каждого полцентнера.
Сначала думали идти в валенках. Хотя днем и припекало уже по-весеннему, ночью мороз трещал, опускаясь до двадцати пяти, а то и тридцати. Но потом комбриг приказал идти в ботинках. А крепление по ботинку скользит, сволочь, и начинает по сухожилию ездить вверх-вниз. Некоторые уже пластырями потертости заклеивают.
– Все живы? – подошел комвзвода, младший лейтенант со смешной фамилией Юрчик.
– Так точно, товарищ командир! – козырнул Заборских. – Только вот…
– Знаю, – оборвал его комвзвода. – Решим этот вопрос. Пока отдыхайте. Костры не разводить. Не курить. Паек не трогать.
– А как тогда отдыхать? – спросил кто-то из десантников.
Млалей обернулся на голос:
– Можешь посрать сходить. Только бумаги тебе не выдам. Так что пользуйся свежим снежком. Вот тебе и развлечение.
Отделение тихо захихикало. Тихо, потому что все, в немецком тылу уже…
– Воздух! – сдавленно крикнул кто-то.
С северо-запада донесся басовитый гул.
Через несколько минут, едва не касаясь макушек деревьев, над бригадой проползли три огромных самолета.
– Транспортники… – вполголоса, как будто его могли услышать пилоты, сказал Юрчик.
– «Юнкерсы»? Полсотни два? Да, товарищ младший лейтенант? – спросил его самый мелкий в отделении – семнадцать лет, почти сын полка! – Сашка Доценко.
– Да, немцы их тетками кличут…
Последняя «тетушка» уже уползала дальше, в сторону Демянска, как вдруг раздался выстрел, второй, третий!
– Бах! Бах! Бах!
«СВТшка»!
А самолет так же величаво удалился. Как будто бы и не заметил…
– Кто стрелял?! Кто стрелял, твою мать?!
– Писец котенку, срать больше не будет… – меланхолично сказал Шевцов.
Вокруг забегали, засуетились люди.
Минут через пять к командованию бригады потащили провинившегося.
Заборских зло посмотрел на провинившегося косячника. А потом повернулся к своему отделению:
– Стрельнут сейчас паразита. И поделом. Чуть всю бригаду не спалил, урод. Ты, Доценко, скажи-ка мне – кто такой десантник?
– Десантник есть лучший советский воин, товарищ сержант!
– А что значит лучший?
– Значит самый подготовленный в плане стрельбы, рукопашного боя, знания уставов…
– И?
– И дисциплины, а также морально-политической подготовки!
– Молодец, Доценко! Оружие в порядке?
– Обижаете, товарищ командир!
– Немец тебя как бы не обидел.
– Я немца сам обижу, мало не покажется!
Заборских покачал головой:
– Сомневаюсь… Покажи-ка оружие.
Доценко протянул «светку» настырному, как казалось, командиру отделения.
А в небе опять загудело.
– Суки! – чертыхнулся кто-то, когда над лесом пронеслась тройка «Юнкерсов». Но уже не толстых «теток». А лаптежников-пикировщиков.
Правда, в пике они не заходили. Начали, твари, работать по площадям.
Мелкие бомбы сыпались горохом. То тут, то там – бум! бум! бум!
Один особо близкий разрыв накрыл сержанта Заборских снегом, крупицами земли и мелконькими щепочками.
Хорошо, что не видели, куда бомбить, твари!
И так два часа! Одна тройка улетит, другая прилетит! И с места не двинуться…
* * *
– Расстрелять к чертовой матери дурака! – орал Тарасов. – Не успели в котел войти – уже потери! Сколько?
Командир бригады резко повернулся к подошедшему начальнику медицинской службы.
– Девятнадцать убитых. Двадцать шесть раненых. Тяжелых десять, товарищ подполковник.
– Урод! – Тарасов схватил за грудки невысокого белобрысого десантника. – Ты понимаешь, что натворил? Два взвода вывел из строя. Два взвода! Из-за таких, как ты, вся операция под угрозой срыва.
Парень только хлопал белесыми ресницами.
– Расстрелять!
Пацан вдруг заплакал и попытался что-то сказать, но бойцы комендантского взвода подхватили его под руки и потащили в сторону.
– Товарищ подполковник, можно на пару слов? – Комиссар бригады отвел в сторону Тарасова.
– Ну? – требовательно бросил подполковник, когда они отошли в сторону.
– Ефимыч… Не горячись. Не к добру парня сейчас расстреливать.
