Ознакомительная версия.
— Не надо, Валентин…
— Ничего не сделаешь. Федор Власович…
…В назначенное время по рядам приготовившихся партизан прошел шепот — это была команда. Тронулись на запад. Двигались осторожно, почти без шума. Шли напрямик по густому темному лесу.
Изредка впереди взлетала осветительная ракета. Тогда все останавливались. Но лишь только ракета гасла и становилось еще темнее, движение возобновлялось. Опять шли, и опять все вокруг было тихо. Ни голосов, ни шума, ни выстрелов, как будто там, впереди, никого нет.
Но вот на левом фланге вдруг раздался окрик. «Хальт!» Брызнул короткой огненной строчкой немецкий автомат. Никто не ответил, и вновь наступила тишина. Опять двинулись осторожным шагом. Потом совсем близко прогремело несколько винтовочных выстрелов, грохнули разрывы гранат и, захлебываясь, длинными очередями забили пулеметы.
— Здесь штык или пуля, там воля святая. Эх, черная ночь, выручай!
Так мог крикнуть только Веремчук, часто декламировавший это стихотворение. И сейчас же вслед за этим возгласом раздалось грозное, несмолкающее, протяжное «ура». Теперь партизаны уже не крались, а стремительно бежали вперед, прямо туда, откуда огненным роем летели трассирующие пули.
Короткий, страшный рукопашный бой мгновенно закипел в лесу.
Озеро, где назначили сбор отряда, лежало в большой котловине, окруженной высокими соснами. На востоке тоненькой полоской алел рассвет.
К берегу подошли Зарубин и Багров. За ними в одиночку и группами потянулись пробившиеся партизаны. Изодранные, пораненные, измученные, они и сейчас не имели возможности отдохнуть. Надо было выслать разведку в сторону железной дороги, откуда, всего вероятнее, могут показаться гитлеровцы, надо было выставить охранение. Выяснилось, что Рузметов уже направился к новому лагерю во главе четырнадцати подрывников. Зарубин тотчас приказал собрать легко раненных и вести их вперед, не ожидая остальных.
Подсчитать все потери сейчас было невозможно, но судьба многих партизан была уже очевидна. Когда взошло солнце, вынесли из леса мертвого командира взвода Селифонова. Немного погодя принесли еще шестерых убитых. Под тенью двух молодых берез, на красной от крови плащ-палатке умирал Сережа Дымников. У него был перебит позвоночник и в двух местах прострелена грудь. Уходил из жизни Сережа, смелый, веселый, всеми любимый, и никто уже не мог спасти его. Он лежал неподвижно, без стона, устремив глаза в чистое голубое небо. Жить ему оставалось несколько минут. И умер он так тихо, незаметно, что казалось, будто жизнь еще теплится в нем. Глаза были открыты, в них отражались колыхающиеся ветви березы, но взгляд этот навсегда застыл.
Часа в два дня вынесли мертвого Спивака и еще четверых партизан.
Зарубин выбрал место и приказал рыть братскую могилу. Нашлась только одна маленькая саперная лопатка, и могилу копали штыками и ножами, выбрасывая землю пригоршнями.
К концу дня из леса вышли Пушкарев, Добрынин, Топорков и раненый Веремчук. Это была уже третья по счету его рана за время войны. Левая рука висела плетью.
Вечером хоронили погибших. Собрались все, кто вышел к этому времени из леса. Речь говорил Пушкарев.
Он произносил слова медленно, негромко, как бы боясь потревожить вечный сон товарищей. Но эти простые слова о родине, о борьбе, об удивительных советских людях доходили до самого сердца, звали вперед, в будущие бои.
— Мы поднялись по зову партии на борьбу, — говорил Пушкарев, — за свою Родину, за будущее всего человечества, за счастье всех людей. Путь к этому счастью указал нам великий Ленин. И с пути этого мы никогда не сойдем. Простимся с нашими верными друзьями, отдавшими в борьбе самое дорогое, самое святое — свою кровь и жизнь, и поклянемся сторицей отомстить врагу за наше горе.
В сумерки отряд двинулся к своему новому лагерю.
Багров сидел перед Беляком и рассказывал ему о событиях в лесу.
— Самое главное, — говорил он, — что мы сорвали планы фашистов. Не удалась гитлеровцам их затея. Мы прорвались и спасли отряд.
— А погибло много? — спросил Беляк.
— Погибло двенадцать, ранено двадцать восемь, пропало без вести четырнадцать.
Когда Багров сказал, что погибли Селифонов и Дымников, Беляк совсем расстроился. Особенно жаль было Сережу Дымникова.
