18 ноября 1980 г.
Терентьев был прав. Самый старший «химик», назначенный распределять наряды, попытался вне очереди сунуть меня помощником оперативного дежурного. Я его культурненько отфутболил к начальнику, дескать, выполняю задачу, поставленную им лично. Майор сгоряча рванулся к полковнику. Но тот ему, видно, все объяснил. Больше подобных поползновений не было. Еще бы! Тянешь за двоих, ездишь на проверки и задания, как все. А тут еще и вне очереди… Дашь палец, возьмут всю руку. Пришлось до этого не допустить.
Ночью ездил в Кабул. Постреливали немного, но не больше обычного. Последний объект, проверяемый нами, — министерство обороны. Там всегда пьем чай. Так было и на этот раз. Идешь по коврам, и неудобно становится за свою пропыленную выгоревшую «десантуру».
19 ноября 1980 г.
Вечером в третий раз показывали фильм «Служебный роман». Хочется и в самом деле верить во что-то хорошее. С болью смотрел на улицы Москвы. Всего лишь год назад ходил по ним, приехав на тридцатипятилетие суворовского военного училища, а кажется, прошла вечность. Где-то большие города, большие и маленькие радости, где-то Родина. Как нам ее не хватает! Родина — это все. Нас не будет, а она останется.
Днем пришел знакомый солдат от соседей. Вместе не раз были в рейдах. Попросил дать рекомендацию в партию. Я пообещал. Парень что надо. Покурили в спортгородке. Рассказал: есть подозрение, что в прошлом рейде один товарищ «разжился» у дуканщика тридцатью тысячами афганей. Неужели правда?! Откуда эта моральная распущенность? Таких бы убивал без суда и следствия. Не зря говорят: «Кому война, а кому мать родна».
20 ноября 1980 г.
Приехали опять москвичи. Проверять. Среди них два генерала. Не обошла вниманием комиссия и меня. Долго беседовал с одним подполковником. Разговор был деловой, конкретный и доброжелательный. После случайно услышал фразу из уст проверявшего, прозвучавшую в мой адрес. Она была довольно-таки лестной. И на том спасибо.
Перед обедом рассматривал пленки, сделанные в начале Афгана. Снимал Батурин. Нашел два кадра с Алешкой Медведем. Сфотографировались за пять дней до его смерти. Попросил Валентина отпечатать, на что тот удивленно выпучил глаза: «А разве тебе не давал?» «Странный вопрос…» — ответил я.
Уже столько всего было, что порой кажется, будто со дня гибели Алешки отделяет целая вечность.
После обеда приходит Терентьев и говорит: «Тебя у машины ждет командир зенитного дивизиона». Что он хочет, я, конечно, знаю. Пользуясь дружбой с Орловским, будет опять просить. Как все это надоело!.. Да и кто он мне — начальник, что ли?.. «Передай подполковнику, — говорю, — что я сплю». Лег на кровать, в душе еще немного повозмущался и уснул на самом деле. Ребята будить не стали, разбрелись по делам.
Проснулся от удара подушкой, запущенной Кожановым. Встал и побрел в «греческий зал». А там на сковородке жареная домашняя колбаса. Передали по-сылку Ласкину, однако он улетел в командировку в Союз. Рассудив, что Ивану дома и так будет сытно, распотрошили сверток. Каждому досталось по паре маленьких кусочков. Только аппетит раздразнили.
21 ноября 1980 г.
С утра Кожанов словно сдурел. Начал во всю мощь своих легких с надрывом и рычанием читать стихи Вознесенского:
Опять надстройка рождает базис!..
Дворник во сне бормочет Гельвеция…
Интеллигенция обуржуазилась.
Родилась люмпенинтеллигенция.
Есть в русском «люмпен» от слова «любят»…
Как выбивались в инженера…
Из инженеров выходит в люди
Их бородатая детвора.
Двадцатилетняя, уже кормящая,
Как та княгинюшка на Руси,
Русская женщина новой формации
Из аспиранток ушла в такси…
И что-то еще. Кажется, про музу, которая носится на метле. Олегу пришлось прервать чтение, так как запущенный мною ботинок просвистел совсем рядом.
— Вставайте, сони! — увернувшись, продолжал орать Кожанов. — Я пришла к тебе с приветом рассказать, что солнце встало!..
— И в самом деле «с приветом», — пробурчал Терентьев, поднимаясь с кровати и натягивая ботинки.
— Ты бы нас поласковее поднимал, — продрал глаза Сашка Фомин, — легкую музыку включил бы. Взял бы проигрыватель у Коровина…
— Завтра так и сделаю. Но если еще кто-нибудь ботинком запустит, вылью на него ведро воды…
День прошел в работе. Хотел сделать многое, но не успел. То одна команда поступит, то другая… И все срочно.
