…Задолго до подъема тихим ранним утром нас поднял на ноги назойливый свисток, забегали по палаткам чем-то взволнованные полицаи, выгоняя всех на плац.
— Что такое? — недоуменно переглядываемся мы. — Никак стряслось что-то? Вот даже подняли раньше.
Едва успев выстроиться, мы слышим знакомый скрип ворот. Немцы появляются чем-то явно взбешенные, не соблюдая порядка и злобно переругиваясь между собой. Поравнявшись с нами, они тотчас же расходятся по командам. Вслед за конвоем появляется сам комендант, который с утра явно не в духе. Переговорив о чем-то с конвоирами, он подает знак выводить команды. Подгоняемые немцами, сегодня особенно злыми и опасными, мы, предчувствуя недоброе, спешим изо всех сил.
— Интересно все же, что такое стряслось? — не перестаем интересоваться мы. — И о выходном забыли. Вот те и отменили работу!
Достигнув бельгийского лагеря, где мы обычно делаем посадку в вагоны, колонна сворачивает на линию и на этот раз продолжает дальнейший путь пешком.
— Смотри-ка, даже не везут сегодня! — замечает Павло. — Что бы это такое значило?
Неожиданно по цепи, от одного к другому, начинает ползти осторожный шепот. Вскоре он докатывается до нас.
— Говорят, с первым-то авария, — толкают меня сзади, — с рельс сошел. Передавай дальше!
Я послушно передаю новость дальше. Еще за полкилометра до выемки мы замечаем в ней необычное оживление. Ко мне оборачивается идущий впереди Полковник:
— Кажись, удались поминки. Справили-таки по Андрею тризну!
— Так оно и есть, — убеждаемся мы в своих предположениях. — Ясно, что на нашем участке.
Картина, представившаяся нам, превзошла все наши ожидания. Долгожданный «первый воинский» являл собой самое жалкое зрелище. И хотя мы стали очевидцами всего лишь конца разыгравшейся здесь трагедии, услужливая фантазия дорисовала нам все остальное.
В новых, только что покрашенных вагонах первый воинский вез к фронту свежее пополнение, новую технику, боеприпасы и коней. Ничего не предполагающие солдаты раскуривали сигареты и, толпясь у окон, не переставали любоваться прекрасной панорамой раннего финского утра. Первым проходя по новой дороге, проложенной среди необъятных топей и диких финских лесов, следуя вдоль многочисленных озер и речек и поблескивая на солнце стеклами, поезд представлял собой незабываемую картину. Вот он на полном ходу влетает в выемку, достигает поворота и здесь, не повинуясь поворачивающим вправо рельсам, локомотив неожиданно упрямо следует по прямой и, спрыгнув с рельсов, всей своей чудовищной тяжестью давит и ломает шпалы и под конец зарывается в откос, увязнув в балласте. Послушные ему вагоны следуют за ним и, продолжая свой неудержимый бег, с маху наталкиваются на него. Они становятся на дыбы, лезут один на другой, давят друг друга. В хаосе ломки перемешиваются дерево, железо и люди. Скрежет и лязг железа, треск дерева, стоны и вопли солдат — все это покрывает потрясающий грохот взрывов потревоженной и детонирующей взрывчатки. Она разносит в щепье вагоны, корежит боевую технику, потрошит человеческие тела и, сорвав гребень откоса, заваливает землей и камнями вагоны и узкий проход выемки.
Реальность превзошла всю нашу фантазию.
Накренившись набок, локомотив, врезавшись в откос, глубоко увяз в грунте. Уже давно остыл двигатель и не работают поршни. Вагоны, разбитые и сваленные с рельсов, засыпаны обвалившейся землей, закупорена щель выемки. Разбросанные повсюду части человеческих тел и развороченных внутренностей — все это красноречиво говорит о масштабах катастрофы. Напуганные уцелевшие солдаты бестолково толкутся на месте аварии. Немецкий врач, тут же на месте, перевязывает раненых. Невдалеке лежат погибшие, а из сплющенных и смятых вагонов доносится хрип покалеченных лошадей.
— Здорово получилось! — шепчет Полковник. — Даже не ожидал, что так выйдет!
Одна за другой прибывают остальные команды. Почти весь лагерь согнан сегодня на выемку. С подходом последних команд мы приступаем к расчистке путей и места аварии.
