Да, писем сегодня не было никому.
6 ноября 1980 г.
До обеда сбился с ног. Работал в частях гарнизона. Вернее, лагерях. Потом Сашка Фомин сказал, что приехал из командировки капитан Мясников. Привез мне и Терентьеву посылки. Мы с Николаем помчались к Мясникову. Тот на словах передал приветы от жен.
Принесли посылки. Хотели оставить назавтра, но ребятам не терпелось: «Живем один раз». Вечером организовали ужин. А ночью пришлось работать.
7 ноября 1980 г.
Итак, вчерашним ужином и закончился праздник. Утром я обнаружил, что вконец сел голос. Поднялась температура. Головная боль, тошнота, в груди непо-рядок. Прилег отдохнуть после обеда. Только задремал, как сразу же проснулся от резкой боли — за руку укусила оса. Кисть опухла.
Поднявшись, вышел из палатки. Уселись с Терентьевым на солнышке. Грелись и слушали музыку. Лишь только спряталось дневное светило, сразу стало холодно, и мы пошли к себе.
8 ноября 1980 г.
По-прежнему болит голова. Самочувствие очень плохое. Говорят, гепатит иногда начинается простудной формой. Только бы не это.
Ночью опять проверяли с Кожановым службу боевого охранения. Днем рассказали такую историю. Приходит вчера вечером комдив в палатку, где живут Мясников и K°. А там небольшой сабантуй. Мясников тянет что-то на баяне нудное и заунывное (инструмент брал опять у нас). Отрешился от всего и не заметил генерала. А тот сделал знак, дескать, не обращайте на меня внимания. Попросил сыграть десантную. Мясников, опомнившись, развернул меха.
Послушал комдив и говорит: «Кажется, этому капитану пора бы уже стать и майором». Офицеры, пользуясь случаем, спрашивают, когда домой. «Я думаю, — отвечает генерал, — до двадцать шестого съезда партии вы еще успеете обнять своих жен». Дай-то Бог. Но уже не верится ни во что.
9 ноября 1980 г.
Сегодня оформили представление на досрочное присвоение звания «капитан». И награда, и звание. Золотой дождь. Вопрос лишь в том, прольется ли он на сей раз, или как весной: погремит-погремит, да и обойдет стороной…
Вечером собрался написать письмо, но из-за стола выжили картежники. Пошел «искать по свету, где оскорбленному есть чувству уголок». Вернее, не по свету, а по лагерю. Устроился в машине.
10 ноября 1980 г.
Получил два письма — от Лины и Орловского. Второе — сугубо официальное. С поздравлением. Лина пишет, что у них ходят слухи, будто вернемся к Новому году. Мы, конечно же, не против. Что ж, пусть хоть остается надежда. Во всяком случае — для жен.
На ужин не ходили. Ласкин полтора часа пек блины, а съели их за пять минут. Хотел поработать за столом, но опять выжили картежники. В машине же трапезничал прапорщик Шилов. Очень осторожный человек. Для подтверждения этих слов стоит еще раз вспомнить первую ночь, когда он сразу же сориентировался и нырнул в окоп, забыв о своих подчиненных. Дабы не заболеть гепатитом, готовит себе сам. И удивительно: ели из одного котелка с Орловским, тот заболел, а этому хоть бы что. Бережет себя. Не то, что мы, грешные.
После того, как в машине отужинал Шилов, в нее забрался Батурин. Решил проявить фотопленку. Не повезло мне на сей раз.
11 ноября 1980 г.
После обеда было построение. В три по Москве приехал маршал Соколов. Вручил дивизии орден Ленина. Торжество заняло не более сорока минут. Был вблизи от маршала, хорошо рассмотрел его. Невысокий, в форме советника. Семидесятилетний старик…
Вечером крутили фильм «Свой среди чужих…» Милиционеры, каскадовцы, заняли в клубной палатке все лучшие места. Мы, хозяева, возмутились, но не выго-нять же? Устроились кое-как. Хотя надо бы иметь и совесть. Терпеть не могу бесцеремонность.
Перед сном с Кожановым обменялись «любезностями». Он ударил меня подушкой, я выждал момент и взял реванш. Тогда Олег подстерег и изо всей силы — по голове, которая и без того болит. Ничего не оставалось, как налить ему в сапог воды, которую он тут же выплеснул на мое одеяло. На том и закончили.
