Канашов затянулся глубоко, притушил папиросу, встал, прошелся по комнате, остановился у окна, задумался.
- Ответ твой правильный, Федор Федорович, но в уставах кое-что устарело. А вот что на войне уставы не нужны, вредное настроение. Такому анархисту доверять людьми командовать опасно. Ты фамилию его не помнишь?
- Хренов, командир роты, старший лейтенант.
- Это рыжеватый, с чубом цыганским? Как же, помню. Он у меня в полку до войны служил. Оратор… Цицероном его командиры прозвали. Но тот хоть был умным государственным деятелем, а этот пустобрех. Всех поучать мастер, а сам учиться не любит. Придется мне им заняться…
- Я почувствовал, что обе спорящие стороны остались при своих мнениях, - смущаясь, сказал Шаронов, опять закуривая. - И я теорию этого вопроса не больно глубоко знаю.
Канашов достал из полевой сумки толстую тетрадь в коричневом клеенчатом переплете. Похлопал широкой ладонью по ней, будто выбил из нее пыль.
- Времени нет, устаю, как ломовая лошадь, но веришь, Федор Федорович, как свободная минутка выдастся, пишу. Будто дьявол какой мутит изнутри, покоя мне не дает. Может, и впрямь когда кому пригодятся мои записи?
- А что же в том плохого? Ты же не сочиняешь, а подлинный опыт описываешь. Вот ты статьи писал, материал небось из этой тетради брал?
Канашов только махнул рукой.
- Брать-то брал, а что толку из этого?
- Будет время, окончится война, сядешь и напишешь диссертацию…
Шаронов листал тетрадь и читал ее разделы: «О недостатках некоторых теоретических положений тактики наступательного боя в довоенном боевом уставе», «О некоторых ошибочных положениях тактики оборонительного боя в довоенном боевом уставе», «О характерных чертах развития тактики оборонительного боя в первые месяцы войны, до перехода наших войск в наступление осенью и зимой 1941 года…»
Комиссар закрыл тетрадь.
- О, да тут почти уже готовая диссертация!
- Какая там диссертация! - спрятал тетрадь в сумку Канашов. - У меня, комиссар, не об ученых диссертациях сейчас голова болит. Когда и кто их напишет - дожидайся у моря погоды. Я вот думаю, как бы нам новой тактике наших командиров и войска оперативнее обучать. Каждый бой и без того много жизней уносит, а новички гибнут, как мухи, даже не успев сообразить, что к чему и какая она трудная штука - война с немцами.
- Михаил Алексеевич, а у меня идея. Что, если ты действительно подготовишься и прочтешь лекцию для командного и политического состава дивизии?
- Ну вот, лекцию… Одними лекциями не больно воевать научишь. Лекция для затравки мозгов нужна, а главное - потом в бою эту науку постигать надо.
- Ну, к примеру, разве не актуальна сейчас такая тема, как о некоторых устаревших положениях в боевом уставе?
- Нет, об этом читать не возьмусь.
- Почему так? Ты же сам пишешь об этом и в разговоре только что подтвердил, что это так.
- Нет, Федор Федорович, все это не так-то просто. Боевой устав наш никто не отменял. Да и не могу я взять на себя такое… У меня только собственные кое-какие мысли на этот счет. А потолковать с командирами да и политработниками по этим вопросам, думаю, полезно.
2
Стол давно был накрыт для обеда, борщ остыл и покрылся золотисто-красной корочкой.
- Придется подогреть. Чего же есть холодный? - сказал Канашов Ракитянскому и предложил: - Давай, комиссар, пока закусим, а там и первое подоспеет. - Он налил две стопки водки и поставил графин в шкаф.
- У меня сегодня, Михаил Алексеевич, интересная встреча произошла. Гляжу, в партийную комиссию политотдела армии прибыло знакомое лицо. Мы с ним на курсах вместе учились, а потом он решил в войска не возвращаться и посвятить себя научной работе.
- Теоретик, значит? - улыбнулся Канашов.
- Преподавал, писал диссертацию о партийно-политической работе в подразделении.
- Зачем же он на фронт приехал?
- Собирает дополнительный материал, хочет, как выразился он, новыми яркими примерами оживить свой научный груд. Дал он мне отдельные главы и попросил прочесть. Одну я сегодня с большим трудом осилил. Ну и засушил! Не знаю, оживят ли ее какие примеры. Цитата на цитате, цитатой погоняет.