Вечером затопили печку и долго сидели в полумраке, не поднимая «шоры» на окошечках палатки. Говорили по душам. Все мы разные, а вместе хорошо. Тот же Кожанов… Без него от тоски бы зачахли.
Я взял баян. Сыграл несколько мелодий. Приятно, когда слушают.
После ужина написал письмо жене Медведя. Вернее, вдове. Дико звучит это слово. Неужели и следующие поколения тоже будут обретать вдов и сирот? До чего жалко людей, за тысячи, миллионы лет своего существования не избавившихся от стремления к уничтожению себе подобных! «Гомо сапиенс»… Какая ирония: «разумный»! Где же твой разум, человек?!.
22 ноября 1980 г.
Сегодня посетил палатку полковник-связист из Москвы. Сначала напустил на себя строгий вид, а затем разговорились о трудностях нашей жизни, о жертвах, недовольстве неизвестностью. Полковник сказал: политбюро и министр обороны за то, что десантники еще нужны здесь. Как-никак элита Вооруженных Сил СССР. За наш вывод только Маршал Советского Союза Огарков — начальник Генштаба. Ведь мы его резерв. Свои предложения постоянно докладывает наверх и командующий ВДВ. Стали задумываться о боевом опыте, который нужен не только одним нам. (Наконец-то!). Услышали и о том, что, может, дивизию выведут. И даже «очень скоро». Но вероятно и другое… Короче: то ли дождик, то ли снег, то ли будет, то ли нет. Но на душе легче. Стали нами интересоваться. Единственный раз за одиннадцать месяцев спросили, что же мы сами думаем об Афганистане. Может, телега и сдвинется с места.
Вечером прилетел из Шинданта Олег Туманов. Ранило в кисть руки. Смеется: «Если бы не на людях случилось, подумали бы — самострел». Таких, правда, случаев у нас нет и не было. В пехоте, говорят, некоторые достают мочу заболевших гепатитом и пьют. Чтобы улететь в Союз. Не хотелось бы верить в такое.
Олег уже капитан. Рассказывал много интересного, но ничему не удивляешься. Вот один из примеров. Хадовцы (местное КГБ) строят пленных, взятых в бою, дают пару очередей, расстреливая человек четырех, а затем начинают допрашивать оставшихся в живых. Для устрашения. Но даже после этого раскалываются не все.
Вот еще. Дословно: «Ведут на расстрел, а он, душман, идет гордо, без страха, как настоящий патриот». Информация для размышления. Разве разберешь му-сульман — патриоты они, религиозные фанатики или еще кто? Нам от этого не легче. Воюют, да еще как.
Туманов рассказывал, что отыскался след того сержанта, который 29 февраля пропал без вести в провинции Кунар. Это когда третий батальон 317-го парашютно-десантного полка дрался в окружении. Ему надо было продержаться два-три часа. Помощь же подошла значительно позже… В девятой роте практически выбили всех офицеров. Сержанты взяли командование на себя. Многих потом наградили орденами… В том рейде погиб и мой хороший товарищ прапорщик Толя Маврин. Двадцать четыре года было парню. У него перед самым рейдом родилась вторая дочка. Две девочки-погодки… Тогда еще самолеты летали к нам прямо из Белоруссии. Никакой таможни, никаких паспортов. Можно было на недельку вырваться…
Командир и говорит Толе: после рейда слетаешь домой, увидишь. Он отстреливался из пулемета до последнего. Сначала осколком отсекло два пальца на руке. Продолжал вести огонь. Затем ранение в плечо. Превозмогая боль, истекая кровью, теряя сознание, отстреливался. Лишь пуля в затылок заставила замолчать пулемет. Да в нем уже и не было патронов… Так Маврина и нашли потом с пулеметом. Мертвой хваткой держался за него уцелевшей рукой…
Не могу вспомнить, но что-то ужасное говорили ребята о похоронах Маврина. Вроде-бы его гроб где-то забыли и собравшиеся родственники не один день ждали «груз-200»…
В том рейде два старших сержанта подорвали себя и душманов и впоследствии им посмертно присвоили звание Героев Советского Союза, а один человек пропал без вести. Нашли лишь его подсумок с запиской: «Смерть афганским фашистам!» Недавно, говорил Олег, взяли в плен адъютанта главаря одной из банд. Допросили. Он и рассказал, что сержант захвачен в бою в бессознательной состоянии и переправлен в Пакистан. Его уговаривают стать инструктором. До момента пленения душмана парень еще держался. «Особисты» сказали, что, возможно, его постараются обменять на пленных. Правда, не очень в это верится. А жаль парня… Как быть родителям — вроде войны нет, но и сына нет: не умер, не убит… Вот они, издержки нашго «интернационального долга»…