Днем заходил «особист» Славик. Прилетел из Шинданта. Сказал, что Сашку Лозинского представляют к Герою Советского Союза. Я в восторге — вот это да! Правильно, надо давать и Героев. Сашка из рейдов не вылазит. А Джелалабад, Чоукай?.. Я до сих пор во сне вижу ту машину… После Чоукая Лозинского ранили. Я ждал в медсанбате, пока его оперировали. На кого был похож тогда Сашка… Потом Лозинский вспоминал с юмором. Лежит он в полубреду, раненный несколькими осколками в голову, в руку и в ногу, и время от времени теряет сознание. Кто-то бреет слипшиеся от крови волосы. «Да больно же, — опять приходит в себя Лозинский, — что вы тупым-то лезвием скребете… Подождите, я матери напишу, она мне из Союза пришлет… Только не дерите так, за живое…»
«Да на вас лезвий не напасешься, — слышит Сашка чей-то голос. — Ты говори, говори, ругайся, но только говори…»
Подходит женщина с медицинской картой, начинает ее заполнять. Записывает что-то вроде анкетных данных. «Пункт номер… — плывет где-то в стороне ее голос. — Вы сознание не теряли?»
«Какое сознание?.. Причем тут пункт… Ах, да, населеный пункт… Кишлак… Как его название?.. Забыл, совсем забыл… Это там из-за дувала вылетело что-то вертящееся и темное… Да-да, потом вспышка, и словно тысячи игл в голову… Черт, но как больно!.. Что же вы так измываетесь, осторожнее…» — хочет сказать Сашка и куда-то проваливается, проваливается… В ушах, словно забитых ватой, угасает чей-то голос: «Ушел… Опять ушел…» И Лозинский в самом деле теряет со-знание… Он уже на операционном столе, хирург извлекает осколки, а Сашке все кажется, что его бреют и бреют тупым лезвием…
Много дел за ротой Лозинского. По заслугам. Рад за друга от всей души.
12 ноября 1980 г.
После обеда объявили, что будет построение. В целях соблюдения «секретности» никому не сказали о его причине. Собрали всех, посадили в машины и погнали в резиденцию. Еле отпросил Терентьева. Пусть работает. Опять он не успел выполнить свою задачу.
Приехали в афганский полк. Проверяли наличие людей. Все было проведено чисто формально. Встретил товарищей из второго батальона. Поделились новостями. Зашли в магазин для солдат-афганцев. Не поймешь: то ли буфет это, то ли дукан, а скорее всего чайхана. Убого. Один из солдат подходит ко мне и показывает на пистолет: «Чан афгани?» («Сколько стоит?»). Жестикулируя паль-цами, предлагает сумму. Сначала оторопел: это мне, советскому офицеру-десантнику?!. Да я душу вытрясу!.. Но потом опомнился, сдержался. «Шурави не покупает и не продает. Он имеет понятие о чести и воинском долге», — это я объяснил солдату тоже на пальцах… с использованием местного диалекта.
Когда вышли, майор, сопровождавший меня, говорит: «Нас предупредили на такие моменты не обращать внимания. Что поделаешь — сброд».
Подошли к машине. Начопер выругался: «Надо идти быстрее». Я ответил: время, отведенное для проверки, не кончилось. А если что-то изменилось — нужно предупреждать. Гнусноватый мужичишко. Мелочный, маленький, согнутый. А когда выйдет из палатки в спортивных штанах на своих тощих кривых ножках — ни дать ни взять — помойный кот. Пару раз я с ним сцепился не так давно. Вот он и пытается то тут, то там уколоть. Благо, с остальными полковниками в штабе у меня добрые отношения. Они в обиду зря не дадут.
По городу ехали, когда совсем смерклось. Чужие дома, чужие нравы, чужое одеяние у людей. Да и сами они не такие, как мы. Все опостылело. Непонятно одно — какая связь между двумя словами: «русские» и «Афганистан»? «Думал ли ты, крестьянский парень», что занесет бог весть куда?..
На улицах, чуть стемнело, женщин нет. Одни мужчины и дети. Днем в Кабуле заметил, что наступила золотая осень. А ночью уже было не до лирического настроения. К тому же в это время, как говорят, все кошки серы…
Приходил прощаться Володя Перов. Увольняется в запас. Десантировались вместе на Неман. Какие теплые, прекрасные ученья! А люди в Гродненской области!..
Почты не было — самолет сел поздно.
13 ноября 1980 г.
Сегодня день, на удивление, богат неприятными событиями. И впрямь недобрым словом помянешь «чертову дюжину». Сообщили, что в Джелалабаде погиб Саня Старогородский. Третий из нашего выпуска. Кто следующий?..
Говорят, нелепая смерть. А есть ли она на войне? — Нелепая?.. Если кто-то выпустил пулю или снаряд, кто-то установил мину, то не может быть шальной пули или случайной мины. Их ведь только для того и выстреливали или устанавливали, чтобы кого-то убить. Даже несчастный случай на войне не является таковым. Тысячи людей собрали вместе, измордовали морально и физически и кто-то когда-нибудь неизбежно совершит ошибку. «На войне как на войне»…
Вечером стал заливать в печку соляр — уронил в бачок фильтр. Пришлось отправиться на поиски проволоки. Не нашел ничего, кроме куска колючей. С трудом освободил ее от «ежиков». Согнул и давай ловить фильтр. Удалось со второго захода.
