— Ты, почему обо мне так плохо думаешь? Я что, повод давал?
— А, все вы, мужики, одинаковые, — сказала Валентина. Бурцев затормозил, прижался к тротуару.
— Выходи. Доедешь на метро. А гадости будешь говорить своему любимому.
— Что ты, Вася, что ты, — вмешалась Ирина. — Она просто выпила и мелит, не знает что. Валентина прижалась в угол заднего сидения и затихла.
— И, правда, Вася, может, переедешь ко мне жить. Я денег много не возьму, Ирина засмеялась.
— Ну, если так, то сейчас заедем, заберем мои вещи.
Бурцев положил чемодан в багажник.
— Я сейчас к дворнику схожу, надо ключ отдать.
Он направился к подъезду. В это время открылась дверь, и на пороге появился дворник.
— О, Василий Данилович, «на ловца и зверь». Ключик вам возвращаю. Вещи забрал. Спасибо вам за приют.
— На здоровье. К ней, что ли едешь? — дед кивнул на сидящую в машине Ирину.
— Да, к ней.
— Ой, смотри, Васёк, чтобы не влип.
— Чего так?
— Вижу, пьющая она.
— Откуда вы знаете, Василий Данилович?
— Я, Вася, семьдесят пять годков прожил и кое-что видел. Я не всю жизнь дворником работал. Дворником я стал, когда на пенсию пошёл. А до этого всю жизнь в наркологическом диспансере работал. Я врач-нарколог, их через мои руки, знаешь, сколько прошло. У пьющей бабы лицо меняется, каким-то мужским становится. А эта твоя ещё не совсем спилась, но уже скоро. Мандец ей придёт, если не остановится. Но, бабы, как правило, с этого крючка не сходят. Ты, Вася, парень хороший, мой совет тебе, поживи там с недельку, оглянись и дуй оттуда. Этот водоворот засосет всё вокруг себя: вначале тебя, а потом и всё, что у тебя есть. И станешь ты у мусорных ящиков бутылки собирать.
— Ну, что ж, спасибо, за совет, Василий Данилович. Буду рядом, когда-нибудь заскочу.
Бурцев жил у Ирины больше недели, и всё это время она каждый вечер появлялась с работы выпивши. Памятуя советы Василия Даниловича, Бурцев стал подыскивать себе квартиру. Ту, от которой он по глупости отказался, переехав к Ирине, уже заняли.
Вечером он заехал в магазин за продуктами, которые ему заказала Ирина. Выйдя из магазина, он увидел, что машины нет. Спецы по угону справились за каких-то десять минут. Он зашёл в отделение милиции и написал заявление.
— Есть шанс машину найти? — спросил он у дежурного.
Молодой лейтенант развёл руками:
— Может, и найдём, только вряд ли. Каждый день пачками крадут, но, скорее всего, что нет. Старенькие машины, как ваша, разбирают на запчасти и продают в розницу. Более новые, те целиком. Те ещё как-то можно найти. Хотя и те тоже редко находятся: номера перебивают и перекрашивают.
Бурцев доехал домой на метро. Ирина уже под хмельком сидела на кухне.
— Где ты шлялся? Я продукты жду, — с порога зашумела она.
— Ты опять, Ирина, выпила? Ты бы одумалась, прекратила это.
— А чего ты мне в душу лезешь? Может, у меня там кошки скребут, — она постучала кулаком по груди.
— Да не кошки там скребут, а жажда алкоголя. Ирина, у меня машину украли,
пока ходил за продуктами.
— Ну, ты и раззява, наверное, открытую дверку оставил.
Бурцев не стал выслушивать оскорбления и ушёл в комнату. В углу сидел маленький Андрюша, и что-то рисовал, Василий посмотрел на рисунок. Там был нарисован мальчик на красном коне.
— О, маленький Петров-Водкин, — Василий погладил мальчика по голове.
— Я эту картинку в журнале видел. Я не Водкин, я водку не люблю.
— Это художник такой был Петров-Водкин. Это ты его картину видел.
— Дядя, а он, что водку любил, как моя мама? А я водку не люблю. Из-за неё мой папа ушёл. Папка маму всё время за водку ругал. Если бы она не пила, он бы с нами жил.
— Что ты мелешь, — закричала Ирина, появившись в дверном проёме.
Она схватила где-то висевший ремень и кинулась на ребёнка. Маленький комочек сжался в угол в ожидании ударов. Ирина замахнулась, но Бурцев перегородил ей дорогу и схватил за руку.
— Чего ты лезешь! — закричала она. — Это мой ребёнок, как хочу, так и воспитываю!
— Нет, это не твой ребёнок. Такие, как ты, на него не имеют права. И только этот уродливый закон, и дикое правосудие не дают права отцу забрать его к себе.
— Да, кто ты такой? — пьяная она ещё больше раскраснелась и её слюна брызгала ему в лицо. Бурцев отступил, достал платок и вытерся. Она нагнулась под кровать, вытащила оттуда его чемодан и швырнула под ноги Бурцеву.
— Вон отсюда, бомж в погонах.