— Какой чудный парень был!… Эх, Сережа, Сережа!…
Он ясно вспомнил тот день, когда Веремчук и Дымников подкатили на мотоцикле к управе. Его поразила тогда дерзкая отвага ребят.
— А как Веремчук? — спросил он.
— Ранен, — сказал Багров. — Не опасно, в руку.
— Ну, а предателя нашли?
Багров отрицательно мотнул головой.
— Как же так? — удивился Беляк.
Багрову пришлось рассказать подробно обо всех событиях.
Партизаны, которым поручено было охранять пленного ротенфюрера, явились на новую стоянку отряда только на шестые сутки. Пленный был с ними. Задержались они потому, что один из конвоиров был ранен в ногу, а остальные не хотели оставлять товарища.
Пока они бродили по лесу, в отряде не теряли времени зря. Добрынин и Веремчук задались целью выяснить, кто из партизан носит имя Василий. Проверили по списку, и оказалось, что Василиев насчитывается сорок два. Из этого числа двадцать восемь были вне подозрений. Оставались еще четырнадцать. Их решили сначала проверить каждого в одиночку, а затем уже показывать пленному. Но неожиданное событие разрушило все эти планы. Партизаны, конвоировавшие пленного, в лагере сдали его караульному начальнику, а сами пошли отдыхать. В отряде в это время шло открытое партийное собрание. И вдруг почти в самом центре лагеря раздался взрыв. Все бросились к месту происшествия. В караульной землянке лежали убитые взрывом пленный ротенфюрер и приставленный для его охраны партизан Дорофеев.
Кто-то высказал предположение, что Дорофеев сам подорвался по неосторожности. Но караульный начальник и бойцы заявили, что у Дорофеева, кроме автомата, ничего при себе не было: ни пистолета, ни гранат. Кроме этого, все знали, что Дорофеев был кадровым бойцом Красной армии и вряд ли мог допустить оплошность.
Потом возникло другое подозрение: может быть, немцы заминировали землянку? Но Рузметов и Багров до прихода отряда проверили тщательно все помещения и нигде ничего подозрительного не нашли.
При осмотре землянки в стенах ее обнаружили осколки противотанковой гранаты.
— Все ясно! — перебил Беляк Багрова. — Бросил гранату не кто иной, как предатель Василий. Он решил уничтожить пленного, боясь своего разоблачения. Понимал, что дело его плохо, и в отчаянии пошел на все. Так что след теперь потерян?
Багров молча кивнул головой.
Беляк, в свою очередь, сообщил Багрову городские новости. В городе произошли большие перемены. После смерти Чернявского немцы посадили заместителем бургомистра совершенно неизвестного в городе человека, белогвардейца по фамилии Скалон. Бургомистр, дряхлый и ни на что не способный старик, по-прежнему оставался не у дел. Коменданта города майора Реута уже нет. Вскоре после похищения Шеффера и Бергера майора отозвали из города, и судьба его пока неизвестна.
— Я ведь приехал на подводе за газетой, — сказал Багров. — Выпустили без Кудрина?
— С трудом, но выпустили и даже распространили сегодня, — ответил Беляк. — Остались экземпляры для отряда.
— Вот я их и заберу, — произнес Багров.
— Ты один приехал?
— Нет, Снежко еще. Он на постоялом дворе, с подводой.
— Смотрите, не вздумайте ночью выносить газеты, — предупредил Беляк. — Только днем, когда кругом народ, а то время сейчас пошло тревожное.
Обстановка в городе действительно осложнилась. Взрыв гостиницы, похищение офицеров, уничтожение Чернявского, регулярный выход в свет подпольной газеты — все это не на шутку встревожило оккупантов и их приспешников.
Обыски, облавы, аресты не прекращались. Были усилены патрули на улицах. Если раньше свободное хождение по городу разрешалось до десяти часов вечера, то теперь жителям запрещено было выходить из домов с наступлением темноты. После этого времени по улицам ходили только лица, имеющие специальные пропуска, выдаваемые управой и зарегистрированные в комендатуре. За последние дни, когда часть войск гарнизона была выведена на операцию против партизан, охрана города еще больше усилилась.
— Надо быть сейчас особенно осторожным, — провожая Багрова, еще раз предупредил Беляк. — Где ночуешь?
— Пойду к Микуличу, соскучился по старику.
Утром, перед самым уходом Беляка на работу, к нему прибежал взволнованный Микулич.
— Беда!… Беда, Карпыч!… — Схватившись за голову, он забегал по комнате.
Беляк дрогнул.
— Говори, в чем дело? — строго спросил он.
— Сами погибли и дело погубили. Пойдем ко мне. Найденов у меня лежит… поранили его… Он сам тебе все расскажет.
Ознакомительная версия.
