Теперь областная газета для Леньки стала самым необходимым в жизни. Ни районная, ни центральная газеты для него больше не существовали. Едва завидев почтальона, он стремглав летел к нему, с ходу вырывал газету и тут же, не отходя, торопливо бегал по ней глазами.
Прошло всего два дня, и в воскресенье вечером Ленька увидел вначале портрет Гвоздова на первой странице, а под ним свою статью, напечатанную самыми настоящими печатными буквами, с жирной, издалека видной подписью — «Алексей Бочаров». Он хотел было с газетой бежать по деревне, но скромность пересилила, и он, положив газету на самое видное место в избе, взял свою неразлучную балалайку.
А через неделю новая неожиданность поразила Леньку. Старенький письмоносец явился к нему прямо на поле и, солидно поздоровавшись, серьезно сказал:
— Ну-ка, Алексей Николаевич, распишитесь-ка вот тут в карточке перевода и получите триста пятьдесят два рублика и семнадцать копеечек.
— Какие триста пятьдесят два? — невольно отступил от почтальона Ленька.
— Самые обыкновенные наши советские рубли и копейки.
— Да зачем они мне и откуда?
— А вот тут написано: авторский гонорар за газетную статью. Это, значит, за ту самую статейку об Алешке Гвоздове, — авторитетно пояснил опытный почтальон. — Наша печать, браток, она честная: что заработал, то и получи.
Ленька держал в руках деньги и от растерянности не знал, что с ними делать. Еще никогда ему лично не приходилось получать даже и одного рубля, а тут вдруг как с неба свалилась такая огромная сумма. Самое, конечно, верное, как всегда поступает отец, отдать эти деньги матери, но Ленька считал, что эти рубли заработаны не обычным путем, так, как еще никогда не зарабатывал отец, и что, собственно, заработаны они на статье, а статья о Гвоздове, значит и Гвоздов причастен к этим деньгам. Ленька знал: прямо предлагать деньги бесполезно, Гвоздов все равно откажется, и, вспомнив, что в подобных случаях устраивают выпивку, решил угостить Гвоздова. Возвратясь с пахоты, он отдал конюхам лошадей, забежал к известной самогонщице тетке Авдотье, купил у нее две пол-литровые бутылки мутного пахучего самогона и побежал к Гвоздовым. Мысль Леньки работала отчаянно. Он с неиспытанным наслаждением и гордостью представлял, как солидно войдет к Гвоздовым, так же солидно поздоровается, по-отцовски произнося: «Здорово живете, хозяева!», как обрадуется Алексей и удивленно всплеснет руками его жена.
И только одно смущало Леньку: сам он никогда больше двух глотков водки не пил, да и то в большие семейные торжества, водку не любил и, как комсомолец и активист, был принципиальным противником всяких выпивок, особенно для молодежи. Однако решительный характер Леньки преодолел и это препятствие. Случай был не обычный, и тут можно отступить от привычных правил и норм. К тому же Ленька был уверен, что сам он выпьет всего несколько глотков, а главным образом угостит Гвоздова и, может быть, его жену, если она не откажется пить.
Подходя к освещенным семилинейной лампой окнам Гвоздовых, Ленька внезапно услышал голос отца, хотел было остановиться, прислушаться, но сидевший у окна Гвоздов увидел его и спросил:
— Ты ко мне, Алексей? — После появления Ленькиной статьи в газете Гвоздов звал его полным именем.
— Да так, на минутку забежал, — ответил заробевший Ленька.
— Ну, заходи, заходи. Тут все свои.
Ленька прошмыгнул мимо ярко освещенных окон, в углу сеней спрятал бутылки и развязно вошел в избу, но поздороваться забыл, от этого смутился и почувствовал, как жар заливает его лицо. Он тут же мысленно прикрикнул на себя и, увидев сидевших у стола отца и председателя сельсовета Сергея Сергеевича Слепнева, кашлянул и баском проговорил:
— Доброго здоровьица!
— Здравствуй, Леня, — ответил Слепнев, но отец даже не заметил Леньку и продолжал прерванный разговор.
— Ты, Алексей, человек известный теперь, — глядя прямо в лицо Гвоздову, особенно нажимал он на слове «известный», — и не только у нас, а по всей области. Ты показал, на что ты способен, теперь пора и о других подумать. Сам ты по два гектара вспахиваешь, а вот другие гектар с трудом осиливают.
Гвоздов, склонив еще не обсохшую, с мокрыми волосами голову, слушал председателя, и лицо его в свете керосиновой лампы казалось совсем бурым и от загара и от тщательно скрываемого довольства.
— Да я разве против работы сообща, — заговорил он, когда Бочаров смолк, — я всегда был «за».