Тарасов прищурился и посмотрел на военного комиссара бригады Мачихина – крепкого здорового мужика огромного, по сравнению с невысоким командиром, роста. Почти на голову выше. Со стороны смотрелись забавно – маленький, подвижный, похожий на взъерошенного воробья Тарасов и основательный, неторопливый медведь Мачихин.
– Александр Ильич, не понимаю вас! – выдержал официальный тон Тарасов.
– Ефимыч, – не сдался военком. – Сам посуди, ну расстреляем мы парня. Что о нас другие думать будут? Пойдут за тобой в огонь и в воду, зная, что за любую ошибку тебя могут перед строем поставить и петлицы сорвать? А?
– Ильич, тут не просто ошибка. Он всю бригаду, все наше дело под монастырь подвел.
– Ну, положим, еще не подвел. Немцы нас все равно не сегодня, так завтра бы обнаружили. Согласен?
– Это не отменяет девятнадцати, слышишь, Саш, – ДЕВЯТНАДЦАТИ похоронок.
– Понимаю. Но и парня понимаю. Сгоряча. Не выдержал. Первый раз в деле. А тут эти летят, как дома. Я сам, признаюсь, за «наган» схватился.
– Но стрелять-то не начал?
– Ефимыч, парню – семнадцать. Он, кроме мамкиной, больше никаких титек не видел. Отмени расстрел. Прошу тебя. Не как комиссар. Как человек. Помяни мое слово, отработает он и за себя, и за погибших.
Тарасов пожевал губы. Нахмурился.
– Коль… Он сам себя уже наказал. Думаешь, легко знать, что по твоей вине два десятка товарищей погибло, не сделав ни единого выстрела по фрицам?
– Ладно. Уболтал. Черт с тобой. Под твою ответственность.
– Конечно, под мою, товарищ подполковник. А бога нет, кстати.
– Я помню. Лейтенант, приведите этого снайпера, – приказал командиру комендантского взвода Тарасов, когда они подошли обратно. – Скажи-ка мне, любезный, – сказал проштрафившемуся Тарасов. – Ты почему только три выстрела сделал?
– Винтовку заело, товарищ подполковник, – не поднимая глаз, сказал парень.
– Громче. Не слышу.
Парень поднял голову. Слезы уже высохли, оставив разводы на бледных, несмотря на морозец, щеках.
– Винтовку заело. Три выстрела, и все. Не стреляет.
– Так ты и за оружием, значит, не следишь?
– Почему же! Обязательно слежу. Последний раз вчера, перед выходом.
– Дайте винтовку этого обалдуя.
Тарасову протянули «СВТ» виновника. Подполковник снял магазин, достал затвор…
– Так и есть. Масло застыло за ночь. Три выстрела сделал – отпотело, и тут же ледяной корочкой затвор покрылся. Гадство…
– Не последний раз…
– Начштаба! Соберите командиров. Пусть проверят оружие личного состава. Затворы, трубки, все протереть. Чтобы и следа масла не осталось.
– Есть! – козырнул майор Шишкин, начальник штаба бригады.
– А с этим что? – вступил в диалог уполномоченный особого отдела Гриншпун.
– Чей он, вдовинский?
– Да, из батальона Вдовина.
Хмурый комбат стоял рядом.
– Вот что, капитан… Бардак у тебя в батальоне. В следующий раз пойдешь под трибунал ты. А не твои подчиненные. Бери своего обалдуя и с глаз долой.
Вдовин отправился было в свое расположение, но Тарасов остановил его:
– Стой! Вот еще что… Раз у тебя такие горячие джигиты, завтра идешь первым. Детали сообщу вечером. А теперь – свободен!
Тарасов побледнел и слегка качнулся на стуле.
– Как вы себя чувствуете, герр Тарасов? Прикажете еще подать чаю?
– Лучше сигарету…
– Вы же не курите?
– Обычно не курю…
– Вы так и не объяснили, господин подполковник, почему пошли служить в Красную Армию? – спросил фон Вальдерзее.
– Мне было семнадцать лет, господин обер-лейтенант. В двадцать первом, после возвращения домой, поехал в губернию. Поступил в училище. А в двадцать четвертом, в звании младшего командира, закончил его с отличием.
– В звании кого?
– Ну… По-сегодняшнему это младший лейтенант.
– Понятно. Продолжайте…
– Меня отправили во Владимир. Там был командиром взвода два года. В двадцать шестом меня отправили в Москву. На курсы усовершенствования.