— Ничего! — торжествует Полковник. — Хоть и подымут они локомотив и путь расчистят и исправят, а охоту ездить у них это отобьет теперь надолго. Прежде чем другой состав пустить, еще подумают.
К вечеру мы заканчиваем работу. Очищена от завала выемка. Собраны в кучи обломки дерева и железного лома. Уцелевшие вагоны подняты на рельсы и стоят в стороне, зияя разбитыми окнами. Только локомотив напоминает о том, что здесь произошло. Поднять его у нас не хватает сил. Когда прибывает рабочий мотовоз, мы лезем было в последние вагоны, но, встреченные неистовыми криками, в растерянности останавливаемся.
— В последние вагоны не садиться! — предупреждает полицай. — Покалеченных лошадей повезут.
— Куда это их? — недоумеваем мы.
— Как это куда? На лагерную кухню! — милостиво разъясняет полицай. — Немцы — народ практичный, а пленные все сожрут.
— Ну! — ликуем мы меж собой. — Это нам на руку, если только так. Выходит, что и авария нам на пользу.
— Вот это да! Сейчас хоть мяса отведаем. Ежли бы не авария, не видать бы нам иго-го.
Несмотря на то что надежды наши на обещанный отдых не сбылись, мы возвращались в лагерь с бодрым и приподнятым настроением, окрыленные удавшимися «поминками». Помимо этого мы сегодня вполне осознали, что, даже находясь в плену, мы нужны в этой жизни, что можем приносить посильную помощь нашей Родине и нашему народу. Ну, а обещанных добавки к пайку и сигарет, как и следовало ожидать, мы не получили, но взамен нам выдали по куску жесткой, пахнущей потом конины.
— Вот вам и экстра! — не отказывается зацепить нас Павло. — А все недовольны! Мяса на нас не жалеют «благодетели», а мы, что ерши, только на пакость и способны. И впрямь — неблагодарные свиньи!
Немцы крайне озадачены всем случившимся. Кроме неприятностей, ждать им больше нечего. В глубоком унынии возвращались они в лагерь, охваченные общей растерянностью. Открытие дороги не удалось, и намеченные торжества не состоялись.
— Открыли, называется! — злорадствует Полковник. — Поезда пустить теперь не скоро отважатся. Кой-кому и влетит еще по первое число. Каждый день теперь нам и войскам нашим на руку.
Предсказания Полковника не преминули сбыться. Начались расследования и проверки лиц, обвиняемых в безответственности и халатности, многие из которых стали бесследно исчезать. Исчез вместе с ними и старший мастер берлинец, усатый Таракан, виновный в гибели многих из нас. Мы же благодарили судьбу за то, что фашисты не разгадали истинную причину аварии и не установили ее подлинных виновников. Немало бы нас поплатилось за это головой! А дорога? Прием и открытие ее неоднократно откладывались на неопределенный срок — одним словом, до того дня, пока не будут устранены все неполадки.
Вести с фронта
С каждым днем все растут и ширятся слухи о крупных поражениях немцев и серьезных успехах союзников. Никто не знает, откуда эти слухи берутся. Немцы стараются утаить правду от нас, но она неуловимо минует посты, переползает через проволоку, просачивается через все заслоны и в конечном итоге достигает наших палаток. Интерес к новостям (даже на уровне слухов) у нас огромный. Они скрашивают однообразие наших дней, дают пищу для всевозможных толков, придают нам сил и вселяют в нас надежду на близкое окончание войны.
— Долго фашистам не продержаться, — с уверенностью заверяет Полковник. — Поражение их неизбежно. Вот-вот кончится война! Авось еще и нам удастся дожить до мира.
Жизнь для нас снова приобретает свой смысл и значение, и сколь ни скудны получаемые нами сведения, они становятся для нас столь же необходимыми, как выдаваемый нам паек, как вода, как воздух, наконец, на который немцы еще не додумались установить нормы. В погоне за новостями мы начинаем охотиться за каждым неосторожно оброненным немцами словом, внимательно следим за их поведением, подбираем каждый клочок газеты. Ежедневное обсуждение всего собранного за день входит у нас в привычку. Едва вернувшись с работы, мы тотчас же, даже не дожидаясь раздачи пищи, начинаем делиться добытыми новостями.