— Вот и хорошо, — поймал его на слове Николай Платонович, — значит, решено: работать всей бригадой вместе.
— Только тут есть одна заковыка, — словно не слыша старика, заговорил Гвоздов, — время-то сейчас больно горячее. Каждая минутка дорога, и каждый вспаханный гектар — это удар по врагу.
Ленька с восторгом смотрел на солидно и красиво говорившего Гвоздова и только сейчас заметил, что тот впервые за последнее время надел свою военную гимнастерку с четырьмя треугольниками и перекрещенными пушками на каждой петлице.
— Видишь ли, Алексей Миронович, — вмешался в разговор все время молчавший Слепнев, — конечно, время теперь горячее. Только война-то не сегодня и не завтра окончится. Это по всему видно. А для армии нужен хлеб, продукты. А хлеб и продукты даем мы, колхозники. Ты вспахиваешь по два гектара. Это замечательно! Но представь, что не ты один, а все вы, все наши четыре пахаря вспашете не пять гектаров вместе, как сейчас, а восемь, по два на каждого или хотя бы шесть, по полтора на плуг. Это же совсем не то, что ты один.
— Вот и берись за бригаду пахарей и поднимай ее на высоту, — подхватил Николай Платонович, — и так подними, чтоб хлебушек рекой с полей хлынул.
— Что же, попробовать можно, — нехотя согласился Гвоздов, — только сразу не ручаюсь. Постепенно, может, и вытянем. А уж завтра, — говоря больше Слепневу, дружелюбно продолжал он, — давайте по-старому. Допашем каждый свою делянку и с послезавтра начнем сообща.
— Вот и славно, — радовался Николай Платонович, — а там, может, мы еще пару лошадей выделим, и будет бригада как бригада.
— Ну, Алексей, — проводив председателей на улицу, дружески сказал Гвоздов, — начинаем всей бригадой вместе работать. Держись теперь, молодежь! Мы так должны развернуться, чтоб ахнули все.
— И ахнут, ахнут, — восторженно поддержал Ленька, — всем покажем, как пахать нужно.
— Я не сомневаюсь! С такими орлами, как ты, мы горы свернем. Вот другие ребята слабоваты, но мы их подтянем, ты по линии комсомольской, а я по производственной.
Ленька слушал и никак не мог придумать, как лучше осуществить свое намерение. Гвоздов в военном обмундировании, с сияющим, веселым лицом казался ему таким строгим и недоступным, что он даже боялся заговорить о самогонке. Выручил сам Гвоздов.
— Лиза! — крикнул он чем-то занимавшейся в чулане жене. — Ты бы до тетки Авдотьи сбегала. Грех в такой день на сухую ужинать.
— Нет, не надо. Есть, — выскочил из комнаты обрадованный Ленька и вернулся из сеней с двумя пол-литровками.
— Да что ты? — удивленно встретил его Гвоздов, заблестев щурящимися глазами.
— Понимаешь, это… ну в общем, — старался понятнее объяснить Ленька, — из газеты, из этой из областной, прислали, ну, понимаешь, за ту самую статью.
— А-а-а! Из газеты, значит, — понимающе протянул Гвоздов, — ну, из газеты, это другое дело. И что же это водки у них нет, что ли, самогонкой прислали?
— Да нет, деньгами, гонорар называется.
— Я шучу, шучу, — быстро поправил свою оплошность Гвоздов. — Я в армии тоже раз пять писал в эту самую нашу — как ее? — в «Красную звезду». И каждый раз присылали то двадцатку, то полсотни, — на всякий случай соврал он, стремясь своим авторитетом окончательно сразить Леньку.
— Это что, — клюнул на приманку Гвоздова Ленька, решив и сам не ударить лицом в грязь, — областная сразу больше трехсот.
— Ну, областная — это же большая газета, на всю область, а там только для армии, вот и платят поменьше. Пишут-то в нее военные, а куда им деньги? Обувают, одевают, кормят — и все бесплатно. А деньжонки так, на баловство только.
Хозяйственная жена Гвоздова расстелила скатерть на столе, поставила перед мужем и Ленькой по целой миске щей с курятиной и сама присела в стороне.
— Ну, давай, Алексей, за наши дела, — глядя на Леньку масляными, сверкающими глазами, скороговоркой проговорил, Гвоздов и, громко стукнув своим стаканом о Ленькин стакан, одним махом выпил.
— Ух, хороша! — спеша скорее отломить кусок хлеба, отдувался он. — А ты что же? Давай, давай тяни до дна, — властно прикрикнул Гвоздов, заметив, что Ленька, морщась, отпил несколько глотков и отставил едва начатый стакан, — так не годится!
Ленька собрал все силы, затаил дыхание и, чувствуя, как внутри все воспламеняется, с трудом допил стакан.