Бурцев забрал свои вещи и вышел. По улице он шёл как пьяный. В его голове стучали слова «бомж в погонах». Как наяву, он увидел лицо деда Василия, только оно было с длинными седыми волосами и с такой же длинной бородой. Он был похож на восточного мудреца. «Этот водоворот засасывает, — сказало лицо, — и окажешься ты у мусорных ящиков, бутылки станешь собирать». Бурцев остановился. Лицо исчезло.
— Что это? — подумал он. Никак психоз. Войну прошёл, этого не было, а тут. Куда идти? Действительно, бомж. Он шёл, не зная куда.
— «Бомж в погонах, бомж в погонах, бомж в погонах», — стучало в голове.
Идя по тротуару, ему почему-то захотелось пересечь улицу. В это время с синими проблесковыми маячками по улице мчалась машина. И как только Бурцев шагнул с тротуара, завизжали тормоза. Машина ударила Бурцева по чемодану. Его выбило из рук, а Бурцева развернуло вокруг, и он упал на тротуар. С машины выскочил мужчина и подбежал к лежавшему на асфальте Бурцеву.
— Ты живой, мужик?
Бурцев сел, посмотрел в лицо мужчине и улыбнулся. Перед ним стоял Никольцев.
— Вася! — закричал Никольцев, — ты откуда?
— Оттуда, — пошутил Бурцев, — наверное, самим Господом тебе под колёса брошен. А может это, кажется? — Бурцев ущипнул себя за ухо.
— Я тебя не зашиб, — сказал Никольцев.
— Погоди, Вадим, проверю, — Бурцев поднялся, помахал руками, затем сделал зачем-то несколько приседаний. — Кажется всё цело.
Разбитый чемодан валялся на дороге. Никольцев с водителем покидали туда вещи и кое-как закрыли крышкой.
— Садись, Вася, в машину. Куда тебя отвезти?
— Понятия не имею, куда-нибудь. Я — бомж в погонах! Так меня сейчас зовут.
— Ты, что пьяный?
— Да, нет, Вадим, куда уж трезвее. День сегодня какой-то неудачный, в раз потерял всё: и машину, и работу, и жильё.
— Тогда садись, по дороге всё расскажешь.
Когда Бурцев кончил рассказывать, Никольцев молчал, как бы осмысливая всё это.
— Да, — начал он, — ситуация вообще-то обычная. Таких бомжей в погонах в каждом городе тысячи. И дети и жёны страдают, а власть о демократических ценностях болтает. Поедем дружок ко мне на дачу. Я только охрану недавно прогнал — «засланные казачки оказались». Будешь у меня охраной руководить. Подберём наших, афганцев. Я же депутат парламента. Комитетом руковожу.
— Я знаю, видел тебя по телевизору несколько раз. Хотел найти тебя.
— А чего же не нашёл?
— Да, подумал, трудно к тебе добраться, а потом дел у тебя сколько, до меня ли.
— Ну, ты даёшь! Воевали вместе, друзьями были, и у тебя язык поворачивается такое говорить. Для начала будешь помощником депутата, а потом что-нибудь придумаем. Вот здесь я и живу, — подъезжая к дому, сказал Никольцев.
— Какая же это дача? — сказал Бурцев. В моём понятии дача — это маленький домик, а тут целый домище.
Никольцев засмеялся. — У властей всё, что за городом, называется дача.
Зашли в дом. Никольцев повёл Бурцева в комнату.
— Тут будешь жить. Здесь всегда останавливаются друзья. Там ванная, — Никольцев показал рукой на дверь. — Принимай душ и приходи в столовую. Что будешь пить: водку вино, коньяк?
— И коньяк тоже, — засмеялся Бурцев. Он долго принимал контрастный душ, горячая и холодная вода обжигали тело и к нему, наконец, пришло самообладание. Всё разложилось по полочкам, его ум стал ясным и свободным. Когда Бурцев пришёл в столовую, Вадим уже накрыл стол.
— Синяк ты мне на задницу поставил, с эту тарелку.
— Это я тебе по мягкому месту надавал, чтобы ты друзей не забывал.
Выпили, начали вспоминать былое. За разговором время летело быстро. Никольцев вспомнил как тогда, первый раз они сидели почти до рассвета.
— А чего ты один? — спросил Бурцев, — где же твоя Лена?
— Разошлись мы с ней. Приехал из Афгана, откуда-то узнала про Зою.
— Наверное, кто-то из полка, доброжелатели всегда найдутся, — сказал Бурцев.
— Я, примерно, догадываюсь кто — парторга работа. Оброком, сволочь, прапоров обложил; те мародёрством занимались в кишлаках, и с ним делились. Я их прижал, нужно было под суд отдать, да пожалел. Ленка как получила письмо и сразу же на развод подала. Она тут же и замуж вышла. Я рога носил ещё до Афганистана. Ей нужен был только повод. Всё я знал, но дитё берёг, а выходит, напрасно. Дочь понимала, она видела мать с тренером не однократно, особенно когда я в Афганистан уехал. Когда мы развелись, не захотела с ней жить.