Канашов почесал затылок.
- А ты его по передовой потаскай. Пусть с нашими политработниками познакомится. Это ему на пользу пойдет.
- Если он изъявит такое желание, я помогу…
- А еще лучше - предложи ему должность комиссара в полку Бурунова. Повоюет, вот тогда наберет материалов на несколько трудов.
Вошел Ракитянский, разлил горячий борщ.
Шаронов ел и все поглядывал в соседнюю комнату, где лежали уложенные штабелями вещевые мешки. Не удержался, полюбопытствовал.
- Это что у тебя, Михаил Алексеевич, за склад образовался? - кивнул он на мешки.
- Ракитянского имущество. А ты чего это на чужое добро заришься? - усмехнулся комдив.
Комиссар решил проверить тревожные сигналы о том, что адъютант комдива, пользуясь своим служебным положением, занялся барахольством. Он собирал будто бы и для Канашова и для себя разные трофейные вещи.
- Богатый жених, с приданым, - заметил Шаронов, подмаргивая.
- Он завалит скоро меня этим богатством…
- А ты знаешь, Михаил Алексеевич, худая слава о Ракитянском ходит по дивизии. Как говорится: «Худые вести не лежат на месте».
- Это ты о чем? - насторожился комдив, перестав есть. В это время вошел смущенный Ракитянский. Он, по-видимому, кое-что услышал из их разговора. И Шаронов решил поговорить с ним.
- Ну и легки вы на помине, старшина. Давайте садитесь с нами.
Ракитянский, удивленный и растерянный, сел.
- Я только что пообедал, товарищ батальонный комиссар.
Шаронов снисходительно улыбнулся.
- Говорят, товарищ Ракитянский, вы собираетесь жениться?
Старшина потупил взгляд от неожиданного вопроса.
- Да что вы, товарищ батальонный комиссар…
«Ну, конечно, это Валя кому-то разболтала», - промелькнула у него мысль.
- А вы чего же скрываете? Или не хотите меня с Михаилом Алексеевичем на свадьбу пригласить?
Ракитянский густо покраснел, смущенно улыбнулся.
- Какая сейчас женитьба, война…
- Война-то война, а в медсанбат вы что-то частенько заглядываете, - сказал комиссар.
Канашов закашлялся, будто что-то попало ему в горло, и косо поглядел на Шаронова: «Ишь ты, дипломат, дуплетом бьет,- будто бы по старшине, а намеком по моему адресу…»
- Любовь войне не помеха, - продолжал Шаронов,- но вот приданого что-то вы больно много накопили, дорогой…
Рзкитянский недоуменно и сердито посмотрел в глаза комиссару.
- Какого такого приданого, товарищ батальонный комиссар? Или вы шутите?
- Да нет, не шучу… Ваши вещмешки?- кивнул комиссар.
- Мои.
«Неужели ему Канашов об этом сказал?» - мелькнула мысль у Ракитянского.
- Вы бы хоть с людьми поделились, а то все себе да себе копите. Нельзя же быть таким жадным.
Канашов заулыбался. Ракитянский вскочил, подбежал к углу, развязал один из вещмешков.
- А я никому и не отказываю. Вы про что больше любите читать, товарищ батальонный комиссар?
«Ишь ты, хитер, дьявол, - подумал Шаронов. - Но меня не проведешь».
- А вы давайте выкладывайте, я сам подберу, что мне по душе придется. Книголюб, значит, вы, Ракитянский?
- Его медом не корми,- заметил Канашов. - Не прикажешь ему спать ложиться, всю ночь напролет будет читать…
«И Канашов его поддерживает, шуточками отделывается».
- Что же, это похвально. Книги всем возрастам полезны…
Ракитянский вынул несколько толстых книг в ледериновом переплете, несколько в бумажном. Все книги были старыми, пожелтевшими от времени. Они источали грустный запах залежалой бумаги. Один большой том в массивном кожаном переплете был дореволюционного издания Маркса. Это «Война и мир» Льва Толстого, с богатыми цветными иллюстрациями.
Шаронов перелистывал страницы и обратил внимание на то, что в предпоследней главе была закладка.
